Пенза Православная Пенза Православная
  АННОТАЦИИ Православный календарь Народный календарь ВИДЕО-ЗАЛ Детям Детское творчество Стихи КОНТАКТЫ  
ГЛАВНАЯ
ИЗ ЖИЗНИ МИТРОПОЛИИ
Тронный Зал
История епархии
История храмов
Сурская ГОЛГОФА
МАРТИРОЛОГ
Пензенские святыни
Святые источники
Фотогалерея"ХХ век"
Беседка
Зарисовки
Щит Отечества
Воин-мученик
Вопросы священнику
Воскресная школа
Православные чудеса
Ковчежец
Паломничество
Миссионерство
Милосердие
Благотворительность
Ради ХРИСТА !
В помощь болящему
Архив
Альманах П Л
Газета П П С
Журнал П Е В

21.03.23
Янушкявичюс Р

Янушкявичюс Р.В., Янушкявичене О.Л.

ОСНОВЫ НРАВСТВЕННОСТИ

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ И СТУДЕНТОВ

Примечательно, что в этой в целом православной книжке сделано так много ссылок на Льва Толстого:

Толстому

...Возьму в пример Л.Толстого

в случае с Л.Н. Толстым

Лев Толстой, например, ощутил, что утратил смысл жизни

Л.Н. ТОЛСТОЙ. А ДЛЯ ЧЕГО ЖИТЬ-ТО

Л.Н. Толстой

Львом Толстым, отвергшим мысль о спасении

ИДЕАЛ. ОРИЕНТАЦИЯ В НРАВСТВЕННОМ ПОИСКЕ ПРАВДЫ (по Л.Н.ТОЛСТОМУ)

Согласно Л.Н. Толстому

Крейцерову сонату» Л.Н.Толстого

Л.Н. Толстой

Л.Толстой рассказывал, что одна его тетушка советовала

Л.Толстого «Смерть Ивана Ильича»

в словах Льва Толстого

СОДЕРЖАНИЕ

1. ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ ЖИЗНИ НАШЕЙ?

1. ЗАЧЕМ ЧТО-ЛИБО ДЕЛАТЬ?

2. ЗАЧЕМ Я ЖИВУ?

3. ИЗ СОКРОВИЩНИЦЫ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ. ЭТИЦИЗМ

4. ЧТО ТАКОЕ МОЕ Я?

5. Г.Х. АНДЕРСЕН. СТРЕМЛЕНИЕ К СВЕТУ

6. О ВЕРЕ И НЕВЕРИИ

7. БЕССОЗНАТЕЛЬНАЯ И СОЗНАТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

8. ГОЛОВА ИЛИ ПУСТОЙ КОТЕЛОК?

9. ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ СИТУАЦИИ

10. БЕСПЛОДНЫЙ ПОИСК СМЫСЛА ЖИЗНИ

11. САМОУБИЙСТВО

12. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС

13. С. ЛАГЕРЛЕФ. ДОБРО И ЗЛО

2. ДВА ПОДХОДА К ОСМЫСЛЕНИЮ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

1. НАЧНЕМ С НАЧАЛА

2. ДВЕ МОДЕЛИ ИСТОРИИ ЗЕМЛИ

3. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

4. ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

5. СИЛА МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ (БЫЛЬ)

6. А.П. ЧЕХОВ. РАЗВЕ МОЖНО НА ЭТОМ СВЕТЕ НЕ БЫТЬ ЗУБАСТЫМ?

7. САКРАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ. МОРАЛЬ И НРАВСТВЕННОСТЬ

8. ТРИ ЧАСТИ МОРАЛИ

9. В. ДЕГТЕВ. АМОРАЛЬНЫЙ ПРИКАЗ

11. КТО Я?

12. Е. ТРУБЕЦКОЙ. СПОР О ЖИЗНЕННОМ ПУТИ

13. ВОПРОС О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЖИВОПИСИ

3. ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ В РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

1. И.А. ГОНЧАРОВ. СИЛЬНЕЕ ВСЯКОЙ МОРАЛИ

2. Н.С. ЛЕСКОВ. ОТЧЕГО НА СВЕТЕ ДОБРОЕ НЕ ЛАДИТСЯ?

3. И.С. ТУРГЕНЕВ. КОГДА НОЕТ В САМОМ НУТРЕ

4. В. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО. ПОКА ЕЩЕ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ В ГРУДИ

5. А.П. ЧЕХОВ. ХУДОЖЕСТВО1

6. Л.Н. ТОЛСТОЙ. А ДЛЯ ЧЕГО ЖИТЬ-ТО?

7. Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ. ПРЕОБРАЖЕНИЕ УТРОМ ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ

8. А.П. ЧЕХОВ. ЖИЗНЬ В ВОПРОСАХ И ВОСКЛИЦАНИЯХ

4. ПОНЯТИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ В РЕЛИГИЯХ И ФИЛОСОФИЯХ МИРА

1. ПОИСКИ ВЕРЫ. АГНОСТИКИ. АТЕИСТЫ

2. ЯЗЫЧЕСКИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ СИСТЕМЫ. ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНИХ ГРЕКОВ И РИМЛЯН

3. РЕЛИГИЯ И ЕЕ РОЛЬ В ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

4. ИУДАИЗМ

5. ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ — ОСНОВА НРАВСТВЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

6. С. ЛАГЕРЛЕФ. РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО — НАЧАЛО НАШЕЙ ЭРЫ. ВИДЕНИЕ ИМПЕРАТОРА АВГУСТА

7. ХРИСТИАНСТВО. ПРАВОСЛАВИЕ

8. НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

9. ХРИСТИАНСКОЕ ПОНИМАНИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ

10. ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ В ФИЛОСОФСКИХ ТЕЧЕНИЯХ

11. АНАЛИЗ ФИЛОСОФСКИХ ТЕИСТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИИ НА БОГА И ЧЕЛОВЕКА

12. ВО ЧТО ВЕРИЛИ ДРЕВНИЕ СЛАВЯНЕ?

13. В ЧЕМ ВИДЕЛ СМЫСЛ ЖИЗНИ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР?

14. ВЫБОР ВЕРЫ

15. ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ

16. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

17. СОВРЕМЕННОСТЬ — ЭТО ИТОГ ПРОШЛОЙ ИСТОРИИ. СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО

5. ЭТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В XX ВЕКЕ

1. Н.А БЕРДЯЕВ. НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

2. С.Л. ФРАНК. СМЫСЛ ЖИЗНИ

3. Д.С. ЛИХАЧЕВ. РОДИНА

4. М.М. ДУНАЕВ. ПРАВОСЛАВИЕ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

5. В. НИКИФОРОВ-ВОЛГИН. ДОБРО И ЗЛО

6. Т. КАРЛЕЙЛЬ. ТРУД

7. Э. ФРОММ. СОВРЕМЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК. РАВЕНСТВО

8. Н.О. ЛОССКИЙ. СВОБОДА ВОЛИ

9. Б.П. ВЫШЕСЛАВЦЕВ. БЛАГОДАТЬ

6. ДУХОВНАЯ ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА

1. ДУХОВНАЯ ЖАЖДА — ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧЕРТА ЧЕЛОВЕКА

2. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В ПОНИМАНИИ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ И ХРИСТИАНСТВА. ПРОБЛЕМА ДУШИ И ТЕЛА

3. ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА1

4. ЧТО ХУЖЕ КОНЦЛАГЕРЯ?

5. ИДЕАЛ. ОРИЕНТАЦИЯ В НРАВСТВЕННОМ ПОИСКЕ ПРАВДЫ (по Л.Н.ТОЛСТОМУ)

6. К СВЕТУ И ЦЕЛОСТНОСТИ ПОДЛИННОЙ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ (по А. ШМЕМАНУ)

7. ПОКАЯНИЕ. САМОВОСПИТАНИЕ

8. Ч. ДИККЕНС. ПРОСТИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ

9. СВОБОДА

10. СВОБОДА СЫНА — КОШМАР ДЛЯ СЫНА?

11. К.С. ЛЬЮИС. ГЛАВНЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ ЧЕЛОВЕКА

12. О ПРИРОДЕ СОВЕСТИ

13. СОВЕСТЬ КАК ВСЕОБЩИЙ естественный закон

14. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СТОРОНА СОВЕСТИ

15. СОВЕСТЬ КАК МЕРИЛО ЖИЗНЕННЫХ ЦЕННОСТЕИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

16. НАДЕЖДА. СТРЕМЛЕНИЕ К ТРАНСЦЕНДЕНТНОМУ

7. НРАВСТВЕННОСТЬ И ПОЛ

1. И.С.ТУРГЕНЕВ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

2. ЧТО В БИБЛИИ ГОВОРИТСЯ О МУЖЧИНЕ И ЖЕНШИНЕ?

3. МУЖ — ГЛАВА ЖЕНЫ?

4. ЗАКОН ЦЕЛЬНОСТИ

5. КОГДА В СЕРДЦЕ РАЗГОРАЕТСЯ ЛЮБОВЬ...

6. ЖИЗНЬ В БРАКЕ

7. СЕМЬЯ КАК ЦЕЛОСТНАЯ ЕДИНИЦА. МОНАШЕСТВО

8. ВНЕБРАЧНАЯ ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ

9. КРИЗИС СЕМЬИ

10. ТЕНЬ ДОБРАЧНЫХ СВЯЗЕЙ

11. В ПОЛОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ НЕТ НИЧЕГО ПОСТЫДНОГО?

12. ОТЕЦ АРТЕМИИ ВЛАДИМИРОВ. О ЦЕЛОМУДРИИ И ТЕЛЕГОНИИ

13. ЛЮБОВЬ РОДИТЕЛЕЙ К ДЕТЯМ

14. ЛЮБОВЬ ДЕТЕЙ К РОДИТЕЛЯМ

15. РУССКАЯ СЕМЬЯ

16. ЖИВА ЛИ ДРУЖБА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ?

8. ИСКУССТВО И СОВРЕМЕННАЯ КУЛЬТУРА

1. ТВОРЧЕСТВО КАК СПОСОБ ОСМЫСЛЕНИЯ ЖИЗНИ

2. ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО ДРЕВНИХ ГРЕКОВ И РИМЛЯН

3. БИБЛИЯ КАК ОСНОВА ЕВРОПЕЙСКОГО ИСКУССТВА И ФУНДАМЕНТ НРАВСТВЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

4. Е.ТРУБЕЦКОЙ. УМОЗРЕНИЕ В КРАСКАХ1

5. НЕМАЯ ПРОПОВЕДЬ ДУШЕВНОЙ ЧИСТОТЫ

6. МАССОВАЯ КУЛЬТУРА

7. ВМЕСТО ЖИЗНИ — СЛАБЫЙ СКРИП?1

9. ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

1. ЧТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ?

2. О САМОМ НАДЕЖНОМ КАПИТАЛОВЛОЖЕНИИ В ЖИЗНИ

3. НЕ УБИВАЙ!

4. ЖИЗНЬ. ТЫ ТАК ВЕЛИЧЕСТВЕННА, ПРЕКРАСНА И МНОГООБРАЗНА! [Воробей о себе! ;)]

5. УДИВИТЕЛЬНО УМИРАЮТ РУССКИЕ ЛЮДИ!

6. ДВЕ СМЕРТИ

7. ЯЗЫЧЕСКИЕ РЕЛИГИИ О СМЕРТИ

8. ПОИСКИ ПОДЛИННОЙ РЕАЛЬНОСТИ И ПУТЕЙ ВОЗВЫСИТЬСЯ НАД ЖИЗНЬЮ

9. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА СМЕРТЬ

10. ХРИСТИАНСКИЙ ВЗГЛЯД НА СМЕРТЬ

11. А.П. ЧЕХОВ. НА КЛАДБИЩЕ

12. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

13. СМЕРТЬ И НАДЕЖДА

КРУГ ИЗ СТУЛЬЕВ В КОНЦЕ КЛАССА

ЛИТЕРАТУРА

Автобиографическая справка

Здравствуй, наш добрый читатель!

Мы верим, что ты действительно добр или стараешься быть добрым и от самых малых лет стремишься быть еще совершеннее. Надеемся, что эта книга поможет тебе открыть дремлющие и неизвестные тайники внутренних сокровищ человеческой души.

Разве ты еще не начал задумываться над вечными «проклятыми» вопросами, которые мучили многих великих писателей, ученых, философов и множество поколений непрославленных историей людей?

Что такое человек? В чем подлинное назначение короткой человеческой жизни? Что же будет после смерти? Неужели после смерти все кончится? Или, наоборот, все только начнется? Существуют ли абсолютные законы человеческого бытия? Где пролегает граница между добром и злом? И почему в мире так много несправедливости?

В этой необычной книге авторы предлагают тебе самому, наш добрый и молодой читатель, подумать и определиться: где ты? откуда ты и куда грядешь в этой жизни? какой смысл этого неповторимого и непредсказуемого путешествия?

В качестве твоих помощников и собеседников избираются произведения крупных мыслителей и писателей, Священное Писание и народная мудрость.

Нам не хотелось бы давать готовых ответов на поставленные вопросы, но мы верим, что ты сам сможешь сделать достойный выбор в разрешении главных, фундаментальных вопросов человеческой жизни.

Хотелось бы, чтобы твой нравственный выбор был свободным, опирающимся на твою совесть, совесть, не порабощенную примитивными временными удовольствиями и фантастическими мечтаниями.

Хотелось бы, чтобы на многотрудном жизненном пути, прежде чем совершить какой-либо поступок, ты научился спрашивать себя: доброе ли это дело? по совести ли я поступаю?

Желаем тебе, чтобы ты, читая и проживая нравственные жизненные коллизии с героями этой книги, приоткрыл для себя неизведанные тайны человеческого бытия.

Мы надеемся, что это пробудит твою дремлющую совесть, поможет открыть множество несовершенств и скрываемых тайных пороков.

Мы также надеемся, что знакомство с этой книгой приведет тебя не к отчаянию, а, наоборот, к покаянию и серьезным намерениям трудиться всю жизнь для укрепления в себе основных добродетелей, которые отличают нас от животных и животного существования.

 

Если знакомство с учебным пособием побудит вас не только к добрым делам, но и к желанию поделиться своими духовными поисками и сомнениями, а также, если у вас имеются предложения по совершенствованию книги, то мы будем рады вашему письму в адрес православной редакции Издательского дома «Про-Пресс»: 115533, госква, а/я 33.

Предыдущее, 2-е издание книги успешно использовалось преподавателями в учебном курсе «Основы православной культуры», проводившемся в старших классах общеобразовательных школ России и ближнего зарубежья.

Текст учебного пособия качественно переработан авторами, по замечаниям наших читателей внесены поправки в иллюстративный ряд книги.

Итак, в добрый путь, наш молодой и полный надежд читатель! Нам с тобой по пути, по дороге, зовущей к вечному, истинному и красивому.

Монах Киприан (Ященко)

1. ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ ЖИЗНИ НАШЕЙ?

1. ЗАЧЕМ ЧТО-ЛИБО ДЕЛАТЬ?

Этот вопрос принадлежит великому русскому писателю Льву Николаевичу Толстому (1828-1910). «Вопрос, — пишет Толстой, — состоит в том: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра — что выйдет из всей моей жизни?»... Иначе выразить вопрос можно так: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожился бы неизбежно предстоящей мне смертью?»

Великий писатель задал один из самых сложных вопросов, не правда ли? А мы с вами давайте начнем с более простого, казалось бы, вопроса — зачем я хожу в школу?

А правда, зачем? Пять раз в неделю приходится рано вставать, одеваться, завтракать и идти в школу. Так делают все. Но лишь немногие задумываются о том, зачем они это делают.

Если об этом поговорим со школьниками и школьницами, то чаще всего заметим недоумение относительно самой постановки вопроса:

— Как это зачем? Ну, все в школу ходят! И я тоже, как все...

В десятом классе одной из школ был устроен опрос на тему «Зачем я хожу в школу?» Ответы условно можно было разделить на три группы.

В первую группу вошли ответы школьников, которые считали, что школа необходима для того, чтобы общество не остановилось в своем интеллектуальном и духовном развитии, чтобы обрести фундамент, базис для будущей профессии. А кто-то даже вполне серьезно сказал, что он ходит в школу для того, чтобы стать более образованным, чем его взрослые родственники.

Во второй группе — самой многочисленной — преобладало мнение, что посещение школы — это, по сути, лишь исполнение воли родителей, что ходят они туда лишь потому, что все так делают. А одна девушка прямо заявила:

— Школа — это барщина, крепостное право!

Учащиеся третьей группы просто молчали. Видно было, что над этим вопросом они никогда не задумывались и не собираются думать, а саму постановку вопроса считают чудачеством организаторов опроса.

Те, кто ходит в школу лишь потому, что все так делают, обычно и ведут себя в школе «как все». Терпят «скучные и длинные» уроки, не желая узнать что-либо новое, полезное, интересное, а лишь стараются получить оценки не ниже определенного уровня. Фактически они отсиживают учебное время как бы в тюрьме, чтобы жить по-настоящему только тогда, когда их из этого заключения наконец-то выпустят.

Теперь посчитаем, а много ли времени остается на эту «настоящую жизнь». Восемь часов, как минимум, полагается спать. По полчаса на завтрак, обед и ужин. Еще столько же — на переодевание, прическу, чистку зубов и т.п. На работу по дому тоже нужно время — еще час! Дорога в школу и обратно, уроки займут еще примерно семь часов. Наконец, часа три следует выделить на приготовление уроков. И лишь столько же — три часа — остаются свободными! И в эти три часа нужно втиснуть всю «настоящую жизнь»: и встречи с друзьями, и какие-нибудь кружки или занятия спортом, и... Да всего и не перечислить!

Напрашивается естественный вывод: либо родители делают огромную ошибку, засаживая своих отпрысков на такой длинный срок за парты, либо отпрыски чего-то в жизни общества не понимают и, следовательно, неправильно воспринимают школу.

ВОПРОСЫ

1. Постарайтесь подумать и записать, зачем в школу ходите вы.

2. Вспомните, пожалуйста, суть барщины и крепостного права. Почему эта система общественных отношений была малоэффективна и обречена на провал самой историей развития человечества?

3. Можно ли сказать, что учащиеся второй и третьей группы не задумывались о смысле своей жизни? Почему?

4. Что дает вам школа? Расскажите, какой бы вы хотели видеть школу.

2. ЗАЧЕМ Я ЖИВУ?

У авторов настоящей книги когда-то был ученик-десятиклассник. Он был на год старше остальных и казался почти глупцом, поскольку вел себя среди своих одноклассников совершенно неадекватно, например, мог встать посреди урока, куда-то пойти или затеять драку. Понять что-либо из того, о чем говорилось на уроке, он, казалось, был не в состоянии. В одиннадцатый класс он, разумеется, не пошел.

И вот приблизительно через год учительница случайно встретила своего бывшего ученика в автобусе. Он ехал с работы и разговаривал со своими знакомыми. Его было не узнать! Исчезло тупое выражение лица, взгляд стал осмысленным. О своих проблемах на работе он говорил весьма разумно и профессионально. Стало очевидно, что парень ходил в школу либо без определенной цели, либо у него по каким-нибудь причинам учеба в школе просто не ладилась.

Конечно, этот ученик — довольно редкий случай. Но еще Ф.М. Достоевский в «Записках из Мертвого дома» писал, что одно из самых жестоких наказаний для человека — это повторять без конца одни и те же бессмысленные действия. Вот почему ученик, не видящий смысла в том, для чего он изо дня в день ходит в школу, как бы испытывает там жестокое наказание, а значительная часть молодого и самого активного периода жизни становится бесполезной.

Когда мы задаем себе вопрос о смысле жизни, мы хотим получить на него такой ответ, который имел бы безусловное, объективное значение. Вопрос «Зачем я живу?» предполагает цель как что-то, находящееся за пределами индивидуальной жизни человека. Иными словами, речь идет о том, стоит ли жить, и ответ на этот вопрос ищется такой, который был бы значим не только для меня, но и для всех других.

Если мы строим логическую мысль, то она должна утверждаться на чем-то безусловном и всеобщем, что носит название истины или смысла.

Сама сущность слова смысл заключается в том, что он, этот смысл, является общезначимой мыслью.

Однако это слово имеет еще и другое — специфическое — значение положительной и общезначимой ценности, и именно так оно понимается, когда ставится вопрос о смысле жизни. То есть вопрос состоит не в том, может ли жизнь быть выражена в терминах общезначимой жизни, а в том, стоит ли жить и обладает ли жизнь положительной ценностью, причем ценностью всеобщей и безусловной.

Истинность чего-то люди обычно чувствуют сердцем, глубиной своих познаний. Соприкосновение с истиной рождает радость. Об этом даже есть следующая притча.

Украла Ложь у Истины одежду. Конечно, жаль дорогой одежды, но день прошел, прошел другой, а найти одежду не удалось. И вот осталась Истина нагой.

Ложь тайно ликовала. Но ликовала она напрасно! Для всех нагая Истина была, как и прежде, незапятнанно прекрасной. Ей повредить воровка не смогла.

Истину и обнаженную любят люди с чистой совестью, жадно ищут и чтут ее. А Ложь, хотя она в одежде Истины ходит, все равно люди узнают, но иногда, увы, с опозданием.

ПОСЛОВИЦЫ

Жизнь, как роза, имеет шипы.

Век протянется, всякому достанется.

Не вызнав броду, не суйся в воду.

Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается.

Век долог, да час дорог.

Научиться работать надо три года, а научиться лениться три дня.

1. Если мы все равно рано или поздно умрем и этим все кончится, то, может быть, смысл жизни заключается лишь в том, чтобы взять от жизни побольше наслаждений и удовольствий? Свою точку зрения аргументируйте более подробно.

2. Цицерон считал, что некоторые люди не имеют собственного мнения, зато другие обладают несколькими — в зависимости от обстоятельств. Согласны ли вы с Цицероном? Если да, то как вы оцениваете жизненный путь этих людей?

3. Когда-то один дворянин в своем замке протянул проволоку от одной башни замка к другой, чтобы ветер превратил ее в арфу. Нежный ветерок играл вокруг замка, но музыка не рождалась. Однажды ночью разразилась буря. Замок содрогался. Арфа наполнила воздух чудесными звуками. Нужна была буря, чтобы вызвать музыку. Не так ли бывает и в нашей жизни? Вспомните пример того, как безмятежность и благополучие делают нас равнодушными, а буря вызывает музыку наших чувств и благородных стремлений, приближая к Истине.

3. ИЗ СОКРОВИЩНИЦЫ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ. ЭТИЦИЗМ

В XVI веке в обществе начались поиски такого смысла религиозной жизни, который противостоял бы теократическому насилию, ханжеской схоластике и фарисейскому благочестию.

А при повсеместном утверждении в Западной Европе идеала практической полезности постепенно утилитарным принципам стали подчинять и мораль, и философию природы, и даже эстетику. Это вызвало протест у И.Канта, который в своей этике настаивал на том, что человек не может рассматриваться в качестве средства для достижения каких бы то ни было целей, а в эстетике отстаивал независимость вкусовых суждений от практических интересов. Критику утилитарной доктрины философ вел прежде всего по линии логических основ целеполагающего мышления — категорий средства и цели. И. Кант считал, что спасти мир как целое может только «бесполезная», рассудочно непостижимая, премирная красота...

У Ф.М.Достоевского, разумеется, нет прямой связи с кантов-ской философией, но через немецких романтиков он не мог не воспринять воодушевления религиозно-эстетического трансцендентализма. Напомним, что слово трансцендентный означает недоступный познанию, находящийся за пределами опыта, лежащий по ту сторону опыта.

Тема смысла жизни затрагивается Достоевским в знаменитом разговоре Ивана Карамазова с Алешей. «Итак, — говорит Иван, — принимаю Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость Его, и цель Его, нам совершенно уже неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию...», но «мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять». Не принимает Иван Карамазов и идеи «строительной жертвы», созидающей всеобщее счастье и гармонию на крови и страданиях хотя бы одного маленького существа.

Согласно русскому философу нашего века В. Несмелову, каждый человек знает, что он, с одной стороны, свободен — и в этом смысле богоподобен. С другой стороны, человек одновременно зависим — как существо сотворенное. У Г.Державина сказано предельно точно:

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь — я раб, я червь — я Бог!

Но будучи я столь чудесен,

Отколе происшел — безвестен,

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, Создатель!

В своих рассуждениях В. Несмелов подвергает критике широко распространенный тезис об отвлеченном благе как идеальной цели общественного и индивидуального бытия. Тезис этот выдвигали все утописты, начиная с Платона, и все они, вплоть до самого последнего времени, готовы были принести на алтарь безликого божества не одну человеческую жертву.

Развитию этической мысли в XX веке посвящена полностью глава 5 книги.

Стремление к добру и справедливости, но без введения понятия о Боге — постоянно повторяющаяся в истории философии тема. Аристотель, греческие стоики, некоторые китайские и римские философы, российские марксисты и современные гуманисты исповедуют так называемый этицизм (от слова этика). Мы называем этицизм религией, поскольку это учение возникло на основе чувства справедливости, понятий «истинной» совести и добра.

Для последователей этицизма не имеет значения есть Бог или Его нет. Они уверены, что все будет хорошо. Западные философские течения XX века имеют много примеров такого мышления.

ВОПРОСЫ

1. Поясните, пожалуйста, как вы понимаете слова Г. Державина «Я царь — я раб, я червь — я Бог!»

2. Что представляет собой этицизм?

4. ЧТО ТАКОЕ МОЕ Я?

Вернемся к первому разделу и предположим, что с ответом на вопрос «Зачем я хожу в школу?» мы справились. А именно: мы хотим поступить в такой-то университет, получить знания, нести добро людям и т.д. Мы живем осмысленно, добиваемся цели, накапливаем умение и опыт. Потом мы приобретем профессию, будем иметь семью, детей, друзей, будем работать и отдыхать.

Однако человек мыслящий переживает временами задумчивые, сладкие и в то же время полные ужаса часы, когда ставит перед собой неразрешенный и вечный вопрос: «Кто то существо, которое называет себя я

Английский мыслитель и писатель Т.Карлейль, задав этот вопрос, писал, что «мир с его громким шумом, с его делами отступает на задний план, и сквозь бумажные обои и каменные стены, сквозь пустую ткань всевозможных отношений взор проникает в глубокую бездну, и человек остается один во вселенной и молча знакомится с ней, как одно таинственное создание с другим.

«Кто я? что такое мое я?» Голос, движение, явление? Воплощенная, принявшая видимый образ идея вечного мирового духа? Мыслю, следовательно, существую. Ах, жалкий мыслитель! С этим ты далеко не уедешь! Правда, я есть, и недавно еще меня не было, но откуда я? каким образом появился? куда иду?

Какая из философских систем представляет собою что-нибудь иное, чем теория сна? Что такое все народные войны, отступление из Москвы, все кровавые, исполненные вражды революции, если не сомнамбулизм1 беспокойно спящих людей?»

Отсюда английский мыслитель делает вывод, что этот сон, это хождение во сне мы и называем жизнью.

1 Сомнамбулизм — своеобразное расстройство сознания, характеризующееся выполнением во время сна бессознательных действий (например, хождение и др.).

Я знаю, что я ничего не знаю.

Небольшие глотки науки удаляют от Бога, а большие приближают к Нему.

Ф.Бэкон

ВОПРОСЫ

1. Как вы думаете, изменилось ли отношение к вере в Бога, если сравнить его с периодом конца XIX и начала XX веков?

2. Нужно ли, по вашему мнению, обосновывать истины веры логическими доказательствами?

3. Можно ли провести какие-то аналогии между чувствами «веры» и «любви»?

7. БЕССОЗНАТЕЛЬНАЯ И СОЗНАТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ1

1 При написании этого раздела использовалось учебное пособие А.Ф.Малышевского «Мир человека».

Жизнь человека может быть двоякого рода — бессознательная и сознательная. Под первою подразумевается жизнь, которая управляется причинами; под второю — жизнь, которая управляется целью.

Жизнь управляемую причинами, можно справедливо называть бессознательной, потому что, хотя сознание и участвует в деятельности человека, не оно определяет, куда эта деятельность может быть направлена.

Жизнь, управляемую целью, следует назвать сознательной, потому что сознание в данном случае является началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направиться сложная цепь человеческих поступков.

Однако часто человек поступает необдуманно, а иногда он сам не может понять, почему он так поступил. Бессознательные действия предполагают, что человек поступает по внутреннему побуждению, но без всякого анализа ситуации, без выяснения возможных последствий. Слова, которые он использует для характеристики этого состояния, разные — необдуманно, неосознанно, спонтанно, интуитивно. Все эти слова выступают в таком случае как синонимы слова «бессознательное», хотя полной синонимичности здесь, разумеется, нет.

Изучение феномена бессознательного уходит в глубокую древность, его признавали в своей практике врачеватели самых ранних цивилизаций. Для Платона признание существования бессознательного послужило основой создания теории познания, построенной на воспроизведении того, что есть в недрах психики человека.

Во второй половине XIX века широко развернулись поиски терапевтического использования гипноза. Особую известность приобрели два центра во Франции — один в Париже под руководством Известного психиатра Жане, другой в Нанси под руководством Бернгейма. Эти центры соперничали между собой, и каждый стремился изумить посетителей необычным экспериментом.

Однажды доктор Бернгейм внушил испытуемому, что после того, как тот будет выведен из гипнотического транса, он должен взять зонтик одного из гостей, открыть его и пройтись дважды вперед и назад по веранде. Когда человек проснулся, он взял зон— как ему внушили, и хотя он его не открыл, но вышел из комнаты, дважды прошелся вперед и назад по веранде, после чего вернулся в комнату. Когда его попросили объяснить свое странное поведение, он ответил, что дышал воздухом. Он настаивал, что имеет привычку иногда так прогуливаться. Когда же его спроси — почему у него чужой зонтик, он был крайне изумлен и поспешно возвратил предмет на вешалку.

