Стон земли
В преддверии дней
памяти двух святых целителей – великомученика Пантелеймона
(9 августа) и мученика Диомида (29 августа),
бесплатно, ради Христа, врачевавших не только телесные, но и душевные недуги людей
и принявших мученическую кончину за веру, – читателям газеты мы расскажем еще
об одном угоднике Божием. Прославление, которого в лике святых – лишь дело
времени.
Речь пойдет о Евгении
Сергеевиче Боткине.
Прежде чем стать личным врачом
царской семьи, Е.С. Боткин долгие годы служил военным врачом, стажировался у
ведущих медиков Европы. Будучи участником русско-японской войны (1904 – 1905),
он писал своей супруге письма о том, что ему удалось увидеть и пережить. Друзья
уговорили опубликовать эти письма-исповеди, и оказалось, что военный врач
обладает еще и редким писательским даром. Письма вышли отдельной книгой под
названием «Свет и тени русско-японской войны» и получили огромный резонанс в
обществе, а автор был назначен на должность лейб-медика императора Николая II.
Причем инициатором этого назначения была императрица Мария Федоровна,
прочитавшая «Свет и тени» и проникшаяся глубочайшим уважением к автору.
Именно Е.С. Боткину суждено было не
только стать поддержкой и опорой царской семье в последние месяцы жизни, но и
испить с ней чашу мученических страданий. Причем Евгений Сергеевич, зная о
готовящемся уничтожении царской семьи, решительно отказался покинуть своих
обреченных на смерть пациентов. Таковым он был на протяжении всей своей жизни.
Во время русско-японской войны Боткин неоднократно бывал на самых опасных
участках и отовсюду уходил последним, ожидая раненых. Однажды на передовой он
заменил раненого фельдшера, поскольку некому было перевязывать бойцов. «Наша
батарея уже давно стреляла, – пишет он в уже упомянутых записках о войне, – и
от каждого выстрела земля, на которой я сидел, сотрясалась, а та, на которую
падали японские снаряды, буквально стонала. В первый раз, когда я услыхал ее
стон, подумал, будто стонет человек, я прислушался и во втором стоне уже
заподозрил стон земли, на третьем – я в нем убедился. Это не поэтический, а
истинный был стон земли».
В другой раз он остался один на
оставленной станции с раненым молодым солдатиком, который очень волновался
из-за того, что может попасть в плен к японцам. «Я успокоил его, – пишет
Евгений Сергеевич,– обещанием остаться в таком случае с ним». Это обещание «я
останусь с тобой» было для истомленной, страдающей души и успокоением, и
спасением.
А вот еще некоторые из этих
удивительных посланий, в которых раскрывается поразительная нравственная высота
их автора.
«Умереть – это еще самое легкое. Мне
кажется, что художники навязали миру совершенно неверное представление о
смерти, в виде страшного скелета. Мне представляется смерть доброй, любящей
женщиной в белом, с материнской нежностью и сверхъестественной силой подымающей
умирающего на руки. Он чувствует в это время
необычайную легкость, ему кажется , что он подымается
на воздух и испытывает истинное блаженство... Так засыпают маленькие дети на
коленях нежной матери. …Какое счастье это должно быть!..»
+ + +
«Да, я устал. Я невыразимо устал, но
устал только душой. Она, кажется, вся выболела у меня. Капля по капле истекало
сердце мое, и скоро у меня его не будет: я буду равнодушно проходить мимо
искалеченных, израненных, голодных, иззябших братьев моих... буду считать
привычным и правильным то, что еще вчера переворачивало всю душу мою».
+ + +
«Стоял сплошной грохот, гул и свист.
Стрельба была такая частая, что свист одного снаряда сливался со свистом
другого, и в общем сочетании получился непрерывный гул. У меня просто голова
разболелась, казалось, именно от этого ужасного шума. Может быть, однако,
причиной головной боли или тяжести была надвигающаяся гроза. Тучи все гуще и
сплошнее заволакивали небо, пока оно не разразилось на нас величественным
гневом.
Это был Божий гнев, но гнев людской
от этого не прекратился, и, Господи! – какая была между ними разница!
Как не похожи грохот орудий на гром
грозы, он показался мелким и ничтожным перед громовыми раскатами: одно казалось
грубым, распущенным человеческим переругиванием, другое – благородным гневом
величайшей души.
– Стойте, люди! – казалось, говорил
Божий гнев. – Очнитесь! Тому ли Я учу вас, несчастные! Как дерзаете вы, недостойные,
уничтожать то, чего не можете создать?! Остановитесь, безумные!
Но, оглушенные взаимной ненавистью,
не слушали Его разъяренные люди и продолжали свое преступное, неумолимое
взаимное уничтожение.
И небо заплакало... Полились с него
частые, частые крупные слезы, в один миг затопившие землю, и многие из них
леденели от великого ужаса перед человеческой озверелостью, крупным градом
падая на наши разгоряченные головы. Лошади не могли стоять под болезненными
ударами льдинок, которые больно били нас по темени и лицу. В одно мгновение
земля вся обратилась в непролазную кашу, дороги полились бурыми реками, а реки
вздулись так, что в них тонули лошади и люди».
В ночь перед
расстрелом царской семьи и ее слуг, Е.С. Боткин писал письмо своему брату. Оно
так и не было отправлено, убийцы оборвали его на полуслове...
В. НИКОЛАЕВ.
Б№31(495)2009