Факты поелегипнотического внушения были давно известны специалистам, но молодому венскому врачу Зигмунду Фрейду (1856—1939), который наблюдал это явление во время своего визита в Нанси в 1899 году, оно послужило основой для открытия, совершившего переворот в науке. Фрейда поразил именно тот факт, что человек что-то делал по причине, самому ему неизвестной, но впоследствии придумывал правдоподобные объяснения своим поступкам. Человек с зонтиком пытался объяснить свое странное поведение вполне рациональными соображениями и говорил вполне искренне. Не так ли и другие люди находят причины для объяснения своих действий? Хотя давно было замечено, что объяснения, которые дают люди своим поступкам, не всегда заслуживают доверия. Фрейд сделал это наблюдение краеугольным камнем теории человеческого поведения.

Согласно Фрейду, травматические события и связанные с ними бурные переживания не исчезают окончательно из психики, а вытесняются в сферу бессознательного, откуда активно воздействуют на психику, проявляясь в замаскированной (зашифрованной) форме, в частности, в виде невротических симптомов (например, в навязчивом мытье рук, в необоснованных страхах и т.п.). Невротические симптомы в данном случае понимаются как компромиссные явления, возникающие в результате столкновения вытесняемых в бессознательную сферу бурных переживаний и влечений с требованиями нашей совести, совпадающими с общепринятыми моральными нормами. Подобные же компромиссы, считает Фрейд, выражаются в сновидениях и ошибочных действиях (обмолвках, описках и т.п.) людей.

Лечение (устранение) невротических симптомов, согласно психоанализу, должно осуществляться путем вынесения на свет и суд самого больного вытесненного из его сознания материала, травмирующего его психику. Больной сам (правда, с ненавязчивой помощью врача-психоаналитика) должен расшифровать, понять сокровенный смысл того, что с ним происходит. Для помощи больному в достижении им понимания причин болезни Фрейд применял специально разработанную им технику свободных ассоциаций. Уложив пациента в удобной для него позе телесного расслабления и усевшись так, чтобы пациент его не видел (устраняется дополнительное обстоятельство, стесняющее больного, — вид врача, особенно его глаза), врач-психоаналитик просит пациента свободно высказывать все, что ему приходит в голову...

Высказывания пациента, манера, в которой он высказывается, задержки в потоке ассоциаций и т.п. — материал, на основе которого психоаналитик стремится, во-первых, сам уяснить причины недомоганий пациента, а во-вторых, ненавязчиво помочь пациенту в расшифровке смысла происходящего с ним. Конечная цель психоаналитической терапии — установление господства сознания над сферой психического неосознаваемого.

Известный русский философ XX века С.Франк писал, что жизнь не может быть самоцелью уже хотя бы потому, что страдания и тягости преобладают в ней над радостями и наслаждениями. И несмотря на всю силу животного инстинкта самосохранения, мы часто недоумеваем, для чего мы должны тянуть эту тяжелую лямку. Жизнь — это не неподвижное пребывание в себе, а делание чего-то или стремление к чему-то. Миг, в который мы ничего не делаем и ни к чему не стремимся, мы испытываем как мучительно-тоскливое состояние пустоты и неопределенности. Мы не можем жить лишь для жизни; мы всегда живем для чего-то (и) для кого-то.

Кто-то из писателей заметил аналогию между жизненным путем и дорогой, которую выбирает путешественник. Пускаетесь в путь с определенными планами, с определенной целью, уверенный в себе и подобный туристу, купившему железнодорожный билет. А потом вдруг оказывается, что вы очутились совершенно в другом месте, далеком от цели.

Почему так происходит? Да потому, что одни довольно резко меняют маршрут, повстречав на своем пути богатство, другие, — обнаружив талант или (и) славу, третьи не выдерживают груза жизненных невзгод. Оказывается, что богатый слишком привязан к своим владениям, к своим деньгам; интеллигентный человек порой слишком привязан к идеям, стремлению достичь их.

Философ В.Розанов считает, что человек всегда следует по пути к своему счастью, но это остается незаметным для него, когда он охвачен какой-либо идеей — правовой, политической, релиозной или какой-нибудь другой.

Однако ради истины или веры человек готов идти даже на костер, если к этой истине и вере он в самом деле так привязан, что для него легче не жить, нежели жить без них.

Тема стремления человека к своему счастью и поиску истины продолжается в следующем разделе «Голова или пустой котелок?» В этом рассказе можно найти хорошие примеры понятий бессознательной и сознательной жизни, а также наглядные иллюстрации к тезису С. Франка о том, что «жизнь не есть неподвижное пребывание в себе».

ВОПРОСЫ

1. Что называется бессознательной жизнью и что — жизнью сознательной? Почему?

2. Согласны ли вы с мнением С.Франка, что миг, в который мы ничего не делаем и ни к чему не стремимся, переживается как мучительно тоскливое состояние пустоты и неопределенности? Пожалуйста, подробно аргументируйте свое мнение.

8. ГОЛОВА ИЛИ ПУСТОЙ КОТЕЛОК?

Нередко по радио и телевидению можно услышать, что советский период — это период вульгарного материализма, в котором позволялись лишь высказывания и публикации, умещавшиеся в рамки коммунистической идеологии. Однако здравомыслящие люди, конечно, были, есть и будут всегда. Именно в советский период возник так называемый Самиздат. Нашлись люди, которые неофициально, без разрешения цензуры, издавали произведения инакомыслящих авторов. Одному из таких произведений Самиздата — рассказу из книги «Отец Арсений» — и посвящен данный раздел.

В сорок первом году, как война грянула, я сразу же добровольцем пошел. Сильный, здоровый — назначили меня в разведку. Целый год воевал, и все благополучно, ни ранения, ни царапины серьезной. Тогда думал — везло.

Убило командира у нас снарядом, назначили нового лейтенанта. Увидели мы в нем этакого интеллигента, чистоплюя, или, как тогда говорили, «из чистеньких». Невысокий, худошавый, шупленький, разговор ведет культурно, без ругательств. Задание дает, словно чертеж выписывает, точно, ясно, требовательно. Нам-то, обстрелянным солдатам, показался он хлипким, несерьезным. Сидя-то в блиндаже, каждый распоряжаться может, а как в разведке себя покажет? Но удивил нас в первый же выход в разведку. Про хорошего солдата говорят — не воевал, а работал. Лейтенант наш именно работал, как артист. Бесстрашен, осторожен, аккуратен. Ходит, как кошка, ползает по земле, словно змея. Солдат бережет, сам за других не прячется, а старается, где надо, первым идти.

Недели через три пошли мы в дальнюю разведку по немецким тылам. Трудный, опасный поход. Обыкновенно уйдут группой человек шестьдесят, данные по рации сообшают, но в большинстве случаев назад не возвращались — гибли.

Вышло нас с лейтенантом восемь человек, прошли линию фронта — двоих потеряли. Оторвались от немцев, зашли в тыл к ним, благо местность лесистая, и стали вести разведку. Ходили шесть дней, каждый день сведения по рации передавали, но потеряли в стычках с немцами еще троих. Осталось нас трое: лейтенант Александр Андреевич Каменев, сержант Серегин и я. Получили приказ идти к своим.

Легко сказать — идти! Немцы нас ишут, ловят. Они ведь тоже не промах. Пробрались к переднему краю, дождались ночи, залегли, изучаем обстановку. Где перейти? Выползли на нейтраль— ю полосу, тут-то нас немцы и обнаружили. Залегли мы в воронку. Начали немцы артиллерийский обстрел полосы, повесили над головами осветительные ракеты и поливают пулеметным огнем. Тут-то меня и контузило. Серегин из воронки незаметно ухитрился уползти к нашим, а я с лейтенантом остался. Я почти все время терял сознание, лейтенанта легко ранили в ногу. Пришел я на мгновение в себя и подумал — уползет он, как Серегин. Понимаю, что и выхода у него другого нет. Расстелил он плащ-палатку, меня на нее затолкал — неудобно все делать, воронка неглубокая...

Ребята потом рассказывали, что никто понять не мог, как меня, такого здорового, шупленький лейтенант доволок. Разговору об этом в части было много...

Отлежался я — и опять в разведку. Смотрю на лейтенанта влюбленными глазами. Стал благодарить его, а он мне с улыбкой отвечает: «Видишь, Платон, Бог-то нам помог!» Мне его ответ шуткой показался. Стояли мы тогда в обороне, силы накапливали всем фронтом. Послали нас опять по тылам. Аля меня тот поход оказался исключительным, так как это стало в какой-то степени началом моей новой жизни. Это была та ступень, с высоты которой я должен был осмыслить, что живу не так, как надо. Забрались мы в этом разведпоиске километров за тридцать от фронта. Добрались до какого-то села. Подошли, на окраине церковь стоит, почти у самого леса. Четверо солдат пошли на разведку к селу, а я с лейтенантом — к церкви.

Тихо, тихо кругом, луна неярко светила, и крест с куполом от этого сверкали серебристо-синеватым светом, и мне думалось, что нет и не должно быть сейчас никакой войны, где люди режут, бьют и убивают друг друга. Но автомат висел на шее, сбоку на ремне — армейский кинжал, сзади — автоматные диски, а со всех сторон окружала притаившаяся смерть. Лейтенант пошел к церкви, прячась за деревьями, а я стал обходить погост, но не дошел и вернулся назад. Смотрю, стоит лейтенант у дерева, смотрит на церковь и крестится. Голова поднята, крестится медленно, истово и что-то полушепотом произносит. Удивился я этому страшно. Лейтенант — образованный, бесстрашный, хороший солдат, и вдруг такая темнота, несознательность. Хрустнул я веткой, подошел и сказал шепотом: «Товарищ лейтенант, а вы, оказывается, в богов верите!» Испуганно повернулся он ко мне, но потом овладел собой и ответил: «Не в богов верю, а в Бога». И легла после этого случая между лейтенантом и мною какая-то настороженность и недоверие.

Долго рассказывать, но вернулись, как уже говорил, без потерь, а испытали много. Все считали, что нам везет, а теперь я думаю, что было Божие произволение.

Вернулись, а меня одна мысль все время мучает, не дает покоя. Не может настоящий советский человек верить в Бога, тем более образованный, потому что должен он был прочесть труды Емельяна Ярославского, Скворцова-Степанова, где с предельной ясностью доказано, что Бога нет, а если кто и верит, то придерживается буржуазных воззрении и тогда является врагом.

Думаю, шкура овечья в волчьем обличье на лейтенанте надета. Притворяется. Храбрый, это верно, меня спас, поиски были удачные. Камуфляж, маскировка, все это для какого-то большого дела задумано. Враг-то расчетливый, хитрый. Не могу успокоиться. Пошел в особый отдел...

...Начальник особого отдела у нас был майор, латыш, сумрачный и всегда внешне усталый. Майор посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Скорино! Я о делах разведки много знаю, о тебе с лейтенантом тоже, но скажи мне, что у тебя: голова или пустой котелок? — и постучал пальцем по лбу. — Дурак ты! Ну что, верующий, крестился на церковь, разве в этом дело? Ты его дела видел, с ним работал? Тебя спас, сведения для командования принес, а им иены нет!»...

Через неделю опять послали нас по тылам немцев. Лейтенант меня с собой взял. Два дня ходили, больше ночью. Засекали объекты обороны, расположение частей. Наткнулись на большое танковое соединение, пытались силы определить, но в конце концов сами с трудом спаслись. Долго уходили, петляли всячески, но ушли. Разыскали в лесу овражек, там листья сухие скопились, забрались в них, лежим. Устали, решили по очереди спать, но ни тому ни другому не спится. Эх, думаю, была не была, скажу лейтенанту, что был в особом отделе и о нем говорил, и как я сам к вере отношусь. Рассказал. Молчит лейтенант, будто заснул. Потом вдруг спросил: «А ты знаешь, что такое вера?» И, не дожидаясь моего ответа, начал говорить.

Рассказывает, и стало передо мной открываться что-то новое. Вначале показалось увлекательной, доброй и ласковой сказкой — это о жизни Иисуса Христа говорил, а потом, когда перешел к самому смыслу христианства, потрясло меня. Рассказал о совершенстве человека, добре, зле, стремлении человека к совершению добра. Объяснил, что такое молитва. Сказал о неверии и ан— ; тирелигиозной пропаганде. И увидел я религию, веру совершенно не такой, как представлял раньше, не увидел обмана, темноты, лживости. Часа три проговорили мы, пока рассвет не обозначился.

Я только спросил его: «А вот про попов говорят, что жулики они и проходимцы, как же это с верой совместить?» Ответил лейтенант: «Многое, что про священников говорят, ложь, но было много и из них плохих. Ко всякому хорошему делу всегда могут из корысти пристать нечестивые и плохие люди». — «Вы не из поповских детей, товарищ лейтенант?» — «Нет, не из поповских, отеи врач, мать учительница, оба верующие, и я только верой живу и держусь, а что ты в особый отдел пошел и обо мне говорил, так это не без воли Божией. Сам услышал, что майор про людей говорил. Там тоже люди есть, и неплохие».

Крепко в душу запал мне этот разговор...

...Отгремела война, демобилизовался я из-под Берлина и приехал в свой Ленинград — и прямо, можно сказать с ходу, в семинарию.

Пришел, документы взяли, посмотрели и вернули. Я туда, я сюда — почему-то не принимают... Наконец отдал, и вдруг вызывают в военкомат, да и в другие учреждения вызывали. Стыдят, смеются, уговаривают: «Слушай, Скорино, ты с ума сошел! Кавалер полного набора орденов Славы, других куча, звание старший лейтенант, а ты — в попы! Армию порочишь!»

Поступил все-таки. Нелегко учение мне давалось, знаний мало, образование — только семилетка, да и то давно окончил. Очень трудно было, да иногда и нарочно кто-то мешал.

Кончил семинарию, захотел в монахи, но тут меня в семинарии на смех подняли: «Куда ты такой здоровый и во многом еше неопытный и — в монахи! Женись, священником будешь!» Откровенно говоря, правы мои наставники оказались — не годился я, конечно, для монашеской жизни, да и где я мог к ней готовиться?

Жениться надо, а я, учась в семинарии, никуда не ходил и ни одну девушку не знаю. Назначение мне дают под Иркутск, а я еше не иерей. Надо невесту искать. Раньше, до войны, много знакомых было в городе, а за эти годы растерял и в семинарии женщинами не интересовался, о женитьбе не думал.

Где невесту искать? Пошел в храм и стал молиться, у Господа просить. Долго молился, вышел на улицу, смотрю, на одной ноге кто-то ковыляет, обгоняю — бывший капитан из нашего полка.

Я к капитану бросился. Обрадовался, меня к себе пригласил. Разговорились про дела минувших дней, про сегодняшние житейские. Капитан балагур, весельчак, человек добрый, гостеприимный. Рассказываю, что семинарию кончил, должен быть священником, что жениться надо. Вижу, из всего моего разговора понял капитан, что мне жениться надо, а остальное за шутку принял. «Есть невеста! — кричит, — Нинка, сестра моя двоюродная!»

Познакомился я с ней дня через два, понравилась, и, кажется, я ей. Решил жениться, сделал через некоторое время предложение, о себе рассказал.

Вначале, что я в священники готовлюсь, тоже не поверила, потом задумалась и дала согласие, только сказала: «Платон, а я-то неверующая». Ну, думаю, неверующая, а каким я раньше был?..

...Стал я священником и уехал под Иркутск. Село большое, иерковь закрыта из-за смерти священника. Запушена, частично разрушена. Кое-как навел порядок, две старушки помогали. Начал служить, а народу только три человека. Страшно стало! Где же прихожане? Но решил служить ежедневно. Неделю, месяц, три служу, никто не идет. Впал в отчаяние. Поехал к владыке в город, рассказываю, что служу, а храм пустой. Что делать? Владыка выслушал и благословил служить, сказав: «Господь милостив, все в свое время будет».

Зашел я, уйдя от владыки, в городскую иерковь, дождался конца службы и подошел к старику-священнику, рассказал ему свои горести. Позвал он меня к себе домой, обласкал и сказал: «Господь призвал вас на путь иерейства, Он не оставит вас. Все хорошо будет — прихожане придут и жена приедет. Молитесь больше». Подружился я с О.Петром, часто приезжал к нему. Многим он меня поддерживал. Духовной жизни был человек.

Прошло полгода, а прихожан только восемь человек. Я все служу. Материально было трудно, буквально жить не на что. В свободное время стал подрабатывать, то крышу покрою, то сруб поправлю, то где-нибудь слесарной работой займусь. Во время работы с хозяевами поговоришь, им, конечно, интересно с попом разговор затеять. О вере, бывало, начинали спрашивать, я, конечно, рассказывал, стали прислушиваться, в церковь заходить. Сперва просто посмотреть, а потом и молиться.

Работу, конечно, делал честно, аккуратно, не хвалюсь — бывало, сделаешь, сам удивляешься. Завод ленинградский меня к этому приучил. Заказчиков — хоть отбавляй!

И к концу года в храм стало приходить уже человек восемьдесят-девяносто, в основном пожилые, а на втором году и молодежь пошла.

Первое время в селе отнеслись ко мне плохо, идешь по улице — мальчишки кричат: «Идет поп бритый лоб!» Часто просто бранными словами ругали. Молодежь задирала, смеялась. Придут в церковь, хохочут, мешают службе. Я вежливо их прошу не мешать, уйдут, ругаясь. Решили, что я безответный.

Через год моей жизни в селе избили меня очень сильно ребята. Шел я вечером, вот и напали. Они бьют, а я только прошу — не надо, а им смех попа бить. Очень трудно было. Без Нины беспрерывно скучал, но наконец жена приехала. Рад был очень, а она сперва приуныла, не представляла своей жизни в деревне со свяшенником.

У Нины диплом инженера, устроилась мастером на большой молочный завод в нашем селе. Взяли охотно, хотя и придирались потом, что жена попа...

...Однажды шли мы с женой вечером, напали на нас четверо подвыпивших ребят, меня трое бить начали, а четвертый пристал к Нине. Я прошу их остановиться, а Нина кричит: «Спасите!» Ребята бьют меня, а там жену на землю валят. Лвое каких-то ребят в сторонке стоят. Эх, думаю, отец Платон, ты же разведчиком был, в специальной школе учился разным приемам, да и силушкой тебя Бог не обидел. Развернулся вовсю. Простите за слова фронтовые, не свяшеннику их говорить, но «дал им прикурить». Кого через голову, кого в солнечное сплетение, а третьего ребром ладони по шее, потом бросился к тому, который на Нину напал. Разъярился до предела, избил четвертого парня и в кусты кинул. Нина стоит, понять ничего не может. Двое ребят, что в стороне стояли, бросились было своим помогать, но, когда я одному наподдал, убежали. Собрал я побитых ребят да здорово им еше дал. Главное, все неожиданно для них случилось, не ждали отпора, думали, тюфяк, поп безответный. Собрал и решил проучить. Стыдно теперь вспомнить, но заставил их метров пятьдесят ползти на карачках.

После этого случая относиться ко мне в селе стали лучше, а ребята, которых я побил, как-то подошли ко мне и сказали: «Мы, товариш Платон, не знали, что вы спортсмен, а думали, что только некультурный поп». Одного парня я года через два венчал, а другого крестил. Понимаю, осудите вы меня за эту драку, не иерею это делать, но выхода не было. Если бы один шел, а то с женой. Потом ездил, владыке рассказывал, он очень смеялся и сказал: «В данном случае правильно поступил, а вообще-то силушку не применяй. Господь простит!»

Несколько лет в селе прожили. В 1955 году отмечали девятого мая десятилетие Победы над Германией. Председатель колхоза и председатель сельсовета были старые солдаты. Объявили: будет торжественное собрание в клубе, приглашаются все бывшие фронтовики, и обязательно с орденами. Стали фронтовики выступать с воспоминаниями, я подумал-подумал и тоже выступил. Конечно, понимал, что все это может кончиться для меня большими неприятностями у уполномоченного по делам Церкви и у епархиального начальства, но хотелось мне народу показать, что верующие и священники не темные и глупые люди, а действительно верят в Бога, идут к Нему, преодолевая все, и не преследуют каких-то корыстных целей...

Двенадцать лет прожил я в этом селе. Последние годы храм всегда был полон народу, относились ко мне хорошо, и власти особенно не притесняли.

ВОПРОСЫ

1. Найдите то место в рассказе, где Платон говорит: «Это стало в какой-то степени началом моей новой жизни. Это была та ступень, с высоты которой я должен был осмыслить, что живу не так, как надо». Почему Платон решил, что он живет не так, как надо?

2. Обратили ли вы внимание, что вопрос «Что у тебя — голова или пустой котелок?» задал особист? Как вы считаете, можно ли утверждать, что в тот период жизни у Платона вместо головы был пустой котелок?

3, Почему, по-вашему, в первое время в селе под Иркутском к Платону относились плохо и даже избили?

4, Правильно ли поступил иерей Платон, дав подвыпившим ребятам «прикурить»? Как этот поступок оценил владыка? Как его оцениваете вы? Аргументируйте свою точку зрения подробно.

9. ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ СИТУАЦИИ

Катится, как бы покачиваясь на ухабах, наша повседневная жизнь. Мы что-то в ней находим, на что-то можем опереться. Но вот, обычно всегда неожиданно, приходит беда. Тяжелая болезнь, приковавшая тебя к кровати, или смерть человека, которого ты очень любишь, с которым связана вся твоя жизнь.

Прохлада градусника под руку легла,

Весь мир расплылся в белизне больничной,

К чему стремилась и чего ждала, —

Все стало выеденной скорлупой яичной.

Тогда как бы уходит все, что казалось тебе важным, то, к чему ты стремился. В таких случаях очень часто кажется призрачным смысл, ради которого ты жил, и происходит переоценка ценностей. Это так называемые экстремальные (крайние) ситуации.

Экстремальные ситуации переживаются глубинной сущностью человека. Причем такие ситуации — необязательно внешняя беда. Может оказаться (как, например, в случае с Л.Н. Толстым), что не удался жизненный поиск. Как бы то ни было, страдания человека вызывают в нем что-то новое, более глубокое, чем раньше, рождают новые ответы на вопросы о мире и о себе.

В обыденной жизни, как правило, экстремальные ситуации бывают довольно редко. А вот, скажем, на фронте экстремальная ситуация — почти норма. Поэтому не случайно люди, пережившие войну, порой становятся совсем иными. Кстати, об этом мы уже читали в разделе «Голова или пустой котелок?» Сейчас рассмотрим другой пример.

Год 1942-й. Фронт, окопы. Парень лет 18—25 с автоматом в руках. Он впервые смотрит смерти прямо в глаза.

В нем так много сил, он так много еще мог бы сделать! Он знает, что в тылу его ждет любимая, он жаждет любить и быть любимым.

Но вокруг лишь смерть! Погибают те, с кем он был рядом, делил трудную фронтовую жизнь. Возможно, скоро придет его черед...

В такой ситуации, конечно, не может не произойти в его душе переоценка ценностей. Вот какое письмо было найдено в шинели погибшего русского солдата (и после Второй мировой войны опубликовано в одном из зарубежных изданий):

Послушай, Бог... Еще ни разу в жизни

с Тобой не говорил я, но сегодня

мне хочется приветствовать Тебя.

Ты знаешь, с детских лет мне говорили,

что нет Тебя. И я, дурак, поверил.

Твоих я никогда не созерцал творений.

И вот сегодня ночью я смотрел

из кратера, что выбила фаната,

на небо звездное, что было надо мной.

Я понял вдруг, любуясь мирозданьем,

каким жестоким может быть обман.

Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку,

но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь:

не странно ль, что средь ужасающего ада

мне вдруг открылся свет и я узнал Тебя?

А кроме этого, мне нечего сказать,

вот только, что я рад, что я Тебя узнал.

На полночь мы назначены в атаку,

но мне не страшно: Ты на нас глядишь...

Сигнал. Ну что ж? Я должен отправляться.

Мне было хорошо с Тобой. Еще хочу сказать,

что, как Ты знаешь, битва будет злая

и, может, ночью же к Тебе я постучусь.

И вот, хоть до сих пор Тебе я не был другом,

позволишь ли Ты мне войти, когда приду?

Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь,

со мной случилось то, что нынче я прозрел.

Прощай, мой Бог, иду! И вряд ли уж вернусь.

Как странно, но теперь я смерти не боюсь!

ВОПРОСЫ

1. Существуют ли для вас ценности, утратив которые, вы потеряли бы смысл жизни?

2. Какие чувства вызвало у вас стихотворение солдата? Объясните подробно.

3. Как вы думаете, почему солдат написал, что теперь он не боит ;я смерти?

10. БЕСПЛОДНЫЙ ПОИСК СМЫСЛА ЖИЗНИ

Наверное, каждый человек в какой-то период своего существования ищет смысл жизни. Даже у того, кто всю свою жизнь стремился лишь к материальным благам, к богатству, в определенный момент возникает вопрос: «А зачем, собственно, все это богатство нужно?»

Для одних вопрос о смысле жизни как легкое облачко на ясном небе — появилось и исчезло. И снова человек трудится, добивается чего-то. Для других этот вопрос — самое основное, без чего жить нельзя. Почему же часто случается, что обрести ответ не удается, и люди переживают состояние кризиса, душевного надлома?

Лев Толстой, например, ощутил, что утратил смысл жизни, когда был уже писателем с мировым именем. Что же вызвало кризис, который чуть не привел его к самоубийству?

Сам Толстой позднее писал, что кризис возник из-за того, что он, писатель, был далек от труда, направленного на воспроизведение жизни, труда, которым живет народ. Вопрос о смысле жизни показался ему неразрешимым, так как рассматривался в отрыве от самой жизни. Участие в ней, в процессе «добывания» как раз и полно внутреннего смысла, считал великий писатель, оно-то и позволяет ощущать удовлетворенность жизнью и ее осмысленность.

Толстой также полагал, что совместное участие в трудовой деятельности приводит к осознанию чувства необходимости присутствия другого человека и любви к нему. Свои выводы Толстой сделал, наблюдая жизнь русских крестьян и сравнивая ее с жизнью интеллигенции, которая была охвачена веяниями новых нигилистических идей.

Напомним, что слово нигилизм произошло от латинского nihil — ничто. Нигилизм — это отрицание общепринятых ценностей: идеалов, моральных норм, культуры, форм общественной жизни. В России этот термин получил распространение после появления в1862 году романа И.С. Тургенева «Отцы и дети».

Возвращаясь к выводам Л.Н. Толстого, следует отметить, что из поля зрения великого писателя выпал тот факт, что русское крестьянство того времени как раз имело высший идеал, выражавшийся в вере в Бога.

Существование каких-то идеалов, которые были бы для человека выше и ценнее, чем его собственные нужды, — это необходимое условие, во-первых, для нравственной жизни человека и, во-вторых, для постижения его существования.

Должен быть в душе каждого человека такой фонарик, который осветил бы жизненную суету и сделал бы жизнь осмысленной.

В одном из своих интервью в 1996 году известный русский поэт Евгений Евтушенко сказал: «Если мы сняли со знамени серп и молот, то что теперь туда водрузить? Золотого тельца? Мы с вами заложники отсутствия цели. А раньше мы были заложниками фальшивой цели».

Заложник отсутствия цели, конечно, может легко превратиться в нигилиста. И это явление уже наблюдается сегодня. Оглянитесь вокруг — элементы нигилизма рядом с нами: в школе, доме, в котором мы живем, в городском автобусе. Рассмотрим элементарный пример. Молодой человек демонстративно бросает на лестничной площадке или в лифте кожуру от банана, бумажку от жевательной резинки, от конфеты. Он как бы хозяин положения, ему на все и на всех наплевать. А ведь в лифте, вполне возможно, поедет его отец или учитель, да и лифты-то теперь убирают сами жильцы. Наш «герой», конечно, знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Но общепринятые моральные нормы и правила общественной жизни он просто отрицает своими недостойными поступками.

В переполненном городском транспорте ситуация усложняется. Увы, типичной становится следующая картина: молодые люди громко смеются, звучно жуют жвачку и нецензурно бранятся. Они вовсе не задумываются над тем, какую великую силу имеет слово.

Удар бича оставляет рубцы, а удар языка сокрушает кости.

Нормальный человек находится в постоянном жизненном поиске. В народе говорят, что только круглый глупец полностью собой доволен. И это понятно — ведь если человек собой доволен, значит, он считает, что ему не надо больше ни к чему стремиться, что он уже многого достиг. Следовательно, его развитие остановилось.

Неудача в жизненном поиске часто приводит к ощущению бессмысленности жизни, к чувству безнадежности. А это, в свою очередь, нередко — к плохим последствиям. Ведь жизнь, в которой нет смысла, и существование, когда человек ни к чему не стремится, мучительны для него.

Будучи не в состоянии преодолеть в себе постоянную тоску, сомнения и страдания, человек начинает искать какие-то средства, чтобы заглушить то, что его терзает. Для одних это — алкоголь, для других — наркотики.

В состоянии опьянения человек пребывает в грезах. Грезы заменяют ему реальность, ставшую для него слишком тяжелой. Он не может найти себе места в ней, не может постичь ее смысл.

Чем это чревато — известно многим. В таком случае человеческая личность, несущая в себе неповторимую индивидуальность и вмещающая множество нераскрытых возможностей, не реализует своих способностей и в конце концов деградирует.

Энергия и здоровье человека намного дороже самого большого состояния любого миллионера. Но, увы, нередко сами юнрши и девушки этого не понимают. Возможно, поймут это только тогда, когда станут стариками.

Как, к примеру, можно объяснить, что в наше время так много курящих школьников и школьниц? Разве кто-нибудь из нас видел садовника, сознательно губящего саженец? Деревце, у которого содрана часть коры, конечно, вырастет, но задумаемся о том, какие плоды оно принесет!

Наконец, будучи в состоянии апатии и безнадежности, некоторые находят и другой, еще более противоестественный способ «решения» проблемы. Это — самоубийство в прямом смысле этого страшного слова.

ВОПРОСЫ

1. Что, по-вашему, подразумевается под бесплодным поиском смысла жизни?

2. Согласны ли вы с тем, что только глупец полностью собой доволен? Почему самодовольство не только делает бесплодным поиск смысла жизни, но часто и вообще уничтожает сам этот поиск?

3. Чем богаты молодые люди? Согласны ли вы обменять свое здоровье на миллион долларов? Если нет, то почему?

4. Бывает ли у вас когда-нибудь так: если на душе тяжко, вы успокаиваетесь, занявшись обычными делами? Если «да», то, как вы думаете, почему так происходит?

11. САМОУБИЙСТВО

Иногда, наблюдая, как трава прорывает панцирь асфальта и пробивается к солнцу, невольно удивляешься силе жизни, которая таится в ней. Это стремление жить, жить в любой ситуации, присуще всему живому.

Живым существам несвойственно прекращать свою жизнь самопроизвольно. И лишь вершина всех земных созданий — человек — иногда совершает убийство самого себя. Почему и как это происходит? Почему всеобщий закон выживания всего живого вдруг перестает действовать, когда речь заходит о человеке? Попробуем проанализировать это явление более подробно.

Человек единственный из всех живых существ для продолжения жизни нуждается не только в удовлетворении своих потребностей: в пище, тепле, сне и размножении. Человеку, как существу не только телесному, но и духовному, необходимы осмысленность жизни и существование идеалов, к которым он стремится или будет стремиться.

И если случается крушение этих идеалов, если вдруг пропадает смысл, ради которого человек живет, то наступает духовный кризис. Когда человек не находит в себе сил выйти из этого кризиса или перетерпеть его, развязка бываат страшной — жизнь, лишенная духовного смысла, может вызвать у человека желание прекратить свое физическое существование.

Ученые установили, что 17—19 лет — это возраст, когда происходит переосмысление прежних идеалов и приобретение новых, то есть наступает период, когда происходит переоценка ценностей. Вот почему на этот возраст приходится довольно большой процент попыток самоубийства.

Самоубийство — результат психологического кризиса, — как правило, не является следствием желания умереть. Просто иногда человеку кажется, что ему не преодолеть тяжесть навалившихся на него проблем и трудностей.

Такой человек желает лишь избавиться от безысходности, при этом ошибочно предполагая, что единственный путь — самоубийство. В действительности самоубийца хочет не умереть, а лишь прекратить свои страдания.

Не следует забывать и влияние физических факторов на человека. Например, различные катаклизмы, происходящие на Солнце, сотрясают атмосферное электромагнитное поле Земли, служат причиной магнитных бурь.

Согласно исследованиям, проведенным учеными Г. и Б. Дюлл, количество самоубийств увеличивается при резком возрастании активности Солнца. Изучение 24 739 случаев самоубийств показало, что их количество возрастает на 8 процентов в дни интенсивной солнечной активности. Ученые усматривают в этом доказательство изменений в нервной системе человека, вызванных соответствующими изменениями в атмосфере.

Доктор И. Эрмени из Будапешта пишет: «Мы рассмотрели случаи самоубийств и попыток к самоубийству, зарегистрированных в 1994 году службой «Скорой помощи» Будапешта. Математический анализ позволил заметить воздействие на самоубийц сильных хромосферных взрывов, при этом вероятность того, что полученный результат — дело случая, равна менее чем одному проценту».

В различных религиозно-общественных системах к самоубийству относились по-разному. Например, самоубийство самурая в определенных ситуациях считалось необходимым условием сохранения чести.

Христианская культура относится к самоубийству отрицательно. Христиане считают, что человек не создавал себя сам, он создан Богом. И убийство самого себя не менее тяжкий грех, чем убийство другого. Но убивший себя предстанет перед Судией, даже не имея возможности искупить свой грех!

Конечно, христианам также знакомо чувство уныния, неудовлетворенности, кажущейся безысходности, отрицания и сомнения. Ну и что? С этими настроениями надо бороться! Вот как об этом написал великий русский поэт Н.А. Некрасов:

Храм Божий на горе мелькнул

И детски чистым чувством веры

Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья,

И шепчет голос неземной:

Лови минуту умиленья,

Войди с открытой головой!..

Сюда народ, Тобой любимый,

Своей тоски неодолимой

Святое бремя приносил

И облегченный уходил!

Войди! Христос наложит руки

И скинет волею святой

С души оковы, с сердца муки

И язвы с совести больной...

Я внял, я детски умилился...

И долго я рыдал и бился

О плиты старые челом,

Чтоб защитил, чтоб заступился,

Чтоб осенил меня крестом

Бог угнетенных, Бог скорбящих,

Бог поколений предстоящих

Пред этим скудным алтарем!

А как к проблеме самоубийства относятся современные ученые, их называют суицидологи (от лат. suicidium — самоубийство)? Об этом следующий раздел, подготовленный при участии доктора психологии, суицидолога Д. Гайлене.

ВОПРОСЫ

1. Как оценивается самоубийство в христианской культурной традиции?

2. Можно ли утверждать что человек, покончивший жизнь самоубийством, не очень любил своих близких?

12. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС

Самоубийство — результат психологического кризиса. Что же это такое — психологический кризис?

Исследования ученых показали, что человек, находящийся в психологическом кризисе, обычно переживает четыре фазы: 1) шок, 2) реакция, 3) восстановление, 4) новая ориентация. Рассмотрим более подробно каждую из фаз психологического кризиса.

1) Шок. Реальность как бы отдаляется, земля уходит из-под ног. Внешне человек как будто спокоен, но внутри — хаос чувств, хотя, как ни странно, через некоторое время все это оя просто забывает. Человек в шоковом состоянии становится либо слишком активным, порою способным на бессмысленные действия, либо же, наоборот, — крайне пассивным, у него нет контакта с окружающим нас миром.

Как помочь? Главное — быть рядом, проявить заботу, попытаться откровенно побеседовать, даже обнять, а еще лучше — постараться, чтобы человек заснул. Ни в коем случае нельзя начинать «умных» речей, критиковать, спорить.

Желая помочь человеку во время кризиса, не следует морализировать, учить его, как надо жить. Нужно помочь ему самому снова обрести и проявить себя.

2) Реакция. Поскольку от реальности, как ни вертись, не убежать, человек к ней постепенно приспосабливается, адаптируется. Бывает, что эта фаза кризиса происходит очень болезненно. Тогда появляется желание «подправить» положение алкоголем или даже наркотиками.

Как помочь? Предоставить возможность выговориться, пусть и в резкой форме, как бы «разгрузиться». Главное, чтобы человек не накапливал отрицательных эмоций.

3) Восстановление. Душевная травма постепенно заживает, появляются планы на будущее, интерес к жизни. Однако чувство облегчения приходит не сразу, а нервное потрясение в течение первых недель может опять повториться.

Как помочь? Терпеливо ждать, не торопить, проявлять заботу, выражать понимание и сочувствие.

4) Новая ориентация. К человеку возвращается чувство собственного достоинства, он восстанавливает старые и налаживает новые связи, приобретает жизненный опыт.

Как помочь?'Не проявлять чрезмерное опекунство и мелочную заботу, воспринимать человека уже в новом качестве.

Если твой друг или знакомый говорит о самоубийстве, то это не следует воспринимать как шутку. Это может быть вполне серьезно! Здесь, кстати, уместно напомнить народную мудрость, что с огнем не шутят, поскольку может возникнуть пожар.

Люди, намеревающиеся совершить самоубийство, довольно часто это намерение и осуществляют. Согласно статистике, 80 процентов самоубийц перед смертью явно выказывали свои намерения.

Вот почему не следует хранить в тайне склонность друга или подруги к самоубийству — это лишь его (ее) временный психологический кризис. Внимательно выслушай друга, подругу и прямо спроси, собирается ли он (она) совершить такой крайний поступок. Не откладывая в долгий ящик, помоги им словом и делом. Если надо, обратись за помощью к родителям, родственникам, друзьям и (или) к школьному психологу.

Нам вспоминается случай, описанный доктором Генри Линком в его книге «Вторичное открытие человека». Доктор Линк — вице-президент Психологической корпорации, он помогает множеству людей, страдающих от беспокойства и депрессии. В главе «О преодолении страхов и беспокойства» он рассказывает о пациенте, который хотел покончить жизнь самоубийством. Доктор Линк знал, что спорить с больным бесполезно, от этого его состояние только ухудшится. И он сказал своему пациенту: «Если вы все равно намерены покончить жизнь самоубийством, вы могли бы по крайней мере вести себя героически. Бегайте вокруг квартала до тех пор, пока не упадете замертво». Пациент предпринял несколько попыток, и с каждым разом его психическое состояние улучшалось. Спустя некоторое время было достигнуто то, чего добивался доктор Линк. Больной настолько физически устал (и расслабился), что спал как убитый. В дальнейшем он вступил в атлетический клуб и стал участвовать в спортивных соревнованиях. Вскоре он почувствовал себя настолько хорошо, что ему захотелось жить вечно!

ПОСЛОВИЦЫ

Не в силе Бог, а в правде.

Что людям радеешь, то и сам добудешь.

Море житейское подводных каменьев преисполнено.

Куда сердце летит, туда око бежит.

Всякая слава человеческая яко цвет цветет.

Итак, как бы ни была порой трудна жизнь, по своей сути она прекрасна! Именно поэтому последний раздел этой главы посвящен добру и злу, которые сопровождают нас в школе и вне ее, сегодня и завтра, везде и всегда!

ВОПРОСЫ

1. Перечислите основные фазы психологического кризиса. Охарактеризуйте каждую из них.

2. Что надо делать, чтобы помочь другу или подруге в период кризиса?

13. С. ЛАГЕРЛЕФ. ДОБРО И ЗЛО

Однажды бедное семейство — муж, жена и их маленький сын — ходили по большому храму в Иерусалиме. Сын был необыкновенно красивый ребенок. Волосы его лежали ровными кудрями, а глаза сияли, как звезды.

Последний раз сын был в храме в раннем детстве, когда еще не мог понимать того, что видел, и теперь родители показывали ему все достопримечательности храма. Тут были длинные ряды колонн, вызолоченный алтарь, святые мужи, сидевшие и поучавшие своих учеников, первосвященник в нагруднике из драгоценных каменьев, занавес из Вавилона, затканный золотыми розами, большие медные двери, такие тяжелые, что тридцать человек с трудом поворачивали их на крюках.Семейству пришлось проходить под древним сводом, оставшимся с того времени, когда на этом месте в первый раз строился храм. Здесь, прислоненная к стене, стояла старинная медная труба огромной длины и тяжести, величиной почти с колонну. Изогнутая и заржавевшая, она стояла, сплошь покрытая снаружи и внутри пылью да паутиной и обвитая едва заметной спиралью старинных букв. Наверное, тысяча лет прошло с тех пор, когда кто-нибудь пытался извлечь из нее звук.

Увидев огромную трубу, мальчик остановился в изумлении.

— Что это такое? — спросил он.

— Это большая труба, которая называется Гласом Князя Мира, — ответила мать. — Ею Моисей созывал детей Израилевых, когда они были рассеяны по пустыне. С тех времен никто не мог извлечь из нее ни одного звука. Но тот, кому удастся сделать это, соберет все земные народы под своим господством.

Она улыбнулась тому, что считала древней легендой, но мальчик простоял у большой трубы до тех пор, пока мать не окликнула его. Труба эта была первой вешью из всего виденного в храме, что ему понравилось. Он охотно остался бы подольше, чтобы рассмотреть ее получше.

Они прошли дальше и вышли на большой и широкий внутренний двор храма. Здесь, в самой горе, находилась пропасть, глубокая и широкая, она была такой с незапамятных времен. Эту расшелину царь Соломон не захотел засыпать, когда строил храм. Он не перекинул через нее мост, не поставил перила вокруг крутого обрыва. Вместо этого он положил над пропастью стальное лезвие в несколько локтей длиной, остро отточенным краем кверху. И после долгих лет и нескончаемых перестроек лезвие по-прежнему лежало над пропастью. Но теперь оно почти истлело от ржавчины, было неплотно укреплено на концах, дрожало и звенело, когда кто-нибудь тяжелой поступью проходил по двору храма.

Когда мать повела мальчика в обход кругом провала, он спросил ее:

— Что это за мост?

— Он положен здесь царем Соломоном, — ответила мать, — и мы называем его Райским Мостом. Если перейдешь через пропасть по этому дрожашему мосту, лезвие которого тоньше солнечного луча, можешь быть уверен, что попадешь в рай.

Они шли, не задерживаясь, пока не достигли огромного входного портика с пятью рядами двойных колонн. Здесь, в углу, стояли две колонны из черного мрамора, поднимавшиеся с одного пьедестала так близко одна к другой, что между ними едва можно было просунуть соломинку. Они были высоки и величественны, с богато изукрашенными капителями, вокруг которых шел ряд диковинных звериных голов. Но на этих прекрасных колоннах ни вершка не было без отметок и трещин — они были испорчены больше всего в храме. Даже пол вокруг был истерт и выдолблен следами бесчисленных ног.

Снова мальчик остановил мать и спросил:

— Что это за столбы?

— Это столбы, которые отец наш Авраам привез с собой в Палестину из далекой Халдеи и которые он назвал Вратами Справедливости. Тот, кто пройдет сквозь них, праведен пред Богом и никогда не совершил греха.

Мальчик, широко раскрыв глаза, смотрел на колонны.

— Уж не собираешься ли ты попробовать пройти между ними? — сказала мать и засмеялась. — Видишь, как истерт вокруг пол теми, кто пробовал протиснуться сквозь узкую шель, но, можешь мне поверить, никому это не удалось. Пойдем скорее, я слышу грохот медных дверей; это тридцать служителей храма подпирают их плечами, чтобы привести в движение.

Мальчик всю ночь пролежал без сна в палатке и видел перед собой Врата Справедливости, Райский Мост и Глас Князя Мира. Об этих поразительных вещах ему раньше никогда не приходилось слышать. И он никак не мог изгнать их из своих мыслей.

И утром следующего дня было то же самое. Он не мог думать ни о чем другом. Ему вдруг пришло в голову, что следует пойти в храм и взглянуть на них еше раз...

...Случилось так, что в великолепном портике собрались судьи верховного совета, чтобы помочь людям разобраться в их тяжбах. Весь портик был полон людей, судившихся из-за порчи порубежных камней, из-за овец, похищенных из стад и помеченных фальшивыми метками, и жаловавшихся на должников, не желавших платить своих долгов.

В числе других пришел богатый человек, одетый в волочащиеся пурпурные одежды, и подал жалобу на бедную вдову, которая якобы была ему должна несколько сребреников. Бедная вдова горько рыдала и говорила, что богатый поступает с ней несправедливо: она уже раз уплатила ему свой долг, и он теперь хочет заставить ее заплатить вторично, но она не может этого сделать. Она так бедна, что если судьи присудят ее к уплате, то ей придется отдать богатому своих дочерей в рабыни.

Сидевший на главном судейском месте обратился к богатому человеку и сказал ему:

— Можешь ли ты принести клятву в том, что эта бедная женщина еще не уплатила долга?

Тогда богатый ответил:

— Господин, я богатый человек. Стал бы я утруждать себя, выжимая деньги из этой бедной вдовы, если бы не имел на то права? Клянусь тебе, как верно, что никому не пройти сквозь Врата Справедливости, так верно, что эта женщина должна мне сумму, которую я требую.

Услыхав эту клятву, судьи поверили его словам и присудили, что бедная вдова должна отдать ему своих дочерей в рабыни.

Мальчик сидел рядом и слышал все это. Он думал про себя: «Как хорошо было бы, если бы кто-нибудь смог пройти сквозь Врата Справедливости! Богатый, несомненно, говорит неправду.

Ужасно жаль бедную вдову, которая должна отдать своих дочерей в рабыни».

Он вскочил на пьедестал, с которого поднимались обе колонны, и посмотрел в цель. «Ах, если б это было возможно!» — подумал он.

Он был так огорчен за бедную вдову! Он совсем не думал о том, что тот, кто пройдет сквозь эти врата, праведен и безгрешен. Он хотел пройти сквозь них только ради бедной вдовы.

Он приложил плечо к углублению между колоннами, как бы желая раздвинуть их.

В эту минуту все люди, стоявшие в портике, оглянулись на Врата Справедливости, ибо свод загремел, старые колонны загудели и раздались в стороны, оставив настолько большой промежуток, что тонкое тело мальчика могло пройти между ними.

Тогда произошло великое волнение и смущение. В первую минуту никто не знал, что сказать. Народ стоял и смотрел на маленького мальчика, совершившего столь великое чудо. Первым опомнился старший из судей. Он велел схватить богатого человека и привести его пред судилищем. Судьи присудили ему отдать все его состояние бедной вдове за то, что он принес ложную клятву в храме Божием...

...На дворе, где была глубокая пропасть, был воздвигнут большой жертвенник. Вокруг него ходили священнослужители в белых облачениях, поддерживавшие огонь и принимавшие жертвоприношения.

На дворе стояло также много жертвователей и большая толпа, смотревшая на богослужение.

И вот пришел старый бедный человек и принес ягненка, очень маленького, худого и вдобавок с большой раной, потому что его искусала собака.

Человек подошел с этим ягненком к священнослужителям и попросил их принять его в жертву, но те отказали ему. Они сказали, что не могут предложить такого жалкого дара Господу. Старик просил, чтобы они из милосердия приняли его ягненка, потому что сын его лежит при смерти, а у него нет ничего другого принести в жертву Богу ради его выздоровления.

— Вы должны позволить мне принести эту жертву, — говорил он, — потому что иначе молитва моя не дойдет до лица Божия, и сын мой умрет.

— Не думай, что мне не жаль тебя, — сказал свяшенник, — но законом запрещено принимать в жертву нездоровых животных. Так же невозможно исполнить твою просьбу, как пройти по Райскому Мосту.

Мальчик сидел невдалеке и все слышал. Он тотчас же подумал, как жаль, что никто не может пройти по мосту. Бедняк мог бы сохранить своего сына, если бы ягненка принесли в жертву.

Старик, удрученный, пошел со двора храма, а мальчик поднялся, подошел к дрожащему мосту и поставил на него ногу.

Он не думал, что пройдя по мосту, попадет в рай. Мысли его были заняты бедняком, которому он желал помочь.

Но он отнял ногу, подумав: «Это невозможно! Мост слишком стар и заржавлен, он не выдержит даже меня».

Но снова мысль его обратилась к бедняку, сын которого лежит при смерти. И он снова поставил ногу на лезвие.

И вдруг он заметил, что оно перестало дрожать и становится под его ногой прочным и широким. А сделав еше шаг, он почувствовал, что окружающий воздух поддерживает его, так что он не может упасть. Воздух нес его, как будто он был птицей и имел крылья.

Раздался нежный звук, когда мальчик ступил на лезвие, и один из стоявших на дворе обернулся, услышав этот звук. Он вскрикнул, тогда обернулись и все другие. И увидели мальчика, шедшего по стальному лезвию.

Тогда между собравшимися произошло смятение и великое изумление. Первыми опомнились священники. Они тотчас послали за бедняком и, когда он вернулся, сказали ему:

— Бог сотворил чудо, чтобы показать нам, что Он хочет принять твой дар. Давай сюда твоего ягненка, мы принесем его в жертву!

Сделав это, они стали искать мальчика, прошедшего над пропастью, но нигде не могли найти его...

...Мальчик не знал, что уже прошли утро и полдень, но подумал: «Теперь мне надо спешить домой, чтобы родителям не пришлось волноваться. Я только на минутку сбегаю взглянуть на Глас Князя Мира».

И он пробрался сквозь толпу и поспешил в полутемную галерею, где, прислоненная к стене, стояла медная труба.

Увидев ее и вспомнив, что тот, кто сможет извлечь из нее звук, соберет все земные народы под своим господством, он решил, что никогда не видел ничего столь замечательного, сел возле трубы и стал смотреть на нее.

Он думал, как чудесно было бы иметь в своей власти все народы и как хотелось бы ему поиграть на старой трубе. Но он понимал, что это невозможно, поэтому даже и не решался попробовать.

А в этом прохладном портике сидел святой муж и поучал своих учеников. Он обратился к одному из юношей, сидевших у его ног, и сказал ему, что он обманщик. Дух сообщил ему, говорил святой, что этот юноша чужестранец, а не израильтянин. И вот святой спрашивал его, зачем он прокрался в среду его учеников подложным именем.

Тогда чужестранный юноша поднялся и сказал, что он прошел пустыни и переехал великие моря, чтобы услышать настоящую мудрость и учение единого Бога.

— Душа моя изнемогла от тоски, — сказал он святому. — Но я знал, что ты не стал бы учить меня, если бы я сказал тебе, что я не израильтянин. Я солгал тебе, чтобы утолить мою тоску. И я прошу: позволь мне остаться около тебя!

Но святой встал и воздел руки к небу:

— Ты не останешься возле меня, это так же невозможно, как невозможно поднять медную трубу, называемую Гласом Князя Мира, и затрубить в нее. Тебе не позволено даже входить в эту часть храма, потому что ты язычник. Уходи, не то остальные ученики бросятся на тебя и растерзают в клочья, потому что твое присутствие оскверняет храм.

Но юноша, стоя неподвижно, сказал:

— Я не пойду туда, где душа моя не находит пиши. Лучше я умру здесь, у твоих ног!

Едва он проговорил это, как ученики святого вскочили, чтобы прогнать его. И когда он стал сопротивляться, они сбили его с ног и хотели убить.

Мальчик сидел совсем близко, так что слышал и видел все это, и подумал: «Это большая жестокость. Ах, если б я мог протрубить в медную трубу, я помог бы ему!»

Он встал и положил руку на трубу. Он желал поднять ее к своим губам не потому, что тот, кто совершит это, сделается великим властелином, а потому, что надеялся помочь юноше, чья жизнь была в опасности.

И он схватился своими маленькими руками за медную трубу и попытался поднять ее.

И вдруг он почувствовал, что огромная труба сама поднимается к его губам. И едва он дохнул в нее, как сильный, громкий звук раздался из трубы и прозвучал по всей окрестности великого храма.

Все обернулись и увидели: какой-то мальчик стоит, держа трубу перед губами, и извлекает из нее звуки, от которых дрожат своды и колонны.

Тотчас же опустились руки, поднятые на юношу-чужестранца, и святой учитель сказал ему:

— Приди и сядь у моих ног, как ты сидел раньше! Бог творит чудо, показывая Свое желание, чтобы ты был посвящен в Его учение!

ВОПРОСЫ

1. С. Лагерлёф в своем повествовании писала о мальчике Иисусе. Можно ли предположить, что таким в детстве был Иисус Христос? Аргументируйте свою точку зрения.

2. Как вы думаете, почему мальчику удалось пройти сквозь Врата Справедливости?

3. Какой вывод сделали священники, когда мальчик прошел над пропастью? Согласны ли вы с ними? Почему?

4. Перескажите своими словами сцену у медной трубы, называемой Гласом Князя Мира. В чем видел смысл своей жизни юноша-язычник?

2. ДВА ПОДХОДА К ОСМЫСЛЕНИЮ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

1. НАЧНЕМ С НАЧАЛА

Прежде чем рассуждать о смысле нашей жизни, следует рассмотреть мир вокруг нас и ответить на вбпросы, как он произошел, что он значит, наконец, какое место занимает в нем человек.

Утверждая, что существование природы подчиняется определенным законам, мы, конечно, лишь подразумеваем, что природа ведет или проявляет себя соответствующим образом. Так называемые законы, отмечает английский религиозный мыслитель К.С.Льюис, не могут быть законами в полном смысле этого слова, то есть чем-то, стоящим над явлениями природы, которые мы наблюдаем.

Но когда речь идет о человеке, дело обстоит иначе. Закон человеческой природы — или закон добра и зла — должен быть чем-то, что стоит над реальностью человеческого поведения. И в этом случае, помимо фактов, мы имеем дело еще с чем-то — с Законом, которого мы не изобретали, но которому, мы знаем, должны следовать.

А теперь подумаем, какова природа этого Закона, которого мы не изобретали, и какова природа самих нравственных законов? Было бы естественно предполагать, что она находится в тесной связи с устроением всей Вселенной. Поняв, как произошел человек и сама Вселенная, мы легче поймем, как появились нравственные законы нашего бытия.

Вопрос о происхождении человека и всей Вселенной имеет долгую историю. Можно смело утверждать, что с того момента, когда люди научились мыслить, они стали задумываться о том, что представляет из себя Вселенная и каково ее происхождение. В самых общих чертах по поводу этого вопроса существуют две точки зрения — материалистическая и идеалистическая. По мнению материалистов, весь мир возник «сам по себе», идеалисты же считают, что мир создала некая Творческая Сила.

Многое узнал человек о мире. Однако этого очень мало в сравнении с тем, что еще нам неизвестно. Но и для того, чтобы усвоить известное, людям приходится учиться много лет. И все-таки один человек уже не может охватить всех знаний человечества.

Мы любим наших писателей, художников, ученых, гордимся достижениями человеческого разума. Но разве не большего восхищения и удивления заслуживает то, что мы видим во всей природе? Великий русский ученый М.В. Ломоносов писал:

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Неведом тварей вам конец?

Скажите ж, коль велик Творец!

Однако по разным причинам не все люди согласны с этим положением М.В. Ломоносова, точнее, с последней — четвертой строкой. Неверие в существование Творца многих наших современников обусловлено тем, что за долгие годы существования советской власти народу постоянно внушалась мысль, согласно которой «в Творца верят только темные, необразованные люди, не знакомые с данными науки». При этом сознательно умалчивалось, что констатация «мир возник сам по себе» — всего лишь недоказанная гипотеза.

Более того, существует целый ряд научных фактов, свидетельствующих о недоказуемости материалистической теории возникновения мира, но и существование Творца также не доказано наукой. Правда, многие известные ученые считают, что и само такое «доказательство» вовсе не является объектом исследования науки, что существование Творца — вопрос веры.

Вера в главенствующую силу разума, в прогресс, вера во все, что может быть обобщено под термином просвещенчества, очень сильно захватила научную мысль в XVIII и XIX веках и остается в ней в достаточном объеме до сих пор. Уже в конце XVIII века просвещенчество подверглось сильному воздействию сначала со стороны романтического, а затем и религиозного течений, но и сегодня оно остается довольно-таки жизнеспособным направлением, где религии противопоставляется не ее отрицание, не чистый атеизм, а вера в то, что можно и без Бога устроить жизнь. Чистый атеизм легко соединяется с равнодушием и потому особой творческой активной силы не имеет, но атеизм, оплодотворенный гуманизмом, стремится вытеснить христианство и иногда в этом торжествует.

Религия и наука не противоречат и не могут противоречить друг другу по той простой причине, что они говорят о совершенно разных вещах. Противоречие же возможно только там, где два объекта высказывают об одном и том же предмете противоположные суждения.

Для большей точности, с некоторым сознательным упрощением можно сказать: наука изучает мир, религия познает Бога. Поэтому первая так же мало противоречит утверждениям второй, как, например, астрономические истины о строении Солнечной системы могут противоречить, скажем, экономическому учению о законах денежного обращения.

Но позвольте, возразят нам, ведь религия своим учением о Боге вместе с тем меняет представления верующего о мире, жизни, человеке, то есть о вещах, которые изучает наука. Поэтому предложенное объяснение искусственно и совсем не устраняет трудностей в решении данной проблемы.

Возражение это имеет смысл, но оно не опровергает нашего утверждения, а только заставляет нас несколько усложнить его. Точнее надо сказать так: наука изучает мир и явления, в нем происходящие, без отношения их к чему-либо иному; религия же, познавая Бога, познает вместе с тем мир и жизнь в их отношении к Богу.

Допустим, что в вагоне поезда ты обращаешься к своему соседу: «Будьте добры, сидите спокойно на месте и не двигайтесь беспрерывно». Сосед обиженно отвечает: «Я сижу совершенно спокойно на своем месте», на что ты в свою очередь возражаешь: «Как вы можете утверждать, что остаетесь на одном месте, когда на самом деле с большой скоростью едете вместе с вагоном?» Вполне возможно, ты услышишь либо недоуменный ответ, либо сосед с упреком скажет тебе, что ты издеваешься над ним.

Но кто же, собственно, прав? Остается ли в самом деле твой сосед на одном месте или он движется? Конечно, оба правы, так как в отношении тебя и вагона сосед не двигается с места, а в отношении земли и предметов вне вагона он движется. Вот доказательства правоты двух противоположных утверждений об одном предмете (о перемещении в пространстве или покое данного тела), которые, однако, нисколько не противоречат одно другому.

Мир меня удивляет, и я не могу себе представить, что эти часы существуют без часовщика.

Ф. Вольтер

Чем больше наука делает открытий в физическом мире, тем более мы приходим к выводам, которые неуклонно направляют нас к вере.

А. Эйнштейн

ВОПРОСЫ

1. В разделе «Начнем с Начала» утверждается, что религия и наука не противоречат и не могут противоречить друг другу. А как вы считаете?

2. «Учитесь жить! — наставляла глиняная копилка своих соседей по квартире. — Вот я, например, занимаю видное положение, ничего не делаю, а деньги так и сыплются». Однажды, когда копилка была уже полна, в нее попытались засунуть еще одну монету. Монета не лезла, и копилка волновалась, что эти деньги достанутся не ей. Но хозяин рассудил иначе. Он взял молоток и... В один миг копилка лишилась и денег, и видного положения. От нее остались только черепки. Как вы думаете, в чем смысл этой притчи?

2. ДВЕ МОДЕЛИ ИСТОРИИ ЗЕМЛИ

Возможны только две принципиально различные модели (гипотезы) истории Земли, хотя каждая из них имеет варианты. Следующее сравнение этих двух моделей принадлежит современному американскому ученому Г. Моррису.

Согласно эволюционной модели, наша Вселенная достигла современного сложного и высокоорганизованного состояния в процессе естественного развития. Предполагается, что законы природы и естественные процессы имеют всеобщий и постоянный характер.

Креационная (иногда ее называют моделью сотворения) модель выделяет особый, начальный период творения, в течение которого важнейшие системы природы были созданы в завершенном, действующем с самого начала виде.

Естественные процессы в настоящее время ничего подобного не создают. Следовательно, процессы творения должны были быть сверхъестественными, нуждающимися для их осуществления во всемогущем, трансцендентном Создателе. Когда Создатель (кто бы Он ни был) завершил акт творения, процессы созидания были окончены и заменены процессами сохранения, чтобы поддерживать Вселенную и обеспечить ее возможностью выполнить некое предназначение.

Согласно эволюционной модели, ныне существующий мир был сначала беспорядочным и лишь постепенно, с течением времени, становился все более организованным и сложным.

Для того чтобы привести Вселенную в современное сложное состояние посредством ныне существующих природных процессов, необходимо было поистине продолжительное время. Последние научные данные называют цифры до 30 миллиардов лет, причем 5 миллиардов из них развивалась сама Земля.

Креационная модель, наоборот, представляет мир созданным в уже совершенном виде к концу периода творения. Хотя с тех пор Вселенная и поддерживается продолжающимися процессами сохранения, понятно, что «степень порядка» в ней может изменяться. А если так, то улучшаться порядок не может — ведь он был совершенен с самого начала. Значит, ему остается только ухудшаться.

Эволюционная модель допускает как улучшение, так и ухудшение порядка во Вселенной в ходе естественных процессов.

Креационная модель предполагает в основном ухудшение порядка (в целом во Вселенной) в развитии естественных процессов, так как вызывать улучшение порядка способны только сверхъестественные процессы. При этом, однако, ничего не утверждается относительно скорости ухудшения порядка. Такое ухудшение может быть почти равным нулю в спокойное время и быть очень резким в период больших катастроф.

Многих ученых удивило утверждение креационистов, что их теория лучше эволюционной объясняет картину мира. В любом случае и эволюционистам, и креационистам следует осознать, что и та, и другая модель являются всего лишь гипотезами.

В предисловии к изданию 1971 года книги Ч. Дарвина (1809-1882) «Происхождение видов...» Л.Г. Мэттьюз признает:

«Факт эволюции является стержнем биологии, и в связи с этим биология находится в щекотливом положении как наука, основанная на недоказанной теории. Что же это тогда — наука или вера? Вера в теорию эволюции, таким образом, совершенно аналогична вере в процесс творения Создателя. Сторонники как той, так и другой теории считают истинной только свою, однако истинность ни одной из них до сих пор не доказана».

К интересным и оригинальным выводам пришел современный русский математик и философ В.Н. Тростников:

«Главной опорой эволюционистов служила, конечно, теория естественного отбора, то есть дарвинизм. Но на фоне сегодняшних данных биологической науки он выглядит несостоятельным.

Всякая теория имеет две опоры: логика и факты. Логическая схема дарвинизма проста. В живой природе имеется изменчивость — признаки детей несколько отличаются от признаков родителей, и особи, которые вследствие этого оказываются наиболее конкурентоспособными, побеждают в жизненной борьбе своих собратьев и передают полезные признаки потомству. Так приспособленность постепенно накапливается и за миллионы лет достигает высочайшей степени. По словам самого Дарвина, эту мысль подсказало ему наблюдение за деятельностью селекционеров, выводящих породы домашнего скота. Ясность рассуждения подкупает, а аналогия делает его правдоподобным. Но если вдуматься, оказывается, что рассуждение безграмотно, а аналогия неправомочна.

Прежде всего совершенно игнорируется тот факт, что всякое животное не только имеет индивидуальные, но и видовые признаки, а они состоят не из параметров, а из совокупности жестко взаимосвязанных между собой конструктивных принципов, образующих идею вида. У разных видов эти идеи отличаются не в меньшей степени, чем идея черно-белого телевизора отличается от идеи телевизора цветного. Если по черно-белому телевизору стукнуть кулаком, он может работать лучше, но сколько по нему ни бей, улучшение не достигнет такой степени, чтобы он превратился в цветной.

Так же и с отбором случайных мутаций. Признаки, на которые воздействует отбор, есть отдельные параметры, не более того. Собаковод топит щенков с короткими ушами и оставляет длинноухих и в конце концов получает спаниеля. Но спаниель при всем внешнем своеобразии остается типичной собакой — с собачьими повадками, собачьим обменом веществ, с собачьими болезнями. И можно ли поверить, что если достаточно долго топить одних щенков и сохранять жизнь другим, то когда-нибудь мы получим кошку? А то и ящерицу? А ведь эти допущения есть то самое, на чем зиждется весь дарвинизм.

Безграмотность состоит здесь в том, что животное мыслится как сумма параметров, тогда как на самом деле оно представляет собой систему, состоящую из многих уровней. И если на низших уровнях действительно имеется изменчивость, которая может привести к образованию разных пород одного и того же вида, то на более высоких уровнях изменчивость просто недопустима.

Факты полностью подтверждают этот теоретический аргумент. Эксперименты показали, что никаким образом нельзя создать новый вид. В некоторых лабораториях селекция бактерий ведется непрерывно с конца прошлого века, причем для усиления изменчивости применяется излучение, однако за этот период, который по числу сменившихся поколений равносилен десяткам миллионов лет для высших форм, так и не возникло нового вида!

А недавно концепции непрерывной эволюции был нанесен еще один удар. Наш кинолог1 А.Т.Войлочников догадался сделать то, чего прежде никто не делал: получив помет от волка и собаки, он начал скрещивать гибриды между собой. И что же? В последующих поколениях стали рождаться либо чистые собаки, либо чистые волки! Насильственно перемешанные гены, как только их предоставляли самим себе, тут же разошлись по «разрешенным» наборам. Кстати, из этого следует, что собака не произошла от волка, и к загадке происхождения человека добавилась теперь загадка происхождения его четвероногого друга».

В заключение следует заметить, что эволюционная модель не противоречит Библии.

Нас не должен удивлять тот факт, что в Библии не говорится об эволюции. В Библии вообще ничего не говорится о том, каким способом был создан мир. Человеку предоставлена возможность постигнуть это собственным разумом!

Отличительной чертой Библии является изложение в ней вопросов чистой веры в Бога, а не той или иной научной концепции. Вопросам веры основное внимание уделяли и отцы Церкви.

Кстати, научный труд Чарльза Дарвина — «Происхождение видов путем естественного отбора» — увидел свет довольно поздно, лишь в 1859 году. Поэтому говорить об оценке эволюционной модели отцами Церкви в период деятельности Вселенских Соборов (IV—VIII вв.) не приходится. Как бы там ни было, нам необходимо запомнить главное — веру и науку нельзя противопоставлять друг другу.

Хорошей иллюстрацией к этому тезису могла бы послужить сцена, описанная в Библии, в Книге Иисуса Навина. По представлениям, бытовавшим в той далекой эпохе, не Земля вращалась вокруг Солнца, а наоборот. В своей молитве к Господу Иисус Навин так и говорит: «Стой, солнце, над Гаваоном!» (Иис. Нав., 10, 12). Не «Земля, стой!», а, обратим внимание, «Солнце, стой!».

1 Кинолог — специалист по кинологии. Кинология (от греч. kyon (kynos) — собака) — наука о собаках, их породах и уходе за ними.

Конечно, последовавшие уже в нашей эпохе открытия о том, что Земля — круглая, нисколько не повредили Библии. Наоборот, они только лишний раз убедили человечество, что Господь творит не по человеческому, а по Своему разумению. Это подтверждают следующие строки из той же Книги Иисуса Навина: «И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который Господь так слушал бы гласа человечного».

ВОПРОСЫ

1. Как вы считаете, каким образом проблема возникновения мира связана с проблемой смысла жизни человека?

2. Объясните, пожалуйста, каким образом, с вашей точки зрения, возник миф о мнимом противоречии между наукой и религией.

3. Прочтите следуещее ниже стихотворение и выскажите свое мнение относительно его содержания:

МАРТЫШЕК ТРОЕ ЗА ОБЕДОМ

— Послушайте, друзья, — одна из них сказала,

— Какую новость я сегодня услыхала!

Вы знаете, что говорят сейчас?

Что будто род людской произошел от нас!

Из нашей благородной расы

Развились будто бы людские массы.

Да разве мы такие, как они?

Так, как они, проводим свои дни?

Как, милые, нам тут не возмутиться,

Где, кто из нас бы вздумал разводиться?

Детей своих покинуть кто бы мог?

Иль выбросить их мог бы за порог?

Иль на чужом оставить попеченье,

С рук на руки передавать все время,

Чтоб матерей своих они совсем не знали.

Любви и ласки их не испытали?

Не видела я также никогда,

Чтобы заборами мы пальмы окружали.

Чтобы орехи лучше пропадали,

Чем дать другим попробовать на вкус.

Еще есть вещь одна: какая обезьяна

Пойдет в кабак напиться допьяна,

За удовольствие и раэвлеченье то считать,

Придя домой, жену избить, детей пугать?

Какого, я б хотела знать, они происхожденья?

Но только не от нас они, в том нет сомненья!

3. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Люди, которые разделяют материалистическую точку зрения, считают, что материя и пространство просто существуют, они существовали всегда, и никто не знает почему. Следующая схема рассуждений принадлежит английскому писателю и философу К.С. Льюису,

Материалисты полагают, что материя, которая ведет себя определенным, раз и навсегда установленным образом, случайно ухитрилась произвести и такие создания, как мы с вами, — способные думать. Благодаря какому-то счастливому случайному событию, вероятность которого ничтожно мала, что-то ударило по нашему Солнцу, и от него отделились планеты. В силу другого такого же случайного события, вероятность которого не больше, чем вероятность предыдущего, на одной из этих планет возникли химические элементы, необходимые для жизни, плюс необходимая температура, и, таким образом, часть материи на этой планете ожила, а затем, пройдя через длинную серию случайностей, живые существа развились в такие высокоорганизованные, как мы с вами.

Каждому известно, что базис науки составляет эксперимент. Наука изучает свойства и состав предметов, материалов, элементов и т.п. Любое научное сообщение, каким бы сложным оно ни казалось, сводится в конечном счете к следующему: «Я направил телескоп на такую-то часть неба в 2.20 ночи 15 января такого-то года и увидел то-то». Или: «Я положил некоторое количество этого вещества в сосуд, нагрел до такой-то температуры, получилось то-то и то-то».

Однако вопрос, почему все эти объекты, которые изучает наука, существуют вообще, находится ли за этими объектами нечто совершенно от них отличное — вовсе не вопрос науки. Если за пределами всей видимой нами действительности «нечто» существует, то оно либо останется неизвестным для людей, либо даст им знать о себе каким-то особым способом. Утверждения же о том, что это «нечто» существует или, наоборот, — не существует, в компетенцию науки не входят. И настоящие ученые подобных заявлений обычно не делают. Чаще с ними выступают журналисты и авторы популярных романов, нахватавшиеся непроверенных научных данных.

В конечном счете здравый смысл говорит нам: предположим, наука когда-нибудь станет настолько совершенной, что постигнет каждую частицу Вселенной; не ясно ли, что на вопросы — «Почему существует Вселенная?», «Почему она ведет себя так, а не иначе?» и «Есть ли какой-нибудь смысл в ее существовании?» — сегодня, как и тогда, ответа не будет.

Материалистический подход к изучению развития Вселенной и составляющая его ядро эволюционная модель Ч.Дарвина повлияли и на развитие философской мысли. Некоторые ученые использовали концепцию эволюции для разработки теорий об обществе. На основе теории Ч.Дарвина о происхождении и развитии жизни, основанной на идее естественного отбора, возник ряд новых философий.

Например, в философии Карла Маркса, немецкого философа и социолога XIX века, борьба за выживание между организмами сравнивается с борьбой за власть между классами общества. Маркс был настолько захвачен тем, как Дарвину удалось объяснить непричастность Бога к происхождению жизни, что посвятил Дарвину свою книгу «Капитал».

Карл Маркс и другие философы его времени считали, что высшим существом является человек, а не Бог. Эта точка зрения предполагает, что люди сами сделали себя такими, какими они являются, в результате своих собственных усилий, разума и творческих способностей.

Так называемый гуманистический взгляд отвергает библейскую посылку о том, что человек — это падшее, грешное создание,

которое следует спасти, и считает, что человек следует эволюционным путем к более высокой ступени сознания. Таким образом, эволюция представляет собой основную идею гуманистического взгляда, согласно которой человек с течением времени становится все более и более богоподобным существом.

В этих трех разделах настоящей главы мы кратко ознакомились с борьбой двух идей. Любопытно отметить, что картина этой борьбы была предсказана апостолом Павлом почти две тысячи лет тому назад:

«Все, что известно о Боге, стало доступно людям, ибо Бог сделал это доступным им. От сотворения мира незримая извечная сила и божественность Бога ясно проявляется, ибо все это видно в каждом творении Его. И потому нет оправдания людям, ибо хотя и знали они Бога, но не почитали Его, как должно. Вместо этого предавались они суетным размышлениям, и глупые сердца их почернели от греха. Называя себя мудрыми, обезумели... Они заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки».

ВОПРОСЫ

1. Как вы считаете, вероятность какого события больше: «Жизнь на Земле и сам человек появились путем развития материи случайно, непреднамеренно» или же «Любая обезьяна, долго стучащая по клавишам пишущей машинки, может напечатать роман в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин»?

2. Может ли наука изучать то, что находится вне материального мира? Почему?

4. ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Как уже говорилось, согласно идеалистической точке зрения, источник происхождения видимой Вселенной следует искать в каком-то Разуме (скорее, в чем-либо другом). Этот Разум обладает сознанием, имеет свои цели и отдает предпочтение одним вещам перед другими. С идеалистической точки зрения именно этот Разум и создал Вселенную, частично ради каких-то целей, о которых мы не знаем, а частично и для того, чтобы произвести существа, подобные себе самому, то есть наделенные, подобно Ему, разумом.

Не подумайте, пожалуйста, что идеалистическая точка зрения бытовала давным-давно, а материалистическая точка зрения постепенно вытесняла ее. В обозримом прошлом всюду, где когда-либо жили мыслящие люди, существовали они обе. И повторим еще одну вещь. Мы не можем установить, какая из этих двух теорий правильна с научной точки зрения.

Во Вселенной есть лишь одно существо, о котором мы знаем больше, чем могли бы узнать о нем только благодаря наблюдениям извне. Это существо — человек. Мы не просто наблюдаем людей, мы сами — люди. В данном случае мы располагаем так называемой внутренней информацией. И благодаря этому нам известно, что люди чувствуют себя подвластными какому-то моральному Закону, которого они не устанавливали, но о котором не могут забыть — как бы они ни старались — и которому, они знают, следует подчиняться.

Обратите внимание вот на что: всякий, кто стал бы изучать нас со стороны (как мы, например, изучаем электричество или червей), не зная нашего языка и, следовательно, не имея возможности получить от нас внутреннюю информацию, на основе простых наблюдений за нашим поведением никогда бы не пришел к выводу, что у нас есть нравственный Закон. Да и как мог бы он прийти к нему? Ведь такие наблюдения показывали бы ему только то, что мы делаем, а нравственный Закон говорит о том, что мы должны делать.

Только одно-единственное явление, помимо наблюдаемых фактов, наводит на мысль о существовании «чего-то», и это явление — мы сами. Лишь в нашем собственном случае мы видим: это «что-то» существует!

Теперь нам остается запомнить основное заключение, к которому мы пришли:

Люди чувствуют себя подвластными моральному Закону, которого они не устанавливали, но которого они не могут избежать, как бы они ни старались, и которому, они знают, следует подчиняться.

Поскольку центром христианского вероучения является Бог, то нетрудно понять, что точка зрения Церкви на источник происхождения видимой Вселенной является идеалистической. Тогда интересным и уместным является следующий вопрос — как же Церковь относится к теории эволюции? Протоиерей Николай Соколов в своем курсе лекций для студентов Московского Свято-Тихоновского богословского института говорит следующее:

«Была ли вообще на земле эволюция? Что подразумевать под эволюцией? Прекратился ли эволюционный процесс созданием и творением человека?

Я, как священник, признаю, что идея создания Богом мира — наше кредо, наше убеждение. Господь творит мир; Его Слово творит мир. А то, как творится мир, — это дело науки. То же показывает и бытописатель: от простейшего к сложному. Не сначала появился человек, а потом уже другие млекопитающие, а наоборот: от простейшего к сложному. Природа должна была пройти колоссальный путь развития, чтобы на Земле появилась высокоорганизованная материя, появился предок человека в виде человекоподобного существа, способного выживать в любых условиях, вобравшего в себя все лучшее, что было на земле из живой природы. И лишь потом получившего дыхание жизни от Творца.

Далекий от домыслов, рассуждений и фантазий на эту тему великий святой Серафим Саровский так говорит в беседе с Мотовиловым: «До того как Бог вдунул в Адама душу, тот был подобен животному». У Святителя Феофана Затворника мы находим слова: «Было животное в образе человека с душою животного. Потом Бог вдунул в него Свой Дух, и из животного стал человек».

Это утверждают люди, которые не участвовали в спорах об эволюционном процессе. Для религиозного сознания это несущественный момент. Если кто-то говорит, что для него важно, что в определенное время появляется новая жизнь на Земле, никак не связанная с предыдущей жизнью, то он не может этого доказать и никто не может этого опровергнуть.

Если была какая-то жизнь, она могла породить себе подобную жизнь. Жизнь порождает жизнь. Трижды слово «бара» употребляется как указание на начало жизни, в том числе и как начало особой жизни человека. Все остальное может произвести вода, земля. Это говорит о том, что Господь Своим Промыслом вложил в товарное бытие возможность видоизменения, совершенствования. Называйте это эволюцией или по-другому — как хотите. Для религиозного сознания это не принципиально. Если мы верим, что все создано по Промыслу Божьему, то сам процесс создания пусть интересует ученых или богословов, которые специально занимаются той или иной теорией. Очень важно, чтобы это не было причиной разделения».

ВОПРОСЫ

1. В чем заключается сущность идеалистического подхода к развитию Вселенной?

2. Как вы думаете, может ли наука ответить на вопрос, зачем мы живем?

5. СИЛА МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ (БЫЛЬ)

Уже древним грекам (как, впрочем, и другим народам) было известно существование совокупности явлений и действий, особым образом связывающих человека с миром иным, духовным. Сверх обычных способов познания истины, например, опыта — всегда допускалась возможность мистического общения. Словом иррациональный (от лат. irrationalis) обозначалось и обозначается то, что невыразимо в логических понятиях и суждениях, что недоступно пониманию чистого разума.

Понятия мистического и иррационального хорошо иллюстрирует следующая быль о силе материнской любви, о силе молитвы.

— Много, много есть необъяснимого на свете. Бывают чудеса и в наш неверующий век, — произнес наш хозяин, отставной моряк, прохаживаясь взад и вперед по столовой. В подтверждение слов своих он рассказал нам следующий случай из своей жизни.

— Я был мичманом, молодым, веселым юношей. Плавание наше в тот раз было трудное и опасное. Океан угрюмо шумел. Я отлично помню тот вечер. Наш командир был добрый человек, но на деле суровый и взыскательный. Мы страшно боялись его... Все кругом было спокойно. В окна каюты долетали сердитые брызги океана.

Вдруг мы услышали поспешные, твердые шаги капитана и заключили по его походке, что он чем-то раздражен.

— Господа, — сказал он, остановившись в дверях каюты, — кто позволил себе сейчас пробраться в мою каюту? Отвечайте!

Мы молчали, изумленные, недоуменно переглядываясь.

— Кто же? Кто был сейчас там? — гневно повторил он и, прочтя полное недоумение на наших лицах, быстро повернулся и ушел наверх. Там грозно зазвучал его голос. Не успели мы опомниться, как нам было приказано явиться наверх. Наверху выстроилась вся команда, все наши люди.

— Кто был у меня в каюте? Кто позволил себе эту дерзкую шутку? Кто? — яростно закричал капитан.

Обшее молчание и изумление было ему ответом. Тогда, немного успокоившись, капитан нам рассказал, что он, лишь только прилег в своей каюте, услышал в полузабытьи чьи-то слова: «Держи на юго-запад ради спасения человеческой жизни. Скорость хода должна быть не менее 300 метров в минуту. Торопись, пока не поздно». Мы слушали рассказ капитана и удивлялись. Решено было идти в указанную сторону.

Рано утром все, по обыкновению, были на ногах и толпились на палубе.

Рулевой молча указал капитану на видневшийся вдали черный предмет. Капитан подозвал боцмана и что-то сказал ему. Когда капитан повернулся к нам, лицо его было бледнее обыкновенного...

Через полчаса мы невооруженным глазом увидели, что черный предмет был чем-то вроде плота, а на нем — две лежащие человеческие фигуры. Это были матрос и ребенок. Волны заливали плот, еще бы немного — и было бы поздно.

Капитан, как самая нежная мать, хлопотал около ребенка. Только через два часа матрос пришел в себя и заплакал от радости. Ребенок, укутанный и согретый, крепко спал.

— Господи, благодарю Тебя! — воскликнул матрос, простой парень. — Видно, матушкина молитва до Бога дошла...

Мы обступили матроса, и он рассказал нам печальную повесть корабля, разбившегося о подводные камни и затонувшего. Народу было много, но иные успели спастись в лодке, остальные утонули. Он каким-то чудом уцелел на оставшейся части корабля. И чужой ребенок, ухватившись за него в минуту опасности, спасся вместе с ним.

— Матушка, видно, молится за меня, — говорил матрос, благоговейно крестясь и смотря на небо, — ее молитва спасла меня. Видно, горячо молилась она за меня. Вот в кармане и письмо ее ношу при себе...

И он вынул письмо, написанное слабой рукой малограмотной женшины. Мы перечитали его все, слова помню, как сейчас: «Спасибо, сынок, за твою память да ласку, что не забываешь ты старуху. Бог не оставит тебя! Я день и ночь молюсь за тебя, сынок, и будь здоров и не забывай твою старую мать. Сердце мое всегда с тобой, чую им все твои горести и беды и молюсь за тебя. Да благословит тебя Господь и да спасет и сохранит тебя мне».

Матрос, видимо, глубоко любил свою мать и постоянно вспоминал о ней.

Спасенный ребенок полюбился капитану, и он решил оставить его у себя.

Дивны пути Провидения! Велика сила материнской молитвы! Много есть на свете таинственного и непонятного слабому человеческому уму.

ВОПРОСЫ

1. Как вы думаете, почему в то знаменательное утро лицо капитана было бледнее обыкновенного? Предвещало ли это изменение жизненного пути капитана? Аргументируйте свою точку зрения.

2. Почему, по мнению матроса, он был спасен? Как вы считаете, это — просто случайность или материальное воплощение идеального?

3. Согласны ли вы с последними словами притчи: «Много есть на свете таинственного и непонятного слабому человеческому уму»? Не хочется ли вам убрать прилагательное «слабому»? Если хочется, то самокритично подумайте, нет ли в этом желании примеси чрезмерной человеческой гордости?

4. В следующем разделе помещен рассказ А.П. Чехова «Размазня», сюжет которого, хотя и далек от темы материального воплощения идеального (см. вопрос 2), непосредственно подводит к понятиям морали и нравственности. Пожалуйста, внимательно прочтите этот рассказ, который кажется простым лишь при поверхностном чтении.

6. А.П. ЧЕХОВ. РАЗВЕ МОЖНО НА ЭТОМ СВЕТЕ НЕ БЫТЬ ЗУБАСТЫМ?

На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться. — Садитесь, Юлия Васильевна! — сказал я ей. — Давайте посчитаемся. Вам, наверное, нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите... Ну-с... Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц...

— По сорока...

— Нет, по тридцати... У меня записано... Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца...

— Два месяца и пять дней...

— Ровно два месяца... У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей... Вычесть девять воскресений... вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только... да три праздника...

Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но... ни слова!..

— Три праздника... Долой, следовательно, двенадцать рублей... Четыре дня Коля был болен и не было занятий... Вы занимались с одной только Варей... Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда... Двенадцать и семь — девятнадцать. Вычесть... останется... гм„ сорок один рубль... Верно?

Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но — ни слова!..

— Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля... Чашка стоит дороже, она фамильная, но... Бог с вами! Где наша не пропадала? Потом-с, по вашему недосмотру Коля полез на дерево и порвал себе сюртучок... Долой десять... Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еше пять... Десятого января вы взяли у меня десять рублей...

— Я не брала, — шепнула Юлия Васильевна.

— Но у меня записано!

— Ну, пусть... хорошо.

— Из сорока одного вычесть двадцать семь — останется четырнадцать...

Оба глаза наполнились слезами... На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка!

— Я раз только брала, — сказала она дрожащим голосом. — Я у вашей супруги взяла три рубля... Больше не брала...

— Да? Ишь ведь, а у меня и не записано! Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать... Вот вам ваши деньги, милейшая! Три... три, три... один и один... Получайте-с!

И я подал ей одиннадцать рублей... Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман.

— Merci, — прошептала она.

Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость.

— За что merci? — спросил я.

— За деньги...

— Но ведь я же вас обобрал, черт возьми, ограбил! Ведь я украл у вас! За что же merci?

— В других местах мне и вовсе не давали...

— Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жестокий урок дал вам... Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены! Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Разве можно на этом свете не быть зубастым? Разве можно быть такой размазней?

Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице: «Можно!» Я попросил у нее прошение за жестокий урок и отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят. Она робко замерсикала и вышла... Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!

ВОПРОСЫ

1. Можно ли утверждать, что шутка хозяина была удачной? Почему?

2. Как вы считаете, «можно ли на этом свете не быть зубастым»?

3. Согласны ни вы с заключением писателя, что «легко на этом свете быть сильным»? Аргументируйте свою позицию.

7. САКРАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ. МОРАЛЬ И НРАВСТВЕННОСТЬ

Мудрость, справедливость, мужество, самообладание — эти понятия в древнегреческой культуре обозначают добрый нрав. В христианстве идеальное включено в понятия веры в Бога, надежды, любви.

Идеальную цель и добро обычно обозначают понятием ценность и выражают таким образом известное совершенство, идеал, должное, а также то, к чему следует стремиться, чтобы поддержать развитие и способствовать совершенствованию жизни.

Ценность является тем, чего еше, возможно, и нет, но что должно быть и к чему стоит идти.

Есть ли смысл говорить об общности духовных ценностей сегодня, если в обществе господствует плюрализм ценностей? Способен ли человек жить идеально и совершенно? Стоит ли стремиться к тому, что недостижимо?

Конечно, стоит! Хотя, бесспорно, это очень трудно! Впрочем, не менее трудно, чем найти ответ на вечный вопрос каждого человека: «Быть или не быть?» С момента раскрытия предательского убийства отца Гамлет должен был решить для себя: быть или не быть человеком, посвятить свою жизнь бездумной, безропотной дреме, предаться наслаждениям и удобствам придворной жизни или воззвать к истине и понять, что степень падения окружающих тормозит развитие жизни и вызывает протест?

Быть означает волю к более наполненной жизни и преодоление удовлетворенности настоящим. Быть означает жить духовно, жить в соответствии с идеалом, с тем, чего еще нет, но что должно быть, чтобы мир стремился к более совершенному состоянию.

С понятием духовных ценностей тесно связано понятие сакральных ценностей. Сакральный (от лат. sacralis) — это священный, относящийся к религиозному ритуалу, обряду. Уже в мифах сакральное отделено от обыденного. Оно сохраняется и оберегается в обрядах, чтобы у человека было нечто более высокое, чем его неприхотливая повседневность. И Фауст признает:

...Но две души живут во мне,

И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка

И жадно льнет к земле всецело,

Другая вся за облака

Так и рванулась бы из тела.

Понятие этики (от греч. ethos — нрав, характер, привычка, обычай) используют в основном для обозначения учения о морали и нравственности. Это слово введено древними греками, и уже в IV веке до н.э. Аристотель написал «Никомахову этику».

Этика включает в себя знания и рефлексию1 о морали и нравственности, но поскольку обе они являются составной частью культуры жизни, то этику иногда называют и учением о жизни.

Понятие мораль (от лат. moralis — нравственный) очень близко к понятию этики и часто используется как его синоним. Мораль это идеальная программа, которая ориентирована на разумное и доброе.

Если под моралью понимать только сознание, то обособление от деятельности принизило бы смысл морали. Сознание формируется, чтобы объективироваться, то есть стать человеческими деяниями и отношениями. Поэтому термин мораль часто является синонимом слова нравственность. Однако некоторые авторы подчеркивают, что понятие морали касается объективной, общественной стороны явления, а нравственность — это субъективная, индивидуальная сторона того же явления.

Образно говоря, моральные нормы — это инструкции, обеспечивающие правильную работу «человеческой машины».

На одном из уроков ученик, которого спросили, как он представляет себе Бога, ответил, что, насколько он понимает, Бог — это такая личность, Которая постоянно следит, не живет ли кто в свое удовольствие, и когда Он замечает такое, то вмешивается, чтобы это прекратить. К сожалению, именно в таком смысле многие люди понимают «мораль»: то, что мешает нам получать удовольствие и что ограничивает нашу свободу.

1 Рефлексия — размышление, содержание сомнения; склонность к анализу своих переживаний.

Мы сравнили моральные нормы с инструкциями, обеспечивающими правильную работу «человеческой машины». В этом случае каждое из правил морали нацелено на то, чтобы предотвратить поломку, перенапряжение или трение. Вот почему на первый взгляд кажется, будто они постоянно вмешиваются в нашу жизнь и препятствуют проявлению наших природных наклонностей. Когда вы учитесь работать на какой-нибудь машине, инструктор то и дело поправляет вас: «Нет, не так, никогда не делайте этого». Это потому, что в обращении с машиной у вас постоянно возникает искушение попробовать сделать то, что вам представляется естественным и удачным, но в результате этого машина ломается.

ВОПРОСЫ

1. Как вы думаете, имеет ли человек право распоряжаться своей жизнью без оглядки на других?

2. Объясните, пожалуйста, понятия этики, морали и нравственности.

3. Что является ценным в жизни для вас?

4. Как вы думаете, может ли человек быть счастлив, если все его интересы связаны лишь с материальной сферой жизни? Почему?

8. ТРИ ЧАСТИ МОРАЛИ

Следуя К.С. Льюису, сделаем еще один шаг вперед. «Человеческая машина» может выходить из строя двумя путями. Один — это когда человеческие индивиды сталкиваются и причиняют друг другу вред обманом или грубостью. Второй — когда что-то ломается внутри индивида, то есть когда его способности, желания и т.п. противоречат друг другу либо приходят в столкновение между собой.

Проще будет понять эту идею, если вы представите нас в виде кораблей, плывущих в определенном порядке. Плавание будет успешным только в том случае, если, во-первых, корабли не сталкиваются друг с другом и не преграждают пути один другому и, во-вторых, если каждый корабль годен к плаванию и двигатель у каждого в полном порядке. Необходимо, чтобы исполнялись оба эти условия. Ведь, если корабли будут постоянно сталкиваться, они скоро станут непригодными к плаванию. С другой стороны, если штурвалы не в порядке, корабли не смогут избежать столкновений. Или, если хотите, представьте себе человечество в виде оркестра, исполняющего какую-то мелодию. Чтобы игра получилась слаженной, необходимы два условия: каждый инструмент должен быть настроен и каждый должен вступать в положенный момент, чтобы не нарушать общей гармонии.

Но мы с вами не учли одного. Мы еще не спросили, куда собирается наша флотилия или какую музыку хочет сыграть наш оркестр. Инструменты могут быть хорошо настроенными, и каждый из них может вступать в нужный момент, но и в этом случае вступление не будет успешным, если музыкантам заказана танцевальная музыка, а они исполняют похоронный марш. И как бы хорошо ни проходило плавание, оно обернется неудачей, если корабли приплывут в Калькутту, в то время как порт их назначения — Калининград.

Соблюдение моральных норм связано, таким образом, со следующими тремя вещами. Первое — с честными намерениями и гармоническими отношениями между людьми. Второе — с тем, что можно было бы назвать наведением порядка внутри самого человека. И наконец, третье — с определением общей цели человеческой жизни; с тем, для чего человек создан; с тем, по какому курсу должна следовать флотилия; какую мелодию избирает для исполнения дирижер оркестра.

Философ Е.Трубецкой, размышляя о цели жизни, о том, для чего человек создан, писал:

«Вся жизнь наша есть стремление к цели. От начала и до конца она представляется в виде иерархии целей, из которых одни подчинены другим в качестве средств. Есть цели, желательные не сами по себе, а ради чего-нибудь другого: например, нужно работать, чтобы есть и пить. Но есть и такая цель, которая желательна сама по себе. У каждого из нас есть что-то бесконечно дорогое, ради чего он живет. Всякий сознательно или бессознательно предполагает такую цель или ценность, ради которой, безусловно, стоит жить. Эта цель или жизненный смысл есть предположение неустранимое, необходимо связанное с жизнью, как таковой; и вот почему никакие неудачи не могут остановить человечество в искании этого смысла».

ВОПРОСЫ

1. Е. Трубецкой пишет, что «у каждого из нас есть что-то бесконечно дорогое, ради чего он живет». Расскажите, пожалуйста, о том бесконечно дорогом, ради чего вы живете.

2. Как вы понимаете часто в жизни употребляемое вы— , ражение «мораль сей басни такова»?

3. Как вы понимаете выражение «аморальный поступок»? Приведите примеры таких поступков в классе, общественном транспорту, на улице.

4. Следующий раздел называется «Аморальный приказ». Не сделана ли в заглавии ошибка — может ли приказ" быть аморальным?

9. В. ДЕГТЕВ. АМОРАЛЬНЫЙ ПРИКАЗ

Шли мы тогда из Владивостока в порт Ванино. Рейс был последний в сезоне. Шансов успеть до ледостава почти не оставалось. Из Ванино сообщили, что у них на рейде уже появлялись льдины. Я недоумевал: зачем послали так поздно? Однако надеялся, что зима припозднится и удастся проскочить. Тихая и теплая погода в Японском море давала основания для таких надежд.

На борту у меня был «особый груз» — осужденные священники, настоятели монастырей, высшие иерархи. Надо сказать, однажды мне уже приходилось переплавлять заключенных — страшно вспомнить... В этот раз — совсем другое дело. Ни тебе голодовок, ни поножовщины, ни шума, ни крика. Охранники маялись от безделья. Они даже стали их выпускать на палубу гулять, не боясь, что кто-нибудь из осужденных бросится за борт. Ведь самоубийство по христианским понятиям — самый тяжкий грех. На прогулках святые отцы чинно ходили по кругу, худые, прямые, в черных длинных одеждах, ходили и молчали или тихо переговаривались. Странно, но, кажется, никто из них даже морской болезнью не страдал, в отличие от охранников, всех этих мордастых увальней, которые, чуть только поднимается небольшая зыбь, то и дело высовывали рожи за борт...

И был среди монахов мальчик Алеша. Послушник, лет двенадцати от роду. Когда в носовом трюме устраивалось моление, часто можно было слышать его голос. Алеша пел чистейшим альтом, пел звонко, сильно и с глубокой верой, так что даже грубая обшивка отзывалась ему. У Алеши была собака Пушок. Рыжеватый такой песик. Собака была ученая, понимала все, что Алеша говорил. Скажет мальчик, бывало: «Пушок, стой!» — и пес стоит на задних лапах, как столбик; прикажет: «Ползи!» — и пес ползет, высунув от усердия язык, вызывая у отцов смиренные улыбки, а охрану приводя в восторг; хлопнет в ладоши: «Голос!» — и верный друг лает заливисто и с готовностью: «Аф! Аф!». Все заключенные любили Алешу и его кобелька. Полюбили его и матросы, даже охрана улыбалась при виде этой парочки. Пушок понимал не только слова хозяина, он мог читать даже его мысли: стоило Алеше посмотреть в преданные глаза, и пес уже бежал выполнять то, о чем мальчик подумал.

Наш замполит, Яков Наумыч Минкин, в прошлом циркач, восхищался Пушком: уникальная собака, с удивительными способностями, цены ей нет. Пытался прикармливать пса, но тот почему-то к нему не шел и корма не брал. Однажды на прогулке наш старпом подарил Алеше свой старый свитер. С каждым днем заметно холодало. Мальчик зяб в своей вытертой ряске. Алеша только посмотрел Пушку в глаза — и пес, подойдя к старпому, лизнул его в руку. Старик так растрогался.

Возвращаясь к хозяину, пес ни с того ни с сего облаял Якова Наумыча, спешившего куда-то. Чуть было не укусил. Мне непонятно было такое поведение собаки. Однако на другой день все стало ясно. Я зашел к замполиту в каюту неожиданно, кажется, без стука, и увидел в его руках массивный серебряный крест. Яков им любовался... Крест был прикреплен колечком к жетону. Жетон был увенчан короной, на нем — зеленое поле, а на поле — серебряный олень с ветвистыми рогами, пронзенный серебряной стрелой. Яков перехватил мой взгляд. «А наш-то послушник, оказывается, князь!» — сказал он как ни в чем ни бывало и кивнул на крест с гербом.

Вот так мы и шли пять суток.

И вот на шестой день плавания Яков спросил координаты. Я сказал. Он озадаченно пробурчал что-то и спустился в носовой трюм. Вскоре вернулся с Пушком под мышкой. Пушок скулил. Алеша, слышно было, плакал. Кто-то из монахов успокаивал его. Замполит запер пса в своей каюте, и я расслышал, как он резко одернул старпома, попытавшегося было его усовестить: «Не твое дело!» После чего послонялся какое-то время по палубе, нервно пожимая кулаки, потом опять сходил в свою каюту и вернулся с черным пакетом в сургучных печатях. Вновь спросил у меня координаты. Я сказал: такие-то. Тогда он торжественно вручил мне пакет. Я сломал печати. В пакете был приказ.

Вы слышите — мне приказывалось: остановить машину, открыть кингстоны и затопить пароход вместе с «грузом». Команду и охрану снимет встречный эсминец. Я опешил. И с минуту ничего не мог сказать. Может, ошибка? Но тут подошел радист и передал радиограмму с эсминца «Беспощадный боец революции Лев Троцкий» — корабль уже входит в наш квадрат.

Что я мог поделать — приказ есть приказ! Помня о долге капитана, я спустился в каюту, умылся, переоделся во все чистое, облачился в парадный китель, как требует того морская традиция. Внутри у меня было как на покинутой площади... Долго не выходил из каюты, находя себе всякие мелкие заботы, и все время чувствовал, как из зеркала на меня смотрело бескровное, чужое лицо.

Когда поднялся на мостик, прямо по курсу увидел дымы эсминца. Собрал команду и объявил приказ. Повел взглядом: кто?.. Моряки молчали, потупив глаза, а Минкин неловко разводил руками. Во мне что-то натянулось: все, все они могут отказаться, все — кроме меня!..

— В таком случае я сам!..

Спустился в машинное отделение — машина уже стояла, и лишь слышно было, как она остывает, потрескивая, — и со звоном в затылке отдраил кингстоны. Под ноги хлынула зеленая, по-зимнему густая вода, промочила ботинки, но холода я не почувствовал.

Поднявшись на палубу — железо прогибалось, — увидел растерянного замполита, тот бегал, заглядывал под снасти и звал:

— Пушок! Пушок!

В ответ — ни звука. Из машинного отделения был слышен гул бурлящей воды. Я торжественно шел по палубе, весь в белом, видел себя самого со стороны и остро, как бывает во сне, осознавал смертную важность момента. Был доволен тем, как держался, казался себе суровым и хладнокровным. Увы, не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг. И сознание, что поступаю по-мужски, как в романах — выполняю ужасный приказ, но вместе с тем щепетильно и тщательно соблюдаю долг капитана и моряка, — наполняло сердце трепетом и гордостью. А еще в голове тяжело перекатывалось, что событие это — воспоминание на всю жизнь, и немного жалел, что на судне нет фотоаппарата...

Из трюмов донеслось:

— Вода! Спасите! Тонем!

И тут мощный бас перекрыл крики и плач:

— Помолимся, братия! Простим им, не ведают, что творят. Свя-тый Бо-о-же, Свя-тый Кре-епкий, Свя-тый Бес-с-смерт-ный, поми-и-илуй нас! — запел он торжественно и громко.

За ним подхватил еще один, потом другой, третий. Тюрьма превратилась в храм. Хор звучал так мошно и так слаженно, что дрожала, вибрировала палуба. Всю свою веру вложили монахи в последнюю молитву. Они молились за нас, безбожников, в железном своем храме. А я попирал этот храм ногами...

В баркас спускался последним. Наверное, сотня крыс прыгнула вместе со мной. Ни старпом, ни матрос, стоявшие на краю баркаса, не подали мне руки. А какие глаза были у моряков!.. И только Яков Наумыч рыскал своими глазами-маслинами по палубе, звал собаку:

— Пушок! Пушок! Чтоб тебя!..

Пес не отзывался. А пароход между тем погружался. Уже осела корма и почти затихли в кормовом трюме голоса. Когда с парохода на баркас прыгнула последняя крыса, — она попала прямо на меня, на мой белый китель, — я дал знак отваливать. Громко сказал: «Простите нас!» — и отдал честь. И опять нравился самому себе в ту минуту...

— Подождите! — закричал замполит. — Еше чуть-чуть. Сейчас он прибежит. Ах, ну и глупый же пес!..

Подождали. Пес не шел. Пароход опускался. Уже прямо на глазах. И слабели, смолкали один за другим голоса монахов, и только в носовом трюме звенел, заливался голос Алеши. Тонкий, пронзительный, он звучал звонко и чисто, серебряным колокольчиком — он звенит и сейчас в моих ушах!

— О мне не рыдайте, плача, бо ничтоже начинах достойное... А монахи вторили ему:

— Душе моя, душе моя, восстань!..

Но все слабее вторили и слабее. А пароход оседал в воду и оседал... Ждать больше было уже опасно. Мы отвалили.

И вот тогда-то на накренившейся палубе и появился пес. Он постоял, посмотрел на нас, потом устало подошел к люку, где асе еше звучал голос Алеши; скорбно, с подвизгом, взлаял и лег на железо.

Пароход погрузился. И в мире словно лопнула струна... Все завороженно смотрели на огромную бурляшую воронку, кто-то из матросов громко икал, старпом еле слышно бормотал: «Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, иде же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная...» — а я тайком оттирал, оттирал с белоснежного рукава жидкий крысиный помет и никак не мог его оттереть...

Вот вода сомкнулась. Ушли в пучину тысяча три брата, послушник Алеша и верный Пушок...

ВОПРОСЫ

1. Почему не боялись выпускать заключенных гулять на палубу?

2. Как вы считаете, соответствует ли поступок капитана моральным нормам? Как бы вы поступили на его месте?

3. Подробно опишите, как вели себя заключенные во время погружения парохода. Как вы думаете, если бы на месте заключенных оказался ваш класс, смогли бы ребята вести себя достойно?

4. Пожалуйста, всесторонне проанализируйте самооценку капитана: «Не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг».

5. Собака могла спастись, если бы послушала замполита, но она осталась у люка, где все еще звучал голос Алеши. Можно ли сказать, что она совершила подвиг? Смогли бы вы в подобной ситуации оставить друга?

Какой смысл записывать на бумаге правила общественного поведения, если мы знаем, что жадность, трусость, дурной характер и самомнение помешают нам эти правила выполнить?

Все эти размышления о морали останутся просто «солнечным зайчиком», пока мы не поймем: ничто, кроме мужества и бескорыстия каждого человека, не заставит какую бы то ни было общественную систему работать как надо.

Конечно, можно избавить граждан от тех или иных нарушителей общественного порядка, скажем от взяточников и хулиганов; но пока остаются потенциальные взяточники и хулиганы, сохраняется и угроза, что они протопчут себе новые дорожки, чтобы продолжить старые дела. Нельзя сделать человека хорошим лишь с помощью закона. Можно сколь угодно увеличивать число полицейских, улучшать их оснащение, расширять сеть тюрем, то есть репрессивный аппарат, но общество от этого лучше не станет. Вот почему наведение порядка внутри себя должно стать обычной нормой для каждого члена общества.

И раз уж речь пошла о хороших людях, уместно вспомнить стихотворение Н. Некрасова:

Каждый год, как наступит весна,

И зальются поляны водою, —

Вся деревня идет на погост,

На могилу — под липой густою.

С уваженьем колени народ

Перед этой могилой склоняет;

Шлют молитву простые сердца

За того, кто в земле почивает.

В ней схоронен простой мужичок,

Целый век боронивший, пахавший,

Но высокой души человек,

Ни корысти, ни злобы не знавший.

Был он другом всех бедных людей,

И, за каждого сердцем страдая,

Целый век прожил он для других,

Для других сам себя забывая.

Разлилася широко река,

Все, что ветхо, водой подмывая...

Он погиб в золотую весну,

Погибавших малюток спасая.

С той поры, каждый год по весне,

Как зальются поляны водою,

Вся деревня идет на погост,

На могилу — под липой густою.

Благородный поступок, точнее подвиг, всколыхнул все общество, то есть деревню. И это общество не забыло своего героя: стихотворение так и называется — «Добрая память».

Итак, нравственное общество состоит из нравственных людей. Можно в школе каждый день долбить, что такое хорошо и что такое плохо, но без нравственного преобразования самого человека, без наведения настоящего порядка внутри себя нравственного общества не построить.

Поведение человека и, следовательно, его пути наведения порядка внутри себя зависят и от столь отдаленных, казалось бы, «материй», как представление человека о Вселенной. Материал, рассматриваемый в следующем разделе, может оказаться очень полезным для аргументации этого тезиса.

ВОПРОСЫ

1. Почему нельзя сделать человека добрым и справедливым лишь с помощью закона?

2. Опишите нравственный портрет героя стихотворения Н. Некрасова, используя характеристики самого поэта.

11. КТО Я?

Представим себе человека, который утверждает, что поступок, не причиняющий вреда другому, не может считаться плохим. Вернемся к примеру с кораблями, приведенному в восьмом разделе. Такой человек прекрасно понимает, что нельзя повредить ни один корабль. Но он искренне полагает: что бы он ни делал со своим кораблем — это касается лишь его самого. Возникает естественный вопрос — а является ли этот корабль его собственностью? Разве не важно, господин ли я своего собственного разума и тела или только личность, ответственная перед настоящим Хозяином? В самом деле, если меня создал кто-то другой для целей, мне неведомых, то я несу перед ним ответственность, которой бы не имел, если бы принадлежал только себе.

Христианство утверждает, что каждый человек будет жить вечно, и это — либо истина, либо заблуждение. Из этого вытекает, что если мне суждено прожить каких-нибудь семьдесят лет, то о множестве вещей мне вряд ли надо беспокоиться; но о них стоило бы беспокоиться — и очень серьезно, — если бы мне предстояло жить вечно. Возможно, мой дурной характер становится все хуже или присущая мне зависть постоянно прогрессирует, но это происходит настолько постепенно, что изменения в худшую сторону, накопившиеся во мне за семьдесят лет, практически незаметны. Однако за миллион лет мои недостатки могли бы развиться во что-то ужасное. И если христианство не ошибается, «ад» — абсолютно верный термин, передающий то состояние, в какое приведут меня за миллионы лет зависть и дурной характер.

Далее, проблема смертности человека или его бессмертия обусловливает, в конечном счете, правоту тоталитаризма или демократии. В самом деле, если человек живет только семьдесят лет, тогда государство, нация или цивилизация, которые могут просуществовать тысячу лет, безусловно, представляют большую ценность. Но если право христианство, то индивидуум не только важнее, а несравненно важнее, потому что он вечен, и жизнь государства или цивилизации — лишь миг по сравнению с его жизнью.

Таким образом, если мы намерены задуматься о смысле жизни, то нам придется думать о всех трех составляющих: об отношении человека к человеку, о внутреннем состоянии человека и об отношениях между человеком и той Силой, которая сотворила его. Подведем итог:

Смысл жизни каждый человек определяет свободно, исходя из своего понятия об отношении человека к человеку, из своего внутреннего состояния и представления об отношении между человеком и той Силой, которая сотворила его.

Если в сознании человека происходит изменение хотя бы в одной из трех перечисленных составляющих, то меняется и понятие смысла жизни у данного человека.

ВОПРОСЫ

1. Почему в духовном плане бессмертие отдельных личностей стало бы катастрофой для человечества в целом?

2. Прокомментируйте утверждения, взятые в рамку.

12. Е. ТРУБЕЦКОЙ. СПОР О ЖИЗНЕННОМ ПУТИ

Круг во всех религиях есть символ бесконечности; но именно в качестве такого он служит и для изображения смысла, и для изображения бессмыслииы. Есть круг бесконечной полноты. Это и есть то самое, о чем мы вздыхаем, к чему стремится всякая жизнь; но есть и бесконечный круг всеобщей суеты — жизнь, никогда не достигающая полноты, вечно уничтожающаяся, вечно начинающаяся сызнова. Это и есть тот порочный круг, который нас возмущает и который лежит в основе всех наглядных изображений бессмыслииы в религиях и философиях.

Этот круг бесконечной смерти возмущает нас именно как пародия на круг бесконечной жизни — иель всякого жизненного стремления. Этот образ вечной пустоты существования возмущает нас по контрасту с интуицией полноты жизни, к которой мы стремимся. И в этой полноте жизни, торжествующей над всякими задержками, препятствиями, — над самой смертью, — и заключается тот «смысл» жизни, отсутствие коего нас возмущает.

Есть яркое олицетворение той внутренней борьбы, которая происходит в человеке, — борьба между смыслом и бессмыслицей. Это — сон, один из самых радостных человеческих снов и вместе — один из самых распространенных, — сон, необыкновенно часто повторяющийся. Его, кажется, все, или почти все, видели, и притом по многу раз.

Вам кажется во сне, что вы летаете. Кругом люди бегают, ходят, борются с земною тяжестью. Но для видящего этот сон всякая тяжесть отпала, всякая высота доступна. Все существо его преисполнено радостным чувством какой-то необычайной легкости подъема. Самая замечательная черта этих снов — это то чувство неотразимой реальности, которым они сопровождаются. Вы спите и в то же время сомневаетесь — не сон ли это?

Но видение не проходит, а продолжается. Вы испытываете вашу силу в самых невероятных подъемах и взлетах. Вы ощущаете ее в неподвижном парении на головокружительной высоте и в этих испытаниях находите неопровержимые доказательства реальности вашего полета.

Но вдруг пробуждение разрушает эту радость; оно ставит вас лицом к лицу с иною, тоже неотразимой реальностью, с реальностью непреодолимой тяжести в ваших членах и плоскости, к которой вы прикованы. Вы не в силах не только взлететь, но даже и подняться с постели, да и не хочется подниматься! Когда вы встанете, вас ждет все тот же отвратительный, будничный кошмар, от которого вы жаждете избавления.

Этот сон скрывает в себе глубочайшую жизненную проблему. Вот перед нами две действительности — действительность сна и действительность пробуждения. Обе требуют от нас признания своей реальности, навязываются нам с силой непосредственнои очевилности. Тяжесть моих членов после пробуждения говорит мне, что подлинная реальность есть именно эта кошмарная действительность с ее суетою и бессмысленным кружением. А сон говорит мне другое, прямо противоположное. Реален только тот крылатый гений, которого ты в себе ошушаешь, реален этот могучий подъем и полет, действительно только это парение над бессмыслицею. Не это видение есть сон, а тот кошмар всеобщей бессмыслицы и тяжести, который предстанет пред тобой через полчаса в твоем мнимом пробуждении.

Как же нам решить этот спор? Чем более мы вникаем в поставленный вопрос, тем больше мы убеждаемся, что нет решительно никаких философских оснований предпочесть свидетельство так называемой действительности свидетельству вешего сна.

К тому же и наяву свидетельство нашего сна находит в себе многочисленные подтверждения. Ведь этот сон только облекает в фантастическую форму то самое ошушение нашей духовной свободы, которое радует нас и в минуты нашего полного духовного пробуждения. Само страдание человека о бессмыслице доказывает невозможность для него целиком в ней погрязнуть. Есть в нем сила, которая ей не покоряется, от нее отталкивается и от нее отлетает. Когда совершается этот полет, мы чувствуем крылья у себя за спиной; мы познаем их прежде всего в могущественном подъеме нашего ясного сознания, в головокружительной высоте парения нашей мысли.

Где-то под нами проносится бурный поток бессмысленной жизни, где-то внизу врашаются бесчисленные колеса житейского круга, а в это время мысль уносится в сверхвременное царство истины и смысла, чтобы оттуда с высоты, в форме вечности созерцать временное. Достигнув предельной высоты подъема над суетой, мысль наша не только чувствует свою от нее свободу, но и как бы некоторую власть над этой текучей, изменчивой действительностью.

В человеке есть тот крылатый гений, о котором свидетельствует сон. Есть и какая-то внемирная высота нал человеком, куда уносят его эти крылья.

Во сне и наяву мы воспринимаем две не только различные, но и две противоположные, несовместимые, спорящие между собой реальности. Которая из них истинная? Где подлинное бытие? Чему верить — повседневным, очевидным доказательствам силы духа или тем, тоже очевидным доказательствам его бессилия? И наконец, если в человеке спорят два плана бытия, то которому из двух он должен принадлежать? В котором из двух — цель и смысл его жизни?

ВОПРОСЫ

1. Объясните своими словами, как вы понимаете утверждение, что «само страдание человека о бессмыслице доказывает невозможность для него целиком в ней погрязнуть».

2. Е.Трубецкой считает, что есть какая-то внемирная высота над человеком, куда уносят крылья сна. А какова ваша точка зрения?

3. Что означает круг как символ в религиях мира? Объясните, пожалуйста, как вы понимаете круг бесконечной полноты и бесконечный круг всеобщей суеты.

13. ВОПРОС О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЖИВОПИСИ

К сожалению, технически невозможно воспроизвести в книге все великолепие русских икон и фресок. Однако приводимый ниже отрывок из книги Е.Трубецкого «Умозрение в красках» столь живописен и точен, что позволит понять суть поставленного вопроса.

«В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова «Радость праведных о Господе» в киевском соборе св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, и в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире-на-Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения. Праведные устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем. Это, а также болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщают всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.

Совсем другое мы видим в древней фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны также, как ноги и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели.

Но именно этой-то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема — чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя — нужно, чтобы сначала прозвучал призыв «да молчит всякая плоть человеческая». И только тогда, когда этот призыв доходит до нашего слуха, человеческий облик одухотворяется. У него отверзаются очи! Они не только открыты для другого мира, но и отверзают его другим. Именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.

А. Шопенгауэру принадлежит замечательно верное изречение, что к великим произведениям живописи нужно относиться как к высочайшим особам. Было бы дерзостью, если бы мы сами первые с ними заговорили, вместо того нужно почтительно стоять перед ними и ждать, пока они удостоят нас с ними заговорить.

По отношению к иконе это изречение сугубо верно именно потому, что икона — больше, чем искусство. Ждать, чтобы она с нами заговорила, приходится долго. В особенности ввиду того огромного расстояния, которое нас от нее отделяет».

Подведем краткий итог материала, рассмотренного в двух последних разделах.

В новом плане бытия закон взаимного пожирания существ побеждается в самом своем корне, в человеческом сердце, через любовь и сострадание.

ВОПРОСЫ

1. Почему на фреске Васнецова Е.Трубецкому не понравилось то, что праведники «устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем»?

2. Своими словами объясните, как вы понимаете изречение Шопенгауэра о том, что к великим произведениям живописи нужно относиться как к высочайшим особам.

3. Попытайтесь прокомментировать мысль Е.Трубецкого, что «икона — больше, чем искусство».

4. Верующие говорят, глядя на святыню: нужно питать в себе надежду, что ее благодатная сила очистит тернии наших страстей. Попытайтесь и вы внимательно всмотреться в образ Спасителя на какой-нибудь старой иконе.

3. ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ В РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

1. И.А. ГОНЧАРОВ. СИЛЬНЕЕ ВСЯКОЙ МОРАЛИ1

Нередко слышишь упреки: зачем художник избирает такие сюжеты, как, например, болезни-страсти, их уродливости; безобразные явления, и такие лица, как Вера?2 Как скоро эти лииа — люди, так и нельзя обходить их и нельзя отворачиваться от их пороков и слабостей. Лучше бы изображать только чистых и безупречных героев и героинь, но тогда искусство было бы, как в прежнее доброе старое время, только забавою, развлечением досуга. Между тем в наше время, когда человеческое общество выходит из детства и заметно зреет, когда наука, ремесла, промышленность — делают серьезные шаги, искусство отставать от них не может. Оно имеет тоже серьезную задачу — это довершать воспитание и совершенствовать человека. Оно так же, как наука, учит чему-нибудь, остерегает, убеждает, изображает истину, но только у него другие пути и приемы: эти пути — чувство и фантазия. Художник тот же мыслитель, но он мыслит не непосредственно, а образами. Верная сиена или удачный портрет действуют сильнее всякой морали, изложенной в сентениии3.

И всякий из нас, насколько есть таланта, стремится к верному и, по возможности, полному изображению жизни. Талант имеет то драгоиенное свойство, что он не может лгать, искажать истину; художник перестает быть художником, как скоро он станет защищать софизм, а еше менее, если он вздумает изображать сознательно ложь. Перестанет он также быть художником и в таком случае, если удалится от образа и станет на почву мыслителя, умника или моралиста и проповедника. Его дело изображать и изображать.

1 Сокращенное изложение статьи И.А. Гончарова (1812—1891) «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв».

2 Героиня романа И.А. Гончарова «Обрыв».

3 Сентенция — изречение нравоучительного характера.

Таким образом, изображать одно хорошее, светлое, отрадное в человеческой природе — значит скрадывать правду, то есть изображать неполно и потому неверно. А это будет монотонно, приторно и сладко. Света без теней изобразить нельзя. Мрак без света изобразить легко, и искусство давно уже стало на отрицательный путь, то есть перестало льстить людям, отыскивая в них одни хорошие стороны и забывая мрачные. Гоголь справедливо сказал, что, если бы он в «Ревизоре» допустил хоть одно безупречное лицо, все зрители непременно подвели бы себя под него, и ни один, даже про себя, не взял бы на свою долю ни одной дурной черты прочих лиц.

Как скоро допустим, что на искусстве лежит серьезный долг — смягчать и улучшать человека, то мы должны допустить, что прежде всего оно должно представлять ему нельстивое зеркало его глупостей, уродливостей, страстей, со всеми последствиями, словом — осветить все глубины жизни, обнажить ее скрытые основы и весь механизм, — тогда с сознанием явится и знание, как остеречься.

Замечу мимоходом, что я отнюдь не согласен с теми эстетиками из новых поколений, которые ограничивают цель искусства одними крайне утилитарными целями, требуя, чтобы оно отражало только жизнь, кишашую заботами нынешнего дня, изображало вчера родившихся и завтра умирающих героев и героинь и чтобы несло в свои пределы всякую мелочь, все подробные черты, не успевшие сложиться в какой-нибудь, более или менее определенный, порядок, то есть образ. Искусство, серьезное и строгое, не может изображать хаоса, разложения, всех микроскопических явлений жизни; это дело низшего рода искусства: карикатуры, эпиграммы, летучей сатиры.

Истинное произведение искусства может изображать только устоявшуюся жизнь в каком-нибудь образе, в физиономии, чтобы и самые люди повторились в многочисленных типах под влиянием тех или других начал, порядков, воспитания, чтобы явился какой-нибудь постоянный и определенный образ — форма жизни и чтобы люди этой формы явились в множестве видов или экземпляров с известными правилами, привычками. А для этого нужно, конечно, время. Только то, что оставляет заметную черту в жизни, что поступает, так сказать, в ее капитал, будущую основу, то и входит в художественное произведение, оставляющее прочный след в литературе.

Верная сцена или удачный портрет действуют сильнее всякой морали, изложенной в сентенции.

И.А. Гончаров

ВОПРОСЫ

1. И.А. Гончаров пишет, что основная задача искусства и литературы — «довершать воспитание и совершенствовать человека». Какими путями и приемами это достигается?

2. Когда, по мнению великого художника-романиста, «художник перестает быть художником»?

3. Н.В. Гоголь сказал, что если бы он в «Ревизоре» допустил хоть одно безупречное лицо, то все зрители непременно подвели бы себя под него. Заметили ли вы себя среди этих зрителей?

4. Что такое, по мнению И.А. Гончарова, истинное произведение искусства?

2. Н.С. ЛЕСКОВ. ОТЧЕГО НА СВЕТЕ ДОБРОЕ НЕ ЛАДИТСЯ?1

Жил был в некотором царстве премудрый король Доброхот. Звали его так за то, что он всем людям добра хотел. Жить он любил по-старинному, заботился о том, чтобы всем людям в его королевстве было хорошо, но только ничего у него не выходило. Только начнет Доброхот с одного конца дело налаживать, как оно у него с другого конца расстраивается. Старался он и так и сяк, и все-таки ничего не выходило. И потерял, наконец, Доброхот всякую надежду, и стало ему грустно и невесело на свете жить.

Заметила это жена короля, королева прекрасная Милолика, и посоветовала она мужу созвать всех бояр и с ними посоветоваться. Послушался Доброхот своей жены, созвал всех знатных бояр и спрашивает:

— Все ли у нас в королевстве идет как следует, всем ли людям хорошо живется?

А бояре ему в ответ:

— Не тревожь себя пустым делом. Посмотри вокруг — ведь повсюду так, не у нас одних все хорошее не ладится, не выходит.

Но королю их ответ не понравился, и велел он боярам подумать покрепче.

Думали, думали бояре, а все согласиться не могут. Одни говорят, что надо на свет старину поднять и начать жить по-старинному. Другие, что станет лучше жить только в будущем, что народ потерпеть может, а надо так устроить, чтобы наше имя на веки веков было прославлено. А король говорит:

— Я Богу ответ давать буду не за то время, когда меня не было, и не за то, что после меня будет. А я хочу знать, как я сам теперь должен землей своей править, чтобы людям хорошо жилось, и почему это у меня не ладится.

1 Краткое и адаптированное изложение сказки Н.С. Лескова «Час воли Божьей».

Тогда пришла к королю его старая нянюшка и говорит ему:

— Что ты, мое дитятко, все вздыхаешь и охаешь? Ты вели привести к себе старцев Божьих, пустынников. Вот ты их спроси — им уже на этом свете ничего не нужно, они тебе правду скажут.

Королю это слово понравилось, и послал он пятьдесят послов во все стороны и велел, чтобы нашли они стариев, самых праведных, самых мудрых, которые в пустыне спасаются. Узнали королевские послы, что живут в их стране трое святых стариев. Один, тот, что постарше всех, на дубу живет, и дуб уже высоко в поднебесье вырос, и старца и солнцем жжет, и ветры бьют, и зовут его Лубовик. Другой старичок живет в открытой степи, закопал себя там по пояс в землю, и зовут его Полевик. А третий, самый младший, живет в невылазном болоте и терпит там, как его мухи и комары жалят, и зовут его Водовик. Приказал король, чтобы привели к нему трех стариев, чтобы просили их вежливо, чтобы несли их в плетушках-корзинах осторожненько, чтобы они от старости не рассыпались, чтобы в корзины и сена, и пуха подложили.

Принесли посланиы плетушки со старцами и поставили их перед королем Доброхотом. Спрашивает их король:

— Скажите мне, стариы святые, что мне делать, чтобы у меня дело ладилось? Спрашивал я своих бояр, да они мне ничего толкового сказать не могут.

А старцы молчат, ничего не говорят.

Рассердился король, хочет им казнью пригрозить.

Подошла к нему его старая нянюшка и говорит:

— Чего ты сердишься? Ведь стариы столько лет молчали! Видишь сам, какие они старики слабые. Ты их не пугай, дай им обойтись и пошли к ним твоего шута горохового, плясуна Разлюляя. Он их разговорит. Может, они ему и скажут, что нужно.

И послал король к стариам шута своего, плясуна Разлюляя, и разговорил шут стариев и упросил их ради жалости ответить на вопросы, что король их спрашивал.

Согласились старички. Подошел король к первой плетушке и спросил:

— Отчего на свете доброе не ладится?

— Оттого, что люди не знают, какой час важнее всех.

Наклонился король к Полевику, а тот шепчет:

— Оттого, что не знают, какой человек нужнее всех. Наклонился король к Воловику, а тот сказал:

— Оттого, что не знают, какое дело дороже всех. Приказал король стариев спать уложить и решил, что утром их подробнее расспросит. Да только как пришли утром в избу — плетушки пустые стоят. Ушли стариы ночью, и никто не знает, куда.

Рассердился король, хотел своих бояр во все концы королевства послать, найти старичков и привести их к себе. Тут пришла к нему опять нянюшка его старая и говорит:

— Приснился мне сегодня веший сон. И было мне слышно такое слово: «Отгадать ответы может девица чистая, которая всех равно жалеет, а сама о себе не думает». Ты, дитятко мое, старичков оставь, и посылай искать эту девииу.

Опять послушался свою нянюшку король, и решил он послать Разлюляя искать девииу жалостливую. Обешал он Разлюляю сто рублей, если он девииу приведет, а не найдет — так будет ему сто плетей.

Нечего делать, пришлось Разлюляю идти искать девииу-раз— гадчииу. Шел он все дальше и дальше и зашел в самый темный лес, да и заснул там на поляночке. Проснулся, видит — луна светит, а рядом с ним стоит старичок и стих поет Спасов.

Увидел старичок, что Разлюляй проснулся, и говорит:

— Здравствуй, Какой-то Какойтович. Как тебя зовут?

Назвался Разлюляй.

— Хорошо, — говорит старичок. — Разлюляй имя веселое. Что же ты здесь ишешь?

Рассказал ему Разлюляй, что послал его король искать девииу, которая всех жалеет и о себе не думает, а старичок ответил:

— Кажется мне, что я тебе в этом деле помочь могу. Есть у меня дома внучка, девочка, тут со мной в лесу выросла, да такая сердобольная, что не обидит и букашку. Вот она сейчас журавля нашла больного, с ногой сломанной, так она с ним и возится.

Разлюляй стал деда расспрашивать, не боится ли внучка его одна в лесу жить. А дед говорит:

— Один Господь Батюшка ее бережет. А ей что за страх, когда она про себя совсем не думает.

Обрадовался Разлюляй и побежал, куда ему дед указывал. Видит — лужайка, на лужайке стоит хромой журавль, одна нога в лубке увязана. У дерева шалаш из веток, а у шалаша на пенечке сидит молодая девушка, шерсть прядет, лиио ее добротой светится, а у ног заяи лежит и лапками, как кот, умывается.

Понял Разлюляй, что это та самая девица, которую он искал, и говорит ей прямо, без всяких лишних слов:

— Захотел наш король сделать, чтобы всем хорошо было жить, да не выходит у него, и сказали ему мудрые стариы, что ничего не выйдет, пока он не найдет ответ на три вопроса,

— Что ж, это дело Божье! — говорит девица. — Спрашивай меня про эту премудрость по порядку, а я тебе и ответ дам, который у меня в душе ясен будет.

Разлюляй говорит:

— Скажи, девииа, какой час важнее всех?

— Теперешний, — говорит девица, — потому что всякий человек только одним теперешним часом может распорядиться.

— А какой человек нужнее всех?

— Тот, с которым сейчас дело имеешь, потому что от того, как ты ответишь, он или рад, или печален будет.

— А какое дело дороже всех?

— То добро, которое ты в сей час этому человеку сделать можешь.

И побежал Разлюляй с этими тремя ответами обратно к королю. Как услышали его ответы бояре да воеводы, стали они над ним смеяться, но король Доброхот за него заступился и сто рублей награды ему выдал.

И захотел король Доброхот по этим советам царствовать, да потом подумал: как же это будет, если я буду по этим советам царствовать, а соседи мои так не сделают? И велел он эти советы переписать золотыми буквами, завернуть рукопись в бархатный платок, положить в золотой сундучок и спрятать сундучок за семью замками. Так там до сих пор сундучок и лежит, а дела в королевстве идут по-старому.

ВОПРОСЫ

1. Что ответили бояре на вопрос короля «Отчего на свете доброе не ладится?»

2. Прокомментируйте аргументацию бояр:

а) повсюду так, не у нас одних;

б) надо начать жить по-старинному;

в) станет лучше жить только в будущем, поэтому народ должен потерпеть.

3. Что ответил боярам Доброхот? Можно ли назвать его ответ мудрым?

4. Как вы думаете, почему старцы сбежали от короля?

5. «Что за страх, когда про себя не думаешь?» — сказал дед про свою внучку-девицу. Верно ли это в наши дни? Почему?

6. Почему бояре смеялись над тремя ответами, которые принес Разлюляй? Как вы думаете, почему король награду Разлюляю выдал, а советы все же спрятал?

7. Не вызывает ли у вас чувство протеста финал сказки? Почему? Не кажется ли вам, что такой финал возможен и в вашей собственной жизни — спрятанный сундук мечтаний и стремлений, с одной стороны, и дела, которые идут по старинке, с другой?

3. И.С. ТУРГЕНЕВ. КОГДА НОЕТ В САМОМ НУТРЕ1

1 Сокращенное изложение рассказа «Живые мощи» из сборника И.С. Тургенева «Записки охотника».

Весь день шел сильный дождь и охотиться было невозможно. Охотник, автор рассказа, переночевал в пустом домике, в маленькой деревушке, о которой он никогда не слыхал, хотя она и принадлежала его матери, богатой помещице.

Солнце только что встало; на небе не было ни одного облачка; все кругом блестело сильным двойным блеском: блеском молодых утренних лучей и вчерашнего ливня. На склоне неглубокого оврага, возле самого плетня, виднелась пасека; узенькая тропинка вела к ней.

Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик, куда ставят ульи на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура... Я пошел было прочь...

— Барин, а барин! Петр Петрович! — послышался мне голос, слабый, медленный и сиплый, как шелест болотной осоки.

Я остановился.

— Петр Петрович! Подойдите, пожалуйста! — повторил голос. Он доносился до меня из угла, с тех, замеченных мною, подмостков.

Я приблизился — и остолбенел от удивления. Передо мною лежало живое человеческое существо, но что это было такое?

Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять — икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать, только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос. У подбородка, на складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальцами, как палочками, две крошечные руки тоже бронзового цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не безобразное, даже красивое — но страшное, необычайное. И тем страшнее кажется мне это лицо, что по нему, по металлическим его шекам, я вижу — силится... силится и не может расплыться улыбка.

— Вы меня не узнаете, барин? — прошептал опять голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. — Да и где узнать! Я — Лукерья... Помните, что хороводы у матушки у вашей в Спасском водила... помните, я еше запевалой была?

— Лукерья! — воскликнул я. — Ты ли это? Возможно ли?

— Я, да, барин, я. Я — Лукерья.

Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо. Возможно ли? Эта мумия — Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, — высокая, полная, белая, румяная, — хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница

Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я, шестнадцатилетний мальчик!

— Помилуй, Лукерья, — проговорил я наконец, — что это с тобой случилось?

— Про беду-то мою рассказать? Извольте, барин. Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василия Полякова — помните, такой из себя статный был, кудрявый, еше буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже тогда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не выходил; а дело было весною. Вот раз ночью... уже и до зари недалеко... а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливается... и вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь в сторону, да знать спросонья — оступилась, так прямо с крыльца и полетела вниз — да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому — скоро поднялась и к себе в комнату вернулась. Только словно у меня что внутри — порвалось... Дайте дух перевести... с минуточку... барин.

Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня, собственно, то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие.

— С самого того случая, — продолжала Лукерья, — стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже — полно и ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу: все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша, по доброте своей, лекарям меня показывала и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло.

Лукерья опять умолкла и опять силилась улыбнуться.

— Это, однако же, ужасно, твое положение! — воскликнул я... и, не зная, что прибавить, спросил: — А что же Поляков Василий?

Очень глуп был этот вопрос.

Лукерья отвела глаза немного в сторону.

— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Агра-

феной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и летки у них есть.

— И так ты все лежишь да лежишь? — спросил я опять.

— Вот так и лежу, барин, седьмой годок.

— Кто же за тобой ходит? Присматривает кто?

— А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть-то почитай что не ем ничего, а вода — вон она в кружке-то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я сама дотянуться могу: одна рука у меня еше действовать может. Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет — да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была... Вы ее не встретили?

— И не скучно, не жутко тебе, моя бедная Лукерья?

— А что будешь делать? Лгать не хочу — сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась — ничего; иным еше хуже бывает.

— Это каким же образом?

— А у иного и пристанища нет! А иной — слепой или глухой! А я, слава Богу, вижу прекрасно и все слышу, все. Крот под землею роется — я и то слышу. И запах я всякий чувствовать могу, самый какой ни есть слабый! Что Бога гневить? — многим хуже моего бывает. Хоть бы то взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам грех отодел. Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать, да и говорит: «Тебе, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?» Но я ему ответила: «А мысленный грех, батюшка?» — «Ну, — говорит, а сам смеется, — это грех не великий».

— Да я, должно быть, и этим самым мысленным грехом не больно грешна, — продолжала Лукерья, — потому я так себя приучила: не думать, а пуше того — не вспоминать. Время скорей проходит.

Я, признаюсь, удивился.

— Ты все одна да одна, Лукерья; как же ты можешь помешать, чтобы мысли тебе в голову не шли? Или ты все спишь?

— Ой нет, барин! Спать-то я не всегда могу. Хоть и больших болей у меня нет, а ноет у меня там, в самом нутре, и в костях тоже; не дает спать, как следует. Нет... а так лежу я себе, дышу — и вся я тут. Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крышу сядет и заворкует; курочка-наседочка зайдет с цыплятами крошек поклевать; а то воробей залетит или бабочка — мне очень приятно.

— А то раз, — начала опять Лукерья, — вот смеху-то было! Заяц забежал, право! Собаки, что ли, за ним гнались, только он прямо в дверь как прикатит!.. Сел близехонько и долго-таки сидел, все носом водил и усами дергал — настоящий офицер! И на меня смотрел. Понял, значит, что я ему не страшна. Наконец встал, прыг-прыг к двери, на пороге оглянулся — да и был таков! Смешной такой!

Лукерья взглянула на меня... аль, мол, не забавно? Я, в угоду ей, посмеялся. Она покусала пересохшие губы.

— Ну, зимою, конечно, мне хуже: потому — темно; свечку зажечь жалко, да и к чему? Я хоть грамоте знаю и читать всегда любила, но что читать? Книг здесь нет никаких, да хоть бы и были, как я буду держать ее, книгу-то? Отец Алексей принес мне календарь, да видит, что пользы нет, взял да унес опять. Однако хоть и темно, а все слушать есть что: сверчок затрещит или мышь где скрести станет. Вот тут-то хорошо: не думать!

— А то я молитвы читаю, — продолжала, отдохнув немного, Лукерья. — Только немного я знаю их, этих самых молитв. Да и что я стану Господу Богу наскучать? О чем я Его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал Он мне крест — значит, меня Он любит.

— Послушай, Лукерья, — начал я наконец. — Послушай, какое я тебе предложение сделаю. Хочешь, я распоряжусь: тебя в больницу перевезут, в хорошую городскую больницу? Кто знает, быть может, тебя еше вылечат? Во всяком случае ты одна не будешь...

Лукерья чуть-чуть двинула бровями.

— Ох, нет, барин, — промолвила она озабоченным шепотом, — не переводите меня в больницу, не трогайте меня. Я там только больше муки приму. Уж куда меня лечить!.. Вы говорите: я одна бываю, всегда одна. Нет, не всегда. Ко мне ходят. Я смирная — не мешаю. Девушки крестьянские зайдут, погуторят; странница забредет, станет про Иерусалим рассказывать, про Киев, про святые города. Да мне и не страшно одной быть. Даже лучше, ей-ей!

Барин, не трогайте меня, не возите в больницу... Спасибо вам, вы добрый, только не трогайте меня, голубчик.

— Ну, как хочешь, как хочешь, Лукерья. Я ведь для твоей же пользы полагал...

Лукерья вздохнула с трудом.

— Как погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам меня жалко. А вы меня не слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и теперь... Вы ведь помните, какая я была в свое время веселая? Бой-девка!.. Так знаете что? Я и теперь песни пою.

— Песни?.. Ты?

— Да, песни, старые песни... Много я их ведь знала и не забыла. Только вот плясовых не пою. В теперешнем моем звании — оно не годится.

— Как же ты поешь их... про себя?

—- И про себя и голосом. Громко-то не могу, а все — понять можно. Вот я вам сказывала — девочка ко мне ходит. Сиротка, значит, понятливая. Так вот я ее выучила; четыре песни она у меня переняла. Аль не верите? Постойте я вам сейчас...

Лукерья собралась с духом... Прежде чем я мог промолвить слово, в ушах моих задрожал протяжный, едва слышный, но чистый и верный звук... за ним последовал другой, третий. Лукерья пела, не изменив выражения своего окаменелого лица. Но так трогательно звенел этот бедный, как струйка дыма колебавшийся голосок, так хотелось ей всю душу вылить...

— Ох, не могу! — проговорила она вдруг, — силушки не хватает... Очень уж я вам обрадовалась.

Она закрыла глаза.

— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось... с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну ничего; а как ушел он — поплакала я-таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные, барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть... Не побрезгуйте, утрите мне глаза.

Я поспешил исполнить ее желание — и платок ей оставил.

— Вот вы, барин, спрашивали меня, — заговорила опять Лукерья, — сплю ли я? Сплю я точно редко, но всякий раз сны вижу, хорошие сны! Никогда я больной себя не вижу: такая я всегда во сне здоровая да молодая... Одно горе: проснусь я, потянуться хочу хорошенько — ан я вся, как скованная. Раз мне какой чудный сон приснился! Хотите, расскажу вам? Ну, слушайте. Вижу я, будто стою я в поле, а кругом рожь, такая высокая, спелая, как золотая!.. И будто со мной собачка рыженькая, злющая-презлющая — все укусить меня хочет. И будто в руках у меня серп, и не простой серп, а месяц, вот когда он на серп похож бывает. И этим самым месяцем должна я эту самую рожь сжать дочиста. Только очень меня от жары растомило, и месяц меня слепит, и лень на меня нашла; а кругом васильки растут, да такие крупные! И думаю я: Вася прийти обещался — так вот я себе венок совью. А между тем я слышу — кто-то уж идет ко мне, близко таково, и зовет: Луша! Луша!.. Ай, думаю, беда — не успела! Все равно, надену я себе на голову этот месяц заместо васильков. Надеваю я месяц, ровно как кокошник, и так сама сейчас вся засияла, все поле кругом осветила. Глядь — по самым верхушкам колосьев идет ко мне скорехонько — только не Вася, а сам Христос! И почему я узнала, что это Христос — сказать не могу, таким Его не пишут, а только Он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, — только пояс золотой, — и ручку мне протягивает. «Не бойся, говорит, невеста Моя разубранная, ступай за Мною; ты у Меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские». И я к Его ручке как прильну! Собачка моя сейчас меня за ноги... но тут мы взвились! Он впереди... крылья у него по всему небу развернулись, длинные, как у чайки, — и я за ним! И собачка должна отстать от меня. Тут только я поняла, что эта собачка — болезнь моя и что в царстве небесном ей уже места не будет.

Лукерья умолкла на минуту.

— А то еще видела я сон, — начала она снова, — а быть может, это было мне видение — я уж и не знаю. Почудилось мне, будто я в самой этой плетушке лежу, и приходят ко мне мои покойные родители — батюшка да матушка — и кланяются мне низко, а сами ничего не говорят. И спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и матушка, мне кланяетесь? А затем, говорят, что так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь. И, сказавши это, родители мне опять поклонились — и не стало их видно: одни стены видны. Очень я потом сомневалась, что это такое со мною было. Даже батюшке на духу рассказала.

Лукерья подняла глаза кверху... задумалась.

Помолчав немного, я спросил Лукерью: сколько ей лет?

— Двадцать восемь... али девять... Тридцати не будет. Да что их считать, года-то! Я вам еше вот что доложу...

Лукерья вдруг как-то глухо кашлянула, охнула...

— Ты много говоришь, — заметил я ей, — это может тебе повредить.

— Правда, — прошептала она едва слышно, — разговорке нашей конец: да куда ни шло! Теперь, как вы уедете, намолчусь я вволю. По крайности, душу отвела...

Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство, попросил ее еше раз хорошенько подумать и сказать мне — не нужно ли ей чего?

— Ничего мне не нужно; всем довольна, слава Богу, — с величайшим усилием, но умиленно произнесла она. — Дай Бог всем здоровья! А вот вам бы, барин, матушку вашу уговорить — крестьяне здешние бедные, хоть бы малость оброку1 с них она сбавила! Земли у них недостаточно. Они бы за вас Богу молились... А мне ничего не нужно — всем довольна.

Я дал Лукерье слово исполнить ее просьбу и подходил уже к дверям... она подозвала меня опять.

— Помните, барин, — сказала она — и чудное что-то мелькнуло в ее глазах и на губах, — какая у меня была коса? Помните — до самых колен! Я долго не решалась... Этакие волосы!.. Но где же их было расчесывать? В моем-то положении! Так уж я их обрезала... Да... Ну, простите, барин! Больше не могу...

Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Рассказывали, что в самый день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать: с неба.

1 Оброк — плата, которую во времена крепостного права крестьяне платили помещикам.

ВОПРОСЫ

1. Как вы думаете, почему Лукерья не жаловалась на свою судьбу? Почему рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов?

2. Как Лукерья оценила женитьбу Василия Полякова на другой девушке?

3. Как вы думаете, почему Лукерья отказалась лечь в больницу? А если бы ее все-таки удалось вылечить?

4. Объясните своими словами сон Лукерьи о своих родителях. Как вы понимаете следующие слова: «Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь»? Почему при этом родители низко кланялись дочери?

4. В. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО. ПОКА ЕЩЕ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ В ГРУДИ1

1 Этот рассказ Василия Немировича-Данченко (1849-1936) публикуется по сборнику «Искра Божья».

Сестра Раевская проснулась под мокрым шатром. Холодный ветер носился по влажной, утонувшей под туманами, болгарской долине, кружился вокруг шатра, врывался под его трепетавшие полотнища, обдавал сыростью и стужей. В шатре, на соломе, спали сестры милосердия; слышалось тяжелое дыхание, бред и стон во сне.

Сестра Раевская проснулась на рассвете. Еще недавно это была русоволосая девушка со свежим личиком. Куда делись эти ее волосы? Отчего так поблекло и так осунулось ее личико? Это не она, совсем не она! На днях с ней встретился ее петербургский знакомый и не узнал.

— Что с вами? — спросил он.

— Два тифа выдержала, и работа у нас, знаете, какая...

— Ольга Петровна, уезжайте скорее! Вы сделали слишком Много, будет с вас, — спасайтесь теперь сами.

— Меня посылают в Россию. Говорят, еше два месяца, и я умру здесь.

— Как легко вы говорите это?!

— Притерпелась...

Да, притерпелись, — и она, и все ее подруги. Подвиг их незаметен, только солдат унесет воспоминание о нем в свою глухую деревушку, — солдат, которого они отвоевали у смерти.

День зарождался в тумане холодный и тусклый. Вдали разгоралась перестрелка. Мимо шатра проходили на боевые позиции солдаты.

— Сестра Раевская! Вы назначены в Россию, — говорит молодой врач, приветливо улыбаясь. — Потрудились — будет! Завтра надо выезжать. Только послушайтесь меня, уезжайте куда-нибудь подальше на юг. Вам надо серьезно заняться собой. Вы женщина богатая, все можете для себя сделать.

Раевская стала укладываться. Сестры прощаются с ней. Теплые, сухие комнаты, свежие постели, горячая пиша грезятся им, как невесть какое счастье... Раевская поедет к сестре в Италию. Та уже давно зовет ее к себе, на благодатный юг, на берег теплого моря. У них и солние греет, и небо безоблачно, — как хорошо там!

— Сестра, Степанов умирает! Уже бред начался!

Раевская бросилась из палатки к умирающему.

В стороне — шалаш из хвороста. Сюда сносили всех, кого отмечала гангрена своей страшной печатью, отсюда один только выход — в могилу. Сестра Раевская пошла сюда, — она не боялась заразы и не раз просиживала над умирающим дни и ночи.

— Ну что, Степанов? — спросила Раевская, входя в шалаш. Метавшийся в бреду раненый дико взглянул на нее. Она положила ему на голову свою худую, бледную руку. Понемногу бред больного стал стихать. На лице мелькнул луч сознания.

— Сестра... голубушка... родимая... все бросили, ты одна со мной. Спаси тебя Бог!

— Ну, полно, полно! Кто же тебя бросил? Видят, что тебе лучше, пошли к другим, что потяжелее. А я зашла сюда отдохнуть, поболтать с тобой. Тебя назначили домой, дома выздоровеешь.

— Дома-то? — и будто солнце бросило свой прощальный свет на потемневшее уже лицо умирающего. — Дома-то, слава Тебе, Господи! У нас семья хорошая, большая; живем, сестра, зажиточно — одних только коров три держим, четыре лошади. Вот у нас как! Мать ты наша, чистая голубка!

И он уже не отрывал от нее своего просиявшего взгляда. Усталая рука сестры оставалась на его горячем лбу. Она не переставала улыбаться умирающему и долго, долго говорила ему о его родной стороне, о далекой семье, которая его ждет не дождется.

Слушая сладкие речи, Степанов отходил счастливый, улыбающийся...

Сестра закрыла умирающему глаза, перекрестила его...

«Все бросили, ты одна со мною», — припомнились Раевской слова Степанова. Так неужели же она бросит теперь их и уйдет? Неужели же то горячее солнце, то синее небо, те счастливые люди заставят ее забыть этот мир скорби и мук, где она была ангелом-хранителем?.. Нет, здесь ее место, пока еше сердце бьется в груди.

— Нет, я не брошу вас, никуда не уйду! — вся в слезах повторяла она.

И она отказалась от всего, она не ушла. Но не ушла она и от смерти, давно сторожившей ее.

ВОПРОСЫ

1. В чем видела смысл своей жизни Ольга Раевская?

2. Как вы считаете, правильно ли поступила сестра Раевская, отказавшись уехать в Россию или Италию? Как бы вы поступили на ее месте?

5. А.П. ЧЕХОВ. ХУДОЖЕСТВО1

1 Сокращенное изложение рассказа А.П. Чехова «Художество».

В праздник Крещения в прежние времена из церквей крестным ходом шли на ближайшую реку или озеро и совершали там обряд водосвятия в память того, что вся природа была освящена, когда Христос крестился в реке Иордан.

Хмурое зимнее утро.

На гладкой и блестящей поверхности речки Быстрянки, кое-где посыпанной снегом, стоят два мужика: куцый Сережка и церковный сторож Матвей. Сережка, малый лет тридцати, коротконогий, оборванный, весь облезлый, сердито глядит на лед. Из его поношенного полушубка, словно на линяюшем псе, отвисают клочья шерсти. В руках он держит циркуль, сделанный из двух длинных спиц. Матвей, благообразный старик, в новом тулупе и валенках, глядит кроткими голубыми глазами наверх, где на высоком отлогом берегу живописно ютится село. В руках у него тяжелый лом.

— Что ж, это мы до вечера так будем стоять, сложа руки? — прерывает молчание Сережка, вскидывая свои сердитые глаза на Матвея. — Ты стоять сюда пришел, старый шут, или работать?

— Так ты тово... показывай... — бормочет Матвей, кротко мигая глазами...

— Показывай... Все я: я и показывай, я и делай. У самих ума нет! Мерять чиркулем, вот нужно что! Не вымерямши, нельзя лед ломать. Меряй! Бери чиркуль!

Матвей берет из рук Сережки циркуль и неумело, топчась на одном месте и тыча во все стороны локтями, начинает выводить на льду окружность. Сережка презрительно шурит глаза и, видимо, наслаждается его застенчивостью и невежеством.

— Э-э-э! — сердится он. — И того уж не можешь! Сказано, мужик глупый, деревенщина! Тебе гусей пасти, а не Иордань делать! Дай сюда чиркуль! Дай сюда, тебе говорю!

Сережка рвет из рук вспотевшего Матвея циркуль и в одно мгновение, молодцевато повернувшись на одном каблуке, чертит на льду окружность. Границы для будущей Иордани уже готовы; теперь остается только колоть лед...

Но прежде чем приступить к работе, Сережка долго еще ломается, капризничает, попрекает:

— Я не обязан на вас работать! Ты при церкви служишь, ты и делай!

Он, видимо, наслаждается своим обособленным положением, в какое поставила его теперь судьба, давшая ему редкий талант — удивлять раз в год весь мир своим искусством. Бедному, кроткому Матвею приходится выслушивать от него много ядовитых, презрительных слов. Принимается Сережка за дело с досадой, с сердцем. Ему лень. Не успел он начертить окружность, как его уже тянет наверх в село пить чай, шататься, пустословить.

— Я сейчас приду... — говорит он, закуривая. — А ты тут пока, чем так стоять и считать ворон, принес бы на чем сесть, да подмети.

Матвей остается один. Воздух сер и неласков, но тих. Из-за разбросанных по берегу изб приветливо выглядывает белая церковь. Около ее золотых крестов, не переставая, кружатся галки. В сторону от села, где берег обрывается и становится крутым, над самой кручей стоит спутанная лошадь неподвижно, как каменная, — должно быть, спит или задумалась.

Матвей стоит тоже неподвижно, как статуя, и терпеливо ждет. Задумчиво-сонный вид реки, круженье галок и лошадь нагоняют на него дремоту. Проходит час, другой, а Сережки все нет. Давно уже река подметена и принесен ящик, чтоб сидеть, а пьянчуга не показывается. Матвей ждет и только позевывает. Чувство скуки ему незнакомо. Прикажут ему стоять на реке день, месяц, год, и он будет стоять.

Наконец Сережка показывается из-за изб. Он идет вразвалку, еле ступая. Идти далеко, лень, и он спускается не по дороге, а выбирает короткий путь, сверху вниз по прямой линии, и при этом вязнет в снегу, цепляется за кусты, ползет на спине — и все это медленно, с остановками.

— Ты что же это? — набрасывается он на Матвея. — Что без дела стоишь? Когда же колоть лед?

Матвей крестится, берет в обе руки лом и начинает колоть лед, строго придерживаясь начерченной окружности. Сережка садится на ящик и следит за тяжелыми, неуклюжими движениями своего помощника.

— Легче у краев! Легче! — командует он. — Не умеешь, так не берись, а коли взялся, так делай. Ты!

Наверху собирается толпа. Сережка, при виде зрителей, еще больше волнуется.

— Возьму и не стану делать... — говорит он, закуривая вонючую папиросу и сплевывая. — Погляжу, как вы без меня тут. В прошлом годе в Костюкове Степка Гульков взялся по-моему Иордань строить. И что ж? Смех один вышел. Костюковские к нам же и пришли — видимо-невидимо! Изо всех деревень народу навалило.

— Потому окроме нас нигде настоящей Иордани...

— Работай, некогда разговаривать... Ла, дед... Во всей губернии другой такой Иордани не найдешь. Солдаты сказывают, поди-ка поищи, в городах даже хуже. Легче, легче!

Матвей кряхтит и отдувается. Работа не легкая. Лед крепок и глубок; нужно его скалывать и тотчас же уносить куски далеко в сторону, чтобы не загромождать площади.

Но как ни тяжела работа, как ни бестолкова команда Сережки, к трем часам дня на Быстрянке уже темнеет большой водяной круг.

— В прошлом годе лучше было.., — сердится Сережка. — И этого даже ты не мог сделать! Э, голова! Держат же таких дураков при храме Божием! Ступай, доску принеси колышки делать! Неси круг, ворона! Да того... хлеба захвати где-нибудь... огурцов, что ли.

Матвей уходит и, немного погодя, приносит на плечах громадный деревянный круг, покрашенный еще в прежние годы, с разноцветными узорами. В центре круга красный крест, по краям дырочки для колышков. Сережка берет этот круг и закрывает им прорубь.

— Как раз... годится... Подновим только краску и за первый сорт... Ну, что ж стоишь? Делай аналой!1 Или того... ступай бревна принеси, крест делать...

1 Аналой — употребляемый в богослужении высокий четырехугольный столик с покатым верхом.

Матвей, с самого утра ничего не евший и не пивший, опять плетется на гору. Как ни ленив Сережка, но колышки он делает сам, собственноручно. Он знает, что эти колышки обладают чудодейственной силою: кому достанется колышек после водосвятия, тот весь год будет счастлив. Такая ли работа неблагодарна?

Но самая настоящая работа начинается со следующего дня. Тут Сережка являет себя перед невежественным Матвеем во всем величии своего таланта. Его болтовне, попрекам, капризам и прихотям нет конца. Сколачивает Матвей из двух больших бревен высокий крест, он недоволен и велит переделывать. Стоит Матвей, Сережка сердится, отчего он не идет; он идет, Сережка кричит ему, чтобы он не шел, а работал. Не удовлетворяют его ни инструменты, ни погода, ни собственный талант; ничто не нравится.

Матвей выпиливает большой кусок льда для аналоя.

— Зачем же ты уголок отшиб? — кричит Сережка и злобно таращит на него глаза. — Зачем же ты, я тебя спрашиваю, уголок отшиб?

— Прости, Христа ради.

— Делай сызнова!

Матвей пилит снова... и нет конца его мукам! Около проруби, покрытой изукрашенным кругом, должен стоять аналой; на аналое нужно выточить крест и раскрытое Евангелие. Но это не все. За аналоем будет стоять высокий крест, видимый всей толпе и играющий на солнце, как осыпанный алмазами и рубинами. На кресте голубь, выточенный из льда. Путь от церкви к Иордани будет посыпан елками и можжевельником. Такова задача.

Прежде всего Сережка принимается за аналой. Работает он терпугом, долотом и шилом. Крест на аналое, Евангелие и епитрахиль, спускающаяся с аналоя, удаются ему вполне. Затем приступает к голубю. Пока он старается выточить на лице голубя кротость и смиренномудрие, Матвей, поворачиваясь как медведь, обделывает крест, сколоченный из бревен. Он берет крест и окунает его в прорубь. Дождавшись, когда вода замерзнет на кресте, он окунает его в другой раз, и так до тех пор, пока бревна не покроются густым слоем льда... Работа не легкая, требующая и избытка сил, и терпения.

Но вот тонкая работа кончена. Сережка бегает по селу, как угорелый. Он спотыкается, бранится, клянется, что сейчас пойдет на реку и сломает всю работу. Это он ищет подходящих красок.

Карманы у него полны охры, синьки, сурика, медянки; не заплатив ни копейки, он опрометью выбегает из одной лавки и бежит в другую. Из лавки рукой подать в кабак. Тут выпьет, махнет рукой и, не заплатив, летит дальше. В одной избе берет он свекловичных бураков, в другой луковичной шелухи, из которой делает он желтую краску. Он бранится, толкается, грозит и... хоть бы одна живая душа огрызнулась! Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают. Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, Божий слуга.

Настает крещенское утро, церковная ограда и оба берега на далеком пространстве кишат народом. Все, что составляет Иордань, старательно скрыто под новыми рогожами. Сережка смирно ходит около рогож и старается побороть волнение. Он видит тысячи народа: тут много и из чужих приходов; все эти люди в мороз, по снегу прошли немало верст пешком только затем, чтобы увидеть его знаменитую Иордань. Матвей, который кончил свое чернорабочее, медвежье дело, уже опять в церкви; его не видно, не слышно; про него уже забыли... Погода прекрасная... На небе ни облачка. Солнце светит ослепительно.

Наверху раздается благовест... Тысячи голов обнажаются, движутся тысячи рук, — тысячи крестных знамений!

И Сережка не знает, куда деваться от нетерпения. Но вот, наконец, звонят к «Достойно»; затем полчаса спустя, на колокольне и в толпе заметно какое-то волнение. Из церкви одну за другою выносят хоругви, раздается бойкий, спешащий трезвон. Сережка дрожащей рукой сдергивает рогожи... и народ видит нечто необычайное. Аналой, деревянный круг, колышки и крест на льду переливают тысячами красок. Крест и голубь испускают из себя такие лучи, что смотреть больно... Боже милостивый, как хорошо! В толпе пробегает гул удивления и восторга; трезвон делается еше громче, день еше яснее. Хоругви колышатся и двигаются над толпой, точно по волнам. Крестный ход, сияя ризами икон и духовенства, медленно сходит вниз по дороге и направляется к Иордани. Машут колокольне руками, чтобы там перестали звонить, и водосвятие начинается. Служат долго, медленно, видимо стараясь продлить торжество и радость обшей народной молитвы. Тишина.

Но вот погружают крест, и воздух оглашается необыкновенным гулом. Пальба из ружей, трезвон, громкие выражения восторга, крики и давка в погоне за колышками. Сережка прислушивается к этому гулу, видит тысячи устремленных на него глаз, и душа лентяя наполняется чувством славы и торжества.

ВОПРОСЫ

1. А.П. Чехов пишет «Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают. Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, Божий слуга». Как вы думаете, является ли талант человека его собственным достоянием или нет? Почему?

6. Л.Н. ТОЛСТОЙ. А ДЛЯ ЧЕГО ЖИТЬ-ТО?1

1 Сокращенное изложение рассказа Л.H. Толстого «Где любовь, там Бог».

Жил в городе сапожник Мартын Авдеич. Жил он в подвале, в маленькой комнатке об одном окне. Окно было на улицу. В окно видно было, как проходили люди; хоть видны были только ноги, но Мартын Авлеич по сапогам узнавал людей. Мартын Авдеич жил давно на одном месте, и знакомства много было. Редкая пара сапог в околотке не побывала и раз, и два у него в руках. И часто в окно он видал свою работу. Работы было много, потому что работал Авлеич прочно, товар ставил хороший, лишнего не брал и слово держал. Если может к сроку сделать — возьмется, а нет — так обманывать не станет, вперед говорит. И знали все Авдеича, и у него не переводилась работа.

Авдеич и всегда был человек хороший, но под старость стал он больше о душе своей думать и больше к Богу приближаться. Еше когда Мартын у хозяина жил, померла у него жена. И остался после жены один мальчик трех годов.

Отошел Авдеич от хозяина и стал с сынишкой на квартире жить. Да не дал Бог Авдеичу в детях счастья. Только подрос мальчик, стал отцу помогать, только бы на него нарадоваться, напала на Капитошку болезнь, слег мальчик, погорел недельку и помер. Схоронил Мартын сына и отчаялся. Так отчаялся, что стал на Бога роптать. Скука такая нашла на Мартына, что не раз просил у Бога смерти и укорял Бога за то, что Он не его, старика, прибрал, а любимого единственного сына. Перестал Авдеич и в церковь ходить.

И вот зашел раз к Авдеичу земляк-старичок — уж восьмой год странствовал. Разговорился с ним Авдеич и стал ему на свое горе жаловаться:

— И жить, — говорит, — Божий человек, больше неохота. Только бы помереть. Об одном Бога прошу. Безнадежный я остался теперь человек.

И сказал ему старичок:

— Нехорошо ты говоришь, Мартын, нам нельзя Божьи дела судить. Не нашим умом, а Божьим судом. Твоему сыну судил Бог помереть, а тебе — жить. Значит, так лучше. А что отчаиваешься, так это от того, что ты для своей радости жить хочешь.

— А для чего же жить-то? — спросил Мартын.

И старичок сказал:

— Для Бога, Мартын, жить надо. Он тебе жизнь дает, для него и жить надо.

Помолчал Мартын и говорит:

— А как же для Бога жить-то?

И сказал старичок:

— А жить как для Бога, то нам Христос показал. Ты грамоте знаешь? Купи Евангелие и читай, там узнаешь, как для Бога жить. Там все показано.

И запали эти слова в сердце Авдеичу, и пошел он в тот же день, купил себе Новый Завет крупной печати и стал читать.

Хотел Авдеич читать только по праздникам, да как начал читать, так ему на душе хорошо стало, что стал каждый день читать. Другой раз так зачитается, что в лампе весь керосин выгорит, и все от книги оторваться не может. И стал так читать Авдеич каждый вечер. И чем больше читал, тем яснее понимал, чего от него Бог хочет и как надо для Бога жить; и все легче и легче ему становилось на сердие. Бывало, прежде спать ложится, охает он и крехчет и все про Капитошку вспоминает, а теперь только приговаривает: «Слава Тебе, слава Тебе, Господи! Твоя воля!»

И с той поры переменилась вся жизнь Авдеича.

Случилось раз, поздно зачитался Мартын. Читал он Евангелие от Луки. Прочел он главу шестую, хотел ложиться, да жаль было оторваться от книги. И стал читать еше седьмую главу и дошел до того места, где богатый фарисей позвал Господа к себе в гости; и прочел о том, как женщина-грешница помазала Ему ноги и омывала их слезами и как Он оправдал ее.

И опять снял очки Авдеич, положил книгу и опять задумался.

«Такой же, видно, как я, фарисей-то был... Тоже, я чай, только о себе помнил. Как бы чайку напиться, да в тепле, да в холе, а нет того, чтобы о госте подумать. О себе помнил, а о госте и заботушки нет. А гость-то кто? Сам Господь. Кабы ко мне пришел, разве я так бы сделал?»

И облокотился на обе руки Авдеич и не видал, как задремал.

— Мартын! — вдруг как задышало что-то у него над ухом.

Встрепенулся Мартын спросонок:

— Кто тут?

Повернулся он, взглянул на дверь — никого. Прикорнул он опять. Вдруг явственно слышит:

— Мартын, а Мартын! Смотри завтра на улицу, — приду! Очнулся Мартын, поднялся со стула, стал протирать глаза. И не знает сам — во сне или наяву слышал он слова эти. Завернул он лампу и лег спать.

На утро до света поднялся Авдеич, помолился Богу, истопил печку, поставил ши, кашу, развел самовар, надел фартук и сел к окну работать. Сидит Авдеич, работает, а сам все про вчерашнее думает. И думает надвое: то думает — померещилось, а то думает, что и вправду слышал он голос. «Что ж, — думает, — бывало и это».

Сидит Мартын у окна и не столько работает, сколько в окно смотрит, и как пройдет кто в незнакомых сапогах, изогнется, выглядывает из окна, чтобы не одни ноги, а лицо увидать. Прошел дворник в новых валенках, прошел водовоз, потом поровнялся с окном старый солдат в обшитых старых валенках с лопатой в руках. По валенкам узнал его Авдеич. Старика звали Степанычем, и жил он у соседнего купца из милости. Положена ему была должность дворнику помогать. Стал против Авдеича окна Степаныч очищать снег. Посмотрел на него Авдеич и опять взялся за работу.

«Вишь, одурел, видно, я со старости, — сам над собой посмеялся Авдеич. — Степаныч снег чистит, а я думаю, Христос ко мне идет. Совсем одурел, старый хрыч». Однако стежков десяток сделал Авдеич, опять тянет его в окно посмотреть. Посмотрел опять в окно, видит — Степаныч прислонил лопату к стене и сам не то греется, не то отдыхает.

«Человек старый, видно, и снег-то сгребать силы нет, — подумал Авдеич. — Напоить его разве чайком?» Воткнул Авдеич шило, встал, поставил на стол самовар, залил чай и постучал пальцем в стекло. Степаныч обернулся и подошел к окну. Авдеич поманил его и пошел отворить дверь.

— Войди, погрейся, что ль, — сказал он. — Озяб, чай?

— Спаси Христос, и то — кости ломят, — сказал Степаныч.

Вошел Степаныч, отряхнулся от снега, стал ноги вытирать, чтобы не наследить по полу, а сам шатается.

— Не трудись вытирать. Я подотру, наше дело такое. Проходи, садись! — сказал Авдеич. — Вот чайку выпей.

И Авдеич налил два стакана и подвинул один гостю, а сам вылил свой на блюдечко и стал дуть.

Выпил Степаныч свой стакан, перевернул дном кверху, на него положил огрызок и стал благодарить. А самому, видно, еще хочется.

— Кушай еще, — сказал Авдеич и налил еше стакан и себе, и гостю. Пьет Авдеич свой чай, а сам нет-нет на улицу поглядывает.

— Али ждешь кого? — спросил гость.

— Жду кого? И сказать совестно, кого жду. Жду, не жду, а запало мне в сердце слово одно. Виденье или так, сам не знаю. Видишь ли, братец ты мой, читал я вчера Евангелие про Христа Батюшку, как Он страдал, как по земле ходил. Слыхал ты, я чай?

— Слыхал, слыхал, — отвечал Степаныч, — да мы люди темные, грамоте не знаем.

— Ну вот, читал я про самое то, как Он по земле ходил. Читал я, знаешь, как Он к фарисею пришел, а тот Ему встречи не сделал. Ну так вот, читал, братец ты мой, я вчера про это самое и подумал: как Христа Батюшку честь-честью не принял! Доведись, к примеру, мне или кому, думаю, и не знал бы, как принял. А он и приему не сделал! Вот подумал я так-то и задремал. Задремал я, братец ты мой, слышу, по имени кличет; поднялся я — голос, ровно шепчет кто-то: жди, говорит, завтра приду, Да до двух раз. Ну вот, веришь ли, запало мне это в голову, сам себя браню и все жду Его Батюшку.

Степаныч покачал головой и ничего не сказал, а допил стакан и положил его боком, но Авдеич опять поднял стакан и налил еще.

— Кушай на здоровье! Ведь тоже, думаю, когда Он, Батюшка, по земле ходил, не брезговал никем, а с простым народом больше водился. Все по простым ходил, учеников-то набирал все больше из нашего брата, таких же, как мы, грешные, из рабочих. Кто, говорит, возвышается, тот унизится, а кто унижается, тот возвысится. Вы меня, говорит, Господом называете, а Я, говорит, вам ноги умою. Кто хочет, говорит, быть первым, тот будет всем слуга. Потому что, говорит, блаженны нишие, смиренные, кроткие, милостивые.

Забыл свой чай Степаныч. Человек он был старый и мягко— слезный; сидит, слушает, а по лицу слезы катятся.

— Ну, кушай еще, — сказал Авдеич. Но Степаныч перекрестился, поблагодарил, отодвинул стакан и встал.

Спасибо тебе, — говорит, — Мартын Авдеич, угостил ты меня, душу и тело насытил.

— Милости просим, заходи другой раз, рад гостю, — сказал Авдеич.

Степаныч ушел, а Мартын опять сел к окну за работу. Строчит, а сам все поглядывает в окно.

Прошли мимо два солдата, прошел потом в чишеных калошах хозяин из соседнего дома; прошел булочник с корзиной. Все мимо прошли, и вот поровнялась с окном женшина в шерстяных чулках и деревенских башмаках. Прошла она мимо окна и остановилась у простенка. Заглянул на нее из-под окна Авдеич, видит — женшина чужая, одета плохо и с ребенком, стала у стены к ветру спиной и укутывает ребенка, а укутывать не во что. Одежда на женшине летняя, да и плохая. А из-за рамы слышит Авдеич, ребенок кричит, а она его уговаривает, никак уговорить не может. Встал Авдеич, вышел в дверь, на лестницу и крикнул:

— Умница! а умница!

Женшина услыхала и обернулась.

— Что же так на холоду с ребенком стоишь? Заходи в горницу, в тепле-то лучше завернешь его. Сюда вот!

Удивилась женшина. Видит, — старик старый в фартуке, очки на носу, зовет к себе. Пошла за ним.

Спустилась под лестницу, вошли в горницу, провел старик женшину к кровати.

— Сюда, — говорит, — садись, умница, к печке ближе — погреешься и покормишь младенца-то.

— Молока-то в грудях нет, сама с утра не ела, — сказала женшина, а все-таки взяла к груди ребенка.

Покачал головой Авдеич, пошел к столу, достал хлеба, чашку, открыл в печи заслонку, налил в чашку шей.

— Садись, — говорит, — покушай, умница, а с младенцем я посижу, ведь у меня свои дети были, — умею с ними нянчиться.

Перекрестилась женшина, села к столу и стала есть, а Авдеич присел на кровать к ребенку. Чмокал, чмокал ему Авдеич губами, да плохо чмокается — зубов нету. Все кричит ребеночек. И придумал Авдеич его пальцем пугать: замахнется-замахнется на него пальцем прямо ко рту и прочь отнимает. В рот не дает, потому палец черный. И засмотрелся ребеночек на палеи и затих, а потом и смеяться стал. И обрадовался и Авдеич. А женшина ест, а сама рассказывает, кто она и куда ходила.

— Я, — говорит, — солдатка, мужа восьмой месяц угнали далеко и слуха нет. Жила в кухарках, родила. С ребенком не стали держать. Вот третий месяц бьюсь без места. Проела все с себя. Ходила вот к купчихе, там обещали взять. Я думала сразу, а она велела на той неделе приходить. А живет далеко. Изморилась и его, сердечного, замучила. Спасибо, хозяйка жалеет нас, ради Христа на квартире держит. А то бы и не знала, как прожить.

Вздохнул Авдеич и говорит:

— А одежи-то теплой али нет?

— Вчера платок последний за двугривенный заложила.

Подошла женшина к кровати и взяла ребенка, а Авдеич встал, пошел к стенке, порылся, принес старую поддевку.

— На, — говорит, — хоть и плохая штука, а все пригодится завернуть.

Посмотрела женшина на поддевку, посмотрела на старика, взяла поддевку и заплакала. Отвернулся и Авдеич; полез под кровать, выдвинул сундучок, покопался в нем и сел опять против жен шины.

И сказала женшина:

— Спаси тебя Христос, дедушка. Послал, видно, Он меня под твое окно. Заморозила бы я детише. Вышла я, тепло было, а теперь вот как холодно стало. И наставил же Он, Батюшка, тебя в окно поглядеть и меня пожалеть.

Усмехнулся Авдеич и говорит:

— И то Он наставил. В окно-то я, умнииа, неспроста гляжу.

И рассказал Мартын и солдатке свой сон, и как он голос слышал, что обещался нынешний день Господь прийти к нему.

— Все может быть, — сказала женшина, встала, накинула поддевку, завернула в нее детише и стала кланяться и опять благодарить Авдеича.

— Прими ради Христа, — сказал Авдеич и подал ей двугривенный — платок выкупить. Перекрестилась женшина, перекрестился Авдеич и проводил женшину.

Ушла женшина; поел Авдеич шей и сел опять работать. Сам работает, а окно помнит — как потемнеет в окне, сейчас взглядывает, кто прошел. Проходили и знакомые, проходили и чужие, и не было никого особенного.

И вот, видит Авдеич, против самого его окна остановилась старуха-торговка. Несет лукошко с яблоками. Немного уже осталось, видно, все распродала, а через плечо держит мешок щепок. Набрала, должно быть, где на постройке, к дому идет. Да, видно, оттянул ей плечо мешок, захотела на другое плечо переложить, спустила она мешок на панель, поставила лукошко с яблоками на столбике и стала шепки в мешке утрясать. И пока утрясала она мешок, откуда ни возьмись, вывернулся мальчишка в картузе рваном, схватил из лукошка яблоко и хотел проскользнуть, да заметила старуха, повернулась и сцапала малого за рукав. Забился мальчишка, хотел вырваться, да старуха ухватила его обеими руками, сбила картуз и поймала за волосы. Кричит мальчишка, ругается старуха. Не поспел Авдеич шила воткнуть, бросил на пол, выскочил в дверь, даже на лестнице споткнулся и очки уронил. Выбежал Авдеич на улицу; старуха малого треплет за вихры и ругает, к городовому вести хочет; малый отбивается и отпирается:

— Я, — говорит, — не брал, за что бьешь, пусти!

Стал их Авдеич разнимать, взял мальчика за руку и говорит:

— Пусти его, бабушка, прости его Христа ради!

— Я его так прошу, что он не забудет! В полицию шельмеца сведу!

Стал Авдеич упрашивать старуху:

— Пусти, — говорит, — бабушка, он впредь не будет. Пусти ради Христа!

Пустила его старуха, хотел мальчик бежать, но Авдеич придержал его.

— Проси, — говорит, — у бабушки прошенья! И впредь не делай; я видел, как ты взял.

Заплакал мальчик, стал просить прошения.

— Ну вот так. А теперь яблоко на, вот тебе. — И Авдеич взял из лукошка и дал мальчику. — Заплачу, бабушка, — сказал он старухе.

— Набалуешь ты их так, сорванцов, — сказала старуха. — Его так наградить надо, чтоб он неделю этого не забыл.

— Эх, бабушка, бабушка, — сказал Авдеич. — По-нашему-то так, а по-Божьему не так. Коли его за яблоко высечь надо, так с нами-то за наши грехи что сделать надо?

Замолчала старуха.

И рассказал Авдеич старухе притчу о том, как хозяин простил должнику весь большой долг, а должник пошел и стал душить своего должника. Выслушала старуха, и мальчик стоял, слушал.

— Бог велел прошать, — сказал Авдеич, — а то и нам не простится. Всем прошать, а несмышленому подавно. Покачала головой старуха, вздохнула.

— Так-то так, — сказала старуха, — да уж очень набаловались они.

— Так нам, старикам, и учить их, — сказал Авдеич.

— Так и я говорю, — сказала старуха. — У меня самой их семеро было, одна дочь осталась. — И стала старуха рассказывать, где и как она живет у дочери и сколько у ней внучат. — Вот, — говорит, — сила моя уж какая, а тружусь. Ребят-внучат жалко, да и хороши внучата-то: никто меня так не встретит, как они. Аксютка — так та ни к кому и не подойдет от меня. «Бабушка, милая бабушка, сердечная!»

И совсем размякла старуха.

— Известно, дело ребячье. Бог с ним, — сказала старуха на мальчика.

Только хотела старуха поднимать мешок на плечи, подскочил мальчик и говорит:

— Дай я снесу, бабушка, мне по дороге.

Старуха покачала головой и взвалила мешок на мальчика.

И пошли они рядом по улице. И забыла старуха спросить у Авдеича деньги за яблоко. Авдеич стоял и все смотрел на них и слушал, как они шли и что-то говорили.

Проводил их Авдеич и вернулся к себе, нашел очки на лестнице, и не разбились, поднял шило и сел опять за работу. Проработал немного, да уж стал ниткой не попадать, и видит, фонаршик прошел фонари зажигать. «Видно, надо огонь засвечать», — подумал он; заправил лампочку, повесил и опять принялся работать. Докончил один сапог совсем; повертел, посмотрел — хорошо! Сложил инструмент, смел обрезки, убрал нитки и шило, взял лампу, поставил ее на стол и достал с полки Евангелие.

Хотел он раскрыть книгу на том месте, где он вчера обрезком сафьяна заложил, да раскрылось в другом месте. И как раскрыл Авдеич Евангелие, так вспомнился ему вчерашний сон. И только он вспомнил, как вдруг послышалось ему, как будто кто-то шевелится, ногами переступает сзади его. Оглянулся Авдеич и видит: стоят точно люди в темном углу — стоят люди, а не может разобрать, кто такие. И шепчет ему на ухо голос:

— Мартын! А Мартын! Или ты не узнал Меня?

— Кого? — проговорил Авдеич.

— Меня, — сказал голос. — Ведь это Я.

И выступил из темного угла Степаныч, улыбнулся и как облачко разошелся, и не стало его...

— И это Я, — сказал голос.

И выступила из темного угла женщина с ребеночком, и улыбнулась женщина, и засмеялся ребеночек, и тоже пропали.

— И это Я, — сказал голос.

И выступила старуха и мальчик с яблоком, и оба улыбнулись, и тоже пропали.

И радостно стало на душе Авдеича, перекрестился он, надел очки и стал читать Евангелие, там, где открылось. И наверху страницы он прочел:

«И взалкал Я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня...»

И внизу страницы прочел еше:

«Так как вы сделали это одному из сих братий Моих, меньших, то сделали Мне» (Евангелие от Матфея, 25-ая глава).

И понял Авдеич, что не обманул его сон, что, точно, приходил к нему в этот день Спаситель его и что, точно, он принял Его.

ВОПРОСЫ

1. Обратили ли вы внимание на то обстоятельство, что ответ на вопрос «А для чего же жить-то?» Авдеич искал в Новом Завете? И чем больше читал, тем яснее понимал, как надо жить. Не пробовали ли вы читать Новый Завет, когда перед вами встают какие-нибудь жизненно важные вопросы?

2. Расскажите, как вы поняли сон Авдеича. Осуществился ли он? Почему?

7. Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ. ПРЕОБРАЖЕНИЕ УТРОМ ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ1

1 Четыре отрывка из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Младший брат Карамазовых, Алеша, живет в монастыре, послушником при любимом им старце Зосиме. «Старцы» — это святые и мудрые монахи — духовники, к которым приходит много людей, и бедных и богатых, и простых и образованных. И все получали от них совет и помощь. Перед смертью старец Зосима рассказывает о своем детстве и молодости. Отца своего он не помнил и был еще маленьким, когда умер его старший брат, Маркел.

 

Остались мы тогда одни с матушкой. Посоветовали ей скоро добрые знакомые, что вот, дескать, остался всего один у вас сынок, и не бедные вы, капитал имеете, так по примеру прочих, почему бы сына вашего не отправить вам в Петербург, а оставшись здесь, знатной, может быть, участи его лишите. И надоумили матушку меня в Петербург в кадетский корпус свезти, чтобы в императорскую гвардию потом поступить. Матушка долго колебалась: как это с последним сыном расстаться, но, однако, решилась, хотя и не без многих слез, думая счастию моему способствовать.

Свезла она меня в Петербург да и определила, а с тех пор я ее и не видал вовсе; ибо через три года сама скончалась, все три года по нас обоих грустила и трепетала. Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное.

К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о Свяшенной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал знать. Была у меня тогда книга, Священная история, с прекрасными картинками, под названием «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета», и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю. Но и до того еше как читать научился, помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное, еше восьми лет от роду.

Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм Господень, в Страстную неделю в понедельник к обедне. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам.

Смотрел я умиленно, и в первый раз от роду принял я тогда в душу первое семя слова Божия осмысленно. Вышел на середину храма отрок с большою книгой, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на аналой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме Божием читают.

 

Был муж в земле Уц, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства, столько-то верблюдов, столько-то овец и ослов, и дети его веселились, и любил он их очень, и молил за них Бога: может, согрешили они, веселясь. И вот восходит к Богу дьявол и говорит Господу, что прошел по всей земле и под землею. «А видел ли раба Моего Иова?» — спрашивает его Бог. И похвалился Бог дьяволу, указав на великого святого раба Своего. И усмехнулся дьявол на слова Божий: «Предай его мне и увидишь, что возропщет раб Твой и проклянет Твое имя». И предал Бог Своего праведника, столь Им любимого, дьяволу, и поразил дьявол детей его, и скот его, и разметал богатство его, все вдруг, как Божиим громом, и разодрал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил: «Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю, Бог дал, Бог и взял. Буди Имя Господне благословенно отныне и до века!»

Отцы и учители, пощадите теперешние слезы мои — ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и радость.

И верблюды-то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба Своего на погибель, и раб Его, восклицающий: «Буди Имя Твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня», — а затем тихое и сладостное пение во храме: «Да исправится молитва моя», и снова фимиам от кадила свяшенника и коленопреклоненная молитва!

С тех пор — даже вчера еше взял ее — и не могу читать эту пресвятую повесть без слез. А и сколько тут великого, тайного, невообразимого! Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых Своих на потеху дьяволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счишал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться перед сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой Мой ради Меня!»

Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды. Тут Творец, как и в первые дни творения, завершая каждый день похвалою: «Хорошо то, что Я сотворил», — смотрит на Иова и вновь хвалится созданием Своим. А Иов, хваля Господа, служит не только Ему, но послужит и всему созданию Его в роды и роды и во веки веков, ибо к тому и предназначен был. Господи, что это за книга и какие уроки!

Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их, — Господи! «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?»

Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солниа ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляюшая, примиряюшая, всепрошающая!

 

В Петербурге, в кадетском корпусе, пробыл я долго, почти восемь лет, и с новым воспитанием многое заглушил из впечатлений детских, хотя и не забыл ничего. Взамен того принял столько новых привычек и даже мнений, что преобразился в существо почти дикое, жестокое и нелепое. Лоск учтивости и светского обращения вместе с французским языком приобрел, а служивших нам в корпусе солдат считали мы все как за совершенных скотов, и я тоже. Я-то, может быть, больше всех, ибо изо всех товарищей был на все восприимчивее.

Когда вышли мы офицерами, то готовы были проливать свою кровь за оскорбленную полковую честь нашу, о настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же сам первый. Пьянством, дебоширством и ухарством чуть не гордились. Не скажу, чтобы были скверные; все эти молодые люди были хорошие, да вели-то себя скверно, а пуше всех я. Главное то, что у меня объявился свой капитал, а потому и пустился я жить в свое удовольствие, со всем юным стремлением, без удержу, поплыл на всех парусах. Но вот что дивно: читал я тогда и книги и даже с большим удовольствием; Библию же одну никогда почти в то время не развертывал, но никогда и не расставался с нею, а возил ее повсюду с собой: воистину берег эту книгу, сам того не ведая, «на день и час, на месяц и год».

Прослужив этак года четыре, очутился я наконец в городе К., где стоял тогда наш полк. Общество городское было разнообразное, многолюдное и веселое, гостеприимное и богатое, принимали же меня везде хорошо, ибо был я от роду нрава веселого, да к тому же и слыл не за бедного, что в свете значит немало. Вот и случилось одно обстоятельство, послужившее началом всему.

Привязался я к одной молодой и прекрасной девице, умной и достойной, характера светлого, благородного, дочери почтенных родителей. Люди были немалые, имели богатство, влияние и силу, меня принимали ласково и радушно. И вот покажись мне,что девица расположена ко мне сердечно, — разгорелось мое сердце при таковой мечте. Потом уж сам постиг и вполне догадался, что, может быть, вовсе я ее и не любил с такою силой, а только чтил ее ум и характер возвышенный, чего не могло не быть.

Себялюбие, однако же, помешало мне сделать предложение руки в то время: тяжело и страшно показалось расстаться с соблазнами развратной, холостой и вольной жизни в таких юных летах, имея вдобавок и деньги. Намеки, однако ж, я сделал. Во всяком случае, отложил на малое время всякий решительный шаг.

А тут вдруг случилась командировка в другой уезд на два месяца. Возвращаюсь я через два месяца и вдруг узнаю, что девица уже замужем, за богатым пригородным помещиком, человеком хоть и старее меня годами, но еше молодым, имевшим связи в столице и в лучшем обществе, чего я не имел, человеком весьма любезным и сверх того образованным, а уж образования-то я не имел вовсе. Так я был поражен этим неожиданным случаем, что даже ум во мне помутился. Главное же в том заключалось, что, как узнал я тогда же, был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз в ихнем доме, но не примечал ничего, ослепленный своими достоинствами. Но вот это-то по преимуществу меня и обидело: как же это, все почти знали, а я один ничего не знал?

И почувствовал я вдруг злобу нестерпимую. С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей любовь мою, а так как она меня не останавливала и не предупредила, то, стало быть, вывел я, надо мною смеялась. Потом, конечно, сообразил и припомнил, что нисколько она не смеялась, сама же, напротив, разговоры такие шутливо прерывала и зачинала на место их другие, — но тогда сообразить этого я не смог и запылал отомщением.

Вспоминаю с удивлением, что отомшение сие и гнев мой были мне самому до крайности тяжелы и противны, потому что, имея характер легкий, не мог подолгу ни на кого сердиться, а потому как бы сам искусственно разжигал себя и стал наконец безобразен и нелеп. Выждал я время и раз в большом обществе удалось мне вдруг «соперника» моего оскорбить будто бы из-за самой посторонней причины, подсмеяться над одним мнением его об одном важном тогда событии — в двадцать шестом году дело было — и подсмеяться, говорили люди, удалось остроумно и ловко.

Затем вынудил у него объяснение и уже до того обошелся при объяснении грубо, что вызов мой он принял, несмотря на огромную разницу между нами, ибо был я и моложе его, незначителен и чина малого. Потом уж я твердо узнал, что принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к жене своей, еше тогда невесте; теперь же подумал, что если та узнает, что он оскорбление от меня перенес, а вызвать на поединок не решился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ее.

Секунданта я достал скоро, товарища, нашего же полка поручика. Тогда хоть и преследовались поединки жестоко, но была на них как бы даже мода между военными — до того дикие нарастают и укрепляются иногда предрассудки. Был в исходе июнь, и вот встреча наша назавтра, за городом, в семь часов утра — и воистину случилось тут со мной нечто как бы роковое.

С вечера возвратившись домой, свирепый и безобразный, рассердился я на моего деншика Афанасия и ударил его изо всей силы два раза по лицу, так что окровавил ему лицо. Служил он у меня еще недавно, и случалось и прежде, что ударял его, но никогда с такою зверскою жестокостью. И верите ли, милые, сорок лет тому минуло времени, а припоминаю и теперь о том со стыдом и мукой.

Лег я спать, заснул часа три, встаю, уже начинается день.

Я вдруг поднялся, спать более не захотел, подошел к окну, отворил — отпиралось у меня в сад, — вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички. Что же это, думаю, ощущаю я в душе моей как бы нечто позорное и низкое? Не оттого ли, что кровь иду проливать? Нет, думаю, как будто и не оттого. Не оттого ли, что смерти боюсь, боюсь быть убитым? Нет, совсем не то, совсем даже не то...

И вдруг сейчас же и догадался, в чем было дело: в том, что я с вечера избил Афанасия! Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо в лицо, а он держит руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека! Экое преступление!

Словно игла острая прошла мне всю душу наскозь. Стою я как ошалелый, а солнышко-то светит, листочки-то радуются, сверкают, а птички-то, птички-то Бога хвалят... Закрыл я обеими ладонями лицо, повалился на постель и заплакал навзрыд. И вспомнил я тут моего брата Маркела и слова его пред смертью слугам: «Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить-то мне?»

«Да, стою ли», — вскочило мне вдруг в голову. В самом деле, чем я так стою, чтобы другой человек, такой же, как я, образ и подобие Божие, мне служил? Так и вонзился мне в ум в первый раз в жизни тогда этот вопрос. «Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали — сейчас был бы рай!»

«Господи, да неужто же и это неправда, — плачу я и думаю, — воистину я за всех, может быть, всех виновнее, да и хуже всех на свете людей!»

И представилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать? Иду убивать человека доброго, умного, благородного, ни в чем предо мной не повинного, а супругу его тем навеки счастья лишу, измучаю и убью. Лежал я так на постели ничком, лицом в подушку и не заметил вовсе, как и время прошло. Вдруг входит мой товарищ, поручик, за мной, с пистолетами: «А, — говорит, — вот это хорошо, что ты уже встал, пора, идем».

Заметался я тут, совсем потерялся, вышли мы, однако же, садиться в коляску: «Погоди здесь время, — говорю ему, — я в один миг сбегаю, кошелек забыл». И вбежал один в квартиру обратно, прямо в каморку к Афанасию: «Афанасии, — говорю, — я вчера тебя ударил два раза по липу, прости ты меня».

Он так и вздрогнул, точно испугался, глядит — и вижу я, что этого мало, мало, да вдруг, так, как был, в эполетах-то, бух ему в ноги лбом до земли: «Прости меня!» — говорю. Тут уж он и совсем обомлел: «Ваше благородие, батюшка барин, да как вы... да стою ли я...» — и заплакал вдруг сам, точно как давеча я, ладонями обеими закрыл лиио, повернулся к окну и весь от слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу, влетел в коляску, «вези» кричу.

«Видал, — кричу ему, — победителя — вот он пред тобою!» Восторг во мне такой, смеюсь, всю дорогу говорю, говорю, не помню уж, что и говорил. Смотрит он на меня: «Ну, брат, молодец же ты, вижу, что поддержишь мундир».

Так приехали мы на место, а они уже там, нас ожидают. Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел — стою я пред ним веселый, прямо лииом к липу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю. Выстрелил он, капельку лишь оцарапало мне шеку да за ухо задело.

«Слава Богу, — кричу, — не убили человека!» — да свой-то пистолет схватил, оборотился назад, да швырком, вверх, в лес и пустил: «Туда, — кричу, — тебе и дорога!» Оборотился к противнику: «Милостивый государь, — говорю, — простите меня, глупого молодого человека, что по вине своей вас разобидел, а теперь стрелять в себя заставил. Сам я хуже вас в десять крат, а пожалуй, еше и того больше. Передайте это той особе, которую чтите больше всех на свете».

Только что я это проговорил, так все трое они закричали: «Помилуйте, — говорит мой противник, рассердился даже, — если вы не хотели драться, к чему же беспокоили?» — «Вчера, — говорю ему, — еше глуп был, а сегодня поумнел», — весело так ему отвечаю. «Верю про вчерашнее, — говорит, — но про сегодняшнее трудно заключить по вашему мнению». — «Браво, — кричу ему, в ладоши захлопал, — я с вами и в этом согласен, заслужил!» — «Будете ли, милостивый государь, стрелять или нет?» — «Не буду, — говорю, — а вы, если хотите, стреляйте еше раз, только лучше бы вам не стрелять».

Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это страмить полк, на барьере стоя, прошения просить; если бы только я это знал!»

Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь: «Господа мои, — говорю, — неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять. «То-то вот и есть, — отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еше прежде ихнего выстрела, и не вводить их в великий и смертный грех, но до того безобразно, — говорю, — мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и не возможно, ибо только после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать. Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердиа, — посмотрите кругом на дары Божий: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем...»

Хотел я и еше продолжать, да не смог, дух даже у меня захватило, сладостно, юно так, а в сердце такое счастье, какого и не ошушал никогда во всю жизнь. «Благоразумно все это и благочестиво, — говорит мне противник, — и во всяком случае человек вы оригинальный». — «Смейтесь, -смеюсь я ему, — а потом сами похвалите». — «Да я готов и теперь, — говорит, — похвалить, извольте, я протяну вам руку, потому, кажется, вы действительно искренний человек». — «Нет, — говорю, — сейчас не надо, а потом, когда я лучше сделаюсь и уважение ваше заслужу, тогда протяните — хорошо сделаете».

Воротились мы домой, секундант мой всю-то дорогу бранится, а я-то его целую. Тотчас все товарищи прослышали, собрались меня судить в тот же день: «Мундир, дескать, замарал, пусть в отставку подает». Явились и защитники: «Выстрел все же, — говорят, — он выдержал». — «Да, но побоялся других выстрелов и попросил на барьере прошения». — «А кабы побоялся выстрелов, — возражают защитники, — так из своего бы пистолета сначала выстрелил, прежде чем прошения просить, а он в лес его еще заряженный бросил, нет, тут что-то другое вышло, оригинальное».

Слушаю я, весело мне на них глядя. «Любезнейшие мои, — говорю я, — друзья и товарищи, не беспокойтесь, чтоб я в отставку подал, потому что это я уже и сделал, я уже подал, сегодня же в канцелярии, утром, и когда получу отставку, тогда тотчас же в монастырь пойду, для того и в отставку подаю». Как только я это сказал, расхохотались все до единого: «Да ты б с самого начала уведомил, ну теперь все и объясняется, монаха судить нельзя», — смеются, не унимаются, да и не насмешливо вовсе, а ласково так смеются, весело, полюбили меня вдруг все, даже самые ярые обвинители, и потом весь-то этот месяц, пока отставка не вышла, точно на руках меня носят: «Ах ты, монах», — говорят.

И всякий-то мне ласково слово скажет, отговаривать начали, жалеть даже: «Что ты над собой делаешь?» — «Нет, — говорят, — он у нас храбрый, он выстрел выдержал и из своего пистолета выстрелить мог, а это ему сон накануне приснился, чтоб он в монахи пошел, вот он отчего».

Точно то же почти произошло и в городском обшестве. Прежде особенно-то и не примечали меня, а только принимали с радушием, а теперь вдруг все наперерыв узнали и стали звать к себе: сами смеются надо мной, а меня же любят.

Замечу тут, что хотя о поединке нашем все вслух тогда говорили, но начальство это дело закрыло, ибо противник мой был генералу нашему близким родственником, а так как дело обошлось без крови, а как бы в шутку, да и я, наконец, в отставку подал, то и повернули действительно в шутку. И стал я тогда вслух и безбоязненно говорить, несмотря на их смех, потому что все же был смех не злобный, а добрый.

Происходили же все эти разговоры больше по вечерам в дамском обшестве, женшины больше тогда полюбили меня слушать и мужчин заставляли. «Да как же это можно, чтоб я за всех виноват был, — смеется мне всякий в глаза, — ну разве я могу быть за вас, например, виноват?» — «Да где, — отвечаю им, — вам это и познать, когда весь мир давно уже на другую дорогу вышел и когда сущую ложь за правду считаем да и от других такой же лжи требуем. Вот я раз в жизни взял да и поступил искренно, и что же, стал для всех вас точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все же надо мной, — говорю, — смеетесь». — «Да как вас такого не любить?» — смеется мне вслух хозяйка, а собрание у ней было многолюдное.

Вдруг, смотрю, подымается из среды дам та самая молодая особа, из-за которой я тогда на поединок вызвал и которую столь недавно еше в невесты себе прочил, а я и не заметил, как она теперь на вечер приехала. Поднялась, подошла ко мне, протянула руку: «Позвольте мне, — говорит, — изъяснить вам, что я первая не смеюсь над вами, а, напротив, со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш».

Подошел тут и муж ее, а затем вдруг и все ко мне потянулись, чуть меня не целуют. Радостно мне так стало!..

 

Поступил я в монастырь и уже несколько лет пробыл там. Странствуя, встретил я однажды в губернском городе К. бывшего моего деншика Афанасия, а с тех пор как я расстался с ним, прошло уже восемь лет. Нечаянно увидел меня на базаре, узнал, подбежал ко мне, и, Боже, сколь обрадовался, так и кинулся ко мне: «Батюшка, барин, вы ли это? Да неужели вас вижу?» Повел меня к себе. Был уже он в отставке, женился, двух детей младенцев уже прижил. Проживал с супругой своею мелким торгом на рынке. Комната у него бедная, но чистенькая, радостная. Усадил меня, самовар поставил, за женой послал, точно я праздник какой ему сделал, у него появившись. Подвел ко мне деток: «Благословите, батюшка». — «Мне ли благословлять, — отвечаю ему, — инок я простой и смиренный, Бога о них помолю, а о тебе, Афанасий Павлович, и всегда, на всяк день, с того самого дня Бога молю, ибо с тебя,-говорю,— все вышло».

И объяснил ему я это, как умел. Так что же человек: смотрит на меня и все не может представить, что я, прежний барин его, офицер, пред ним теперь в таком виде и в такой одежде, заплакал даже. «Чего же ты плачешь, — говорю ему, — милый ты человек, лучше повеселись за меня душой, милый, ибо радостен и светел путь мой». Многого не говорил, а все охал и качал на меня головой умиленно. «Где же ваше, — спрашивает, — богатство?» Отвечаю ему: «В монастырь отдал, а живем мы в общежитии». После чаю стал я прощаться с ними, и вдруг вынес он мне полтину жертву на монастырь, а другую полтину, смотрю, сует мне

в руку, торопится: «Это уж вам, — говорит, — странному, путешествующему, пригодится вам, может, батюшка». Принял я его полтину, поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный, и думаю дорогой: «Вот мы теперь оба, — и он у себя, и я идуший, — охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как Бог привел встретиться».

И больше я уж с тех пор никогда не видел его. Был я ему господин, а он мне слуга, а теперь, как облобызались мы с ним любовно и в духовном умилении, меж нами великое человеческое единение произошло. Думал я о сем много, а теперь мыслю так: неужели так недоступно уму, что сие великое и простодушное единение могло бы в свой срок и повсеместно произойти меж наших русских людей? Верую, что произойдет, и сроки близки.

ВОПРОСЫ

1. Расскажите историю о праведном человеке в земле Уц из первого отрывка романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

2. Поясните, как вы поняли следующие строки великого писателя из второго отрывка: «О настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же самый первый».

3. Почему рассказчик отказался от дуэли?

4. Как вы думаете, в чем заключался смысл жизни старца Зосимы?

8. А.П. ЧЕХОВ. ЖИЗНЬ В ВОПРОСАХ И ВОСКЛИЦАНИЯХ

Детство. Кого Бог дал, сына или дочь? Крестить скоро? Крупный мальчик! Не урони, мамка! Ах, ах! Упадет!! Зубки прорезались? Это у него золотуха? Возьмите у него кошку, а то она его оцарапает! Потяни дядю за ус! Так! Не плачь! Ломовой идет! Он уже и ходить умеет! Унесите его отсюда — он невежлив! Что он вам наделал?! Бедный сюртук! Ну, ничего, мы высушим! Чернила опрокинул! Спи, пузырь! Он уже говорит! Ах, какая радость! А ну-ка, скажи что-нибудь! Чуть извозчики не задавили!! Прогнать няньку! Не стой на сквозном ветре! Постыдитесь, можно ли бить такого маленького? Не плачь! Дайте ему пряник!

Отрочество. Иди-ка сюда, я тебя высеку! Где это ты себе нос разбил? Не беспокой мамашу! Ты не маленький! Не подходи к столу, тебе после! Читай! Не знаешь? Пошел в угол! Единица! Не клади в карман гвоздей! Почему ты мамаши не слушаешься? Ешь как следует! Не ковыряй в носу! Это ты ударил Митю? Пострел! Читай мне «Демьянову уху»! Как будет именительный падеж множественного числа? Сложи и вычти! Вон из класса! Без обеда! Спать пора! Уже девять часов! Он только при гостях шалит! Врешь! Причешись! Вон из-за стола! А ну-ка, покажи свои отметки! Уже порвал сапоги?! Стыдно реветь такому большому! Где это ты мундир запачкал? На вас не напасешься! Опять единииа? Когда, наконец, я перестану тебя пороть? Если ты будешь курить, то я тебя из дома выгоню! Как будет превосходная степень от facilis?1 Facilissimus? Врете! Кто это вино выпил? Дети, обезьяну на двор привели! За что вы моего сына на второй год оставили? Бабушка пришла!

1 Легкий (лат.).

Юношество. Тебе еше рано водку пить! Скажите о последовательности времен! Рано, рано, молодой человек! В ваши лета я еще ничего такого не знал! Ты еше боишься при отце курить? Ах, какой срам! Тебе кланялась Ниночка! Возьмемте Юлия Цезаря! Здесь ut consecutivum? Ах, душка! Оставьте, барин, а то я... папеньке скажу! Ну, ну... шельма! Браво, у меня уже усы растут! Где? Это ты нарисовал, а не растут! У Nadine прелестный подбородок! Вы в каком теперь классе? Согласитесь же, папа, что мне нельзя не иметь карманных денег! Наташа? Знаю! Я был у нее! Так это ты? Ах ты, скромник! Дайте покурить! О, если б ты знал, как я ее люблю! Она божество! Кончу курс в гимназии и женюсь на ней! Не ваше дело, maman! Посвяшаю вам свои стихи! Оставь покурить! Я пьянею уже после трех рюмок! Bis! bis! Браааво! Неужели ты не читал Борна? Не косинус, а синус! Где тангенс? У Соньки плохие ноги! Можно поцеловать? Выпьем! Ураааа, кончил курс! Запишите за мной! Займите четвертную! Я женюсь, отец! Но я дал слово! Ты где ночевал?

Между 20 и 30 годами. Займите мне сто рублей! Какой факультет? Мне все одно! Почем лекция? Дешево, однако! В Стрельну и обратно! Бис, бис! Сколько я вам должен? Завтра придете! Что сегодня в театре? О, если бы вы знали, как я вас люблю! Да или нет? Да? О, моя прелесть! В шею! Челаэк! Вы херес пьете? Марья, дай огуречного рассольцу! Редактор дома? У меня нет таланта? Странно! Чем же я жить буду? Займите пять рублей! В Salon! Господа, светает! Я ее бросил! Займите фрак! Желтого в угол! Я и так уже пьян! Умираю, доктор! Займи на лекарство! Чуть не умер! Я похудел? К Яру, что ли? Стоит того! Дайте же работы! Пожалуйста! Эээ... да вы лентяй! Можно ли так опаздывать? Суть не в деньгах! Нет-с, в деньгах! Стреляюсь!! Шабаш! Черт с ним, со всем! Прошай, паскудная жизнь! Впрочем... нет! Это ты, Лиза? Песнь моя уже спета, maman! Я уже отжил свое! Дайте мне место, дядя! Ma tante1, карета подана! Merci, mon oncle!2 не правда ли, я изменился, топ oncle? Пересобачился! Ха-ха! Напишите эту бумагу! Жениться? Никогда! Она — увы! — замужем! Ваше превосходительство! Представь меня своей бабушке, Серж! Вы очаровательны, княжна! Стары? Полноте! Вы напрашиваетесь на комплименты! Позвольте мне кресло во второй ряд!

Тетя (фр.)— Благодарю, дядя! (фр.)

Между 30-50 годами. Сорвалось! Есть вакансия? Девять без козырей! Семь червей! Вам сдавать, votre excellence1. Вы ужасны, доктор! У меня ожирение печени? Чушь! Как много берут эти доктора! А сколько за ней приданого? Теперь не любите, со временем полюбите! С законным браком! Не могу я, душа моя, не играть! Катар желудка? Сына или дочь? Весь в отца! Хе-хе-хе... не знал-с! Выиграл, душа моя! Опять, черт возьми, проиграл! Сына или дочь? Весь в... отиа! Уверяю тебя, что я не знаю! Перестань ревновать! Едем, Фани! Браслет? Шампанского! С чином! Merci! Что нужно делать, чтобы похудеть? Я лыс?! Не зудите, теша! Сына или дочь? Я пьян, Каролинхен! Дай я тебя поцелую, немочка! Опять этот каналья у жены! Сколько у вас детей? Помогите бедному человеку! Какая у вас дочь миленькая! В газетах, дьяволы, пропечатали! Иди, я тебя высеку, скверный мальчишка! Это ты измял мой парик?

1 Ваше превосходительство (фр.).

Старость. Едем на воды? Выходи за него, дочь моя! Глуп? Полно! Плохо пляшет, но ноги прелестны! Сто рублей за... поцелуй?! Ах, ты, чертенок! Х-хе-хе! Рябчика хочешь, девочка? Ты, сын, того... безнравствен! Вы забываетесь, молодой человек! Пст! пст! пст! Люблю музыку! Шям... Шям... панского! «Шута» читаешь? Хе-хе-хе! Внучатам конфеток несу! Сын мой хорош, но я был лучше! Где ты, то время? Я и тебя, Эммочка, в завещании не забыл! Ишь я какой! Папашка, дай часы! Водянка? Неужели? Царство небесное! Родня плачет? А к ней идет траур! От него пахнет! Мир праху твоему, честный труженик!

ВОПРОСЫ

1. Похожа ли та часть жизни, которую вы прожили, на то, что изображено в рассказе А.П. Чехова?

2. Не страшна ли бессмысленность подобной жизни?

4. ПОНЯТИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ В РЕЛИГИЯХ И ФИЛОСОФИЯХ МИРА

1. ПОИСКИ ВЕРЫ. АГНОСТИКИ. АТЕИСТЫ

Каждый человек, даже если он считает себя неверующим, в глубине души своей тянется к чему-то возвышенному, прекрасному, чему-то такому, что стоит над всем миром, что достойно преклонения.

Во всякой душе заложено это стремление. В древности люди преклонялись перед силами природы. Солнце всходило, освещая землю, и люди падали перед ним на колени. «Вот наш бог!» — говорили они. Другие, страшась грома и молнии, трепетали и также говорили: «Вот наш бог!»

А потом бывали у человечества и другие боги. Люди стремились к удовольствиям и наслаждениям, ко всему тому, что развлекает, и говорили: «Вот наш бог!» Они изготовляли статуи богов и богинь, давали им различные имена и носили эти статуи на праздничных шествиях, предаваясь необузданному веселью.

Но проходили дни праздников, и человек опять оставался один на один со своими горестями и мучительными вопросами о смысле жизни, о страдании, о добре и зле. Боги вина и веселья не могли ответить на них. Людям стало казаться, что жизнью правит неумолимая судьба и, что бы человек ни делал, он не в силах изменить предназначенного ему пути.

Следует сразу сказать, что «доказать» существование Бога, как мы доказываем теорему в курсе геометрии, убедить, опираясь на логику, нельзя так же, как нельзя «доказать» кому-либо, что он должен дружить именно с этим из своих знакомых или любить именно эту девушку. Такие человеческие чувства, как дружба и любовь, возникают не в результате логических рассуждений, а по влечению сердца.

Кто-то хорошо сказал: «Если вы можете объяснить, почемулю— бите, значит, вы не любите». Вера так же, как чувство любви и дружеской привязанности, выходит за пределы действия логики. Вера, конечно, не отменяет разума и не противоречит ему. Просто область веры иная, чем та, в которой действуют разум и логика.

Она включает в себя разум, чувства, волю и пронизывает всю человеческую сущность.

Когда рядом верные друзья, то человек чувствует себя увереннее, счастливее. Тем более счастлив тот, кто почувствовал близость Бога в своей жизни, Его поддержку и защиту. Такой человек никогда не бывает одинок. Земля для него не песчинка мироздания, на которой он появился непонятно зачем и почему, а дом, жилище, устроенные ему Богом. И жизнь его, протекающая в этом доме, не что-то случайное и, может быть, не очень нужное, а некий путь, для которого он пришел на землю.

Такую веру можно сравнить с отношениями в дружной семье, где все строится на доверии. Человеку радостно сознавать, что его любят. Вспомним драматический эпизод из жизни Николая Ростова, героя романа «Война и мир». Николай проигрывает в карты крупную сумму денег. Он идет к отцу с просьбой о деньгах. В душе своей он считает себя негодяем, подлецом, на коленях со слезами готов просить прощения, и вдруг тут же, самым небрежным тоном, которого не мог простить себе всю последующую жизнь, он сообщает отцу о своем проигрыше как о каком-то пустяке, хотя знает, что денежные дела семьи очень плохи. Но Николай уверен в любви своих родных: они поймут его, простят ему легкомыслие. И эта уверенность не позволяет Николаю впасть в отчаяние, а позже любовь отца, никогда его ничем не попрекнувшего, поможет ему искренне раскаяться.

Напротив, большинство персонажей «Мертвых душ» Н.В. Гоголя — Собакевич, Коробочка, Плюшкин, Ноздрев — только и ждут, что их обманут, проведут, а сами ищут для себя только выгоды. В кругу таких людей нет дружбы, любви, человеческой привязанности. Самим названием произведения автор как бы подчеркивает, что такой образ жизни уничтожает человека, превращает его в жалкую карикатуру.

Доверие к людям придает человеку силы для жизни. Но насколько больше дает ему сил и возвышает его достоинство и вера в то, что он не случайное сочетание молекул, которое сегодня есть, а завтра может рассыпаться вместе со своими исканиями и убеждениями, а любимое творение Бога, в котором, кроме биологической природы, обитает как бы частичка Самого Творца, Его образ и подобие.

Для некоторых людей ответ на вопрос о Боге совсем не труден. Одни из них, атеисты, просто отрицают существование Бога. Они либо считают, что в мире существует только то, что можно увидеть и потрогать, либо полагают, что в мире так много зла, несправедливости, что просто невозможно допустить существование разумного начала.

Другие же — их называют агностиками (от греч. agnostos — непознаваемый) — утверждают, что мы вообще не можем знать и с уверенностью сказать, существует Бог или нет; однако они живут и действуют так, как если бы Бога не было. Мы назвали бы их практическими атеистами. Такими же практическими атеистами можно назвать людей, которые говорят, что верят в Бога, но эта вера никак не влияет на их жизнь.

Эти люди, даже крестившись в зрелом возрасте, продолжают жить, как неверующие. Такие вещи, как, скажем, частые выпивки, обман, нарушение супружеской верности, разводы и т.п., не представляются им предосудительными. В своей жизни они руководствуются не религиозной моралью, а просто поступают так, «как все». К этой группе людей следует причислить и так называемых формально верующих. Для них вера — не путь к изменению своего образа жизни, к ее переосмыслению, а всего лишь религиозный обряд и традиция.

Можно ли согласиться с утверждением атеистов, что вся сложнейшая психическая жизнь человека есть результат биохимических реакций, происходящих в его организме? Можно ли согласиться с тем, что никакой человеческой сущности, отличной от тела, то есть того, что называют душой, не существует? С древнейших времен самым существенным элементом различных религиозных верований было глубокое убеждение в том, что душа не умирает со смертью тела, а переходит в иной мир, который разные народы представляли себе по-разному.

Вызывание душ предков, общение с ними входили в религиозные обряды многих форм язычества. Было ли все это грубым суеверием или за этим, пусть примитивным, религиозным опытом стояла некая таинственная реальность?

До недавнего времени этот вопрос выходил за пределы практических знаний. Что мы можем знать о том, что будет после смерти? Ведь «оттуда» никто не возвращался! Однако современная медицина нередко позволяет врачам вернуть к жизни больных, находящихся в состоянии клинической смерти. Многие из тех, кому была возвращена жизнь, несомненно умерли бы гораздо раньше. Такое оживление называется реанимацией. Как правило, реанимация возможна, если с момента клинической смерти прошло не более нескольких минут. Состояние это нередко сопровождается совершенно удивительными переживаниями. Многие реанимированные люди рассказывают, что с наступлением их физической смерти духовная жизнь продолжалась.

Интересны результаты исследований американских врачей, собравших рассказы более 150 человек, переживших клиническую смерть. Для самих людей, переживших такой «опыт смерти», жизнь души после смерти становится совершенно очевидным фактом. Они не просто верят, а совершенно точно знают о жизни души после смерти тела.

Вот некоторые краткие отрывки из воспоминаний: «Со всех сторон люди шли к месту аварии... Когда они подходили совсем близко, я пытался увернуться, чтобы сойти с их пути, но они просто проходили сквозь меня...

Я не мог ни к чему притронуться, не мог общаться ни с кем из окружающих меня. Это жуткое ощущение одиночества, ощущение полной изоляции. Я знал, что я совершенно один, наедине с собой». Кстати сказать, иногда люди способны пересказать или сообщить точные подробности событий, которые происходили даже в соседних комнатах или в еще более отдаленных местах, пока они были «мертвы». Доктор Кублер-Росс записал об одном замечательном случае, где слепая «видела» и затем ясно описала все, происходившее в комнате, где она умерла, хотя, когда снова вернулась к жизни, она опять была слепа.

Конечно, эти результаты не являются абсолютными доказательствами посмертной жизни души, хотя и наводят на многие размышления.

ВОПРОСЫ

1. Кто такие агностики? Есть ли агностики в вашем классе?

2. Почему нельзя ни доказать, ни опровергнуть существование Бога?

3. В изложенном выше материале говорилось и о таких людях, которые, даже крестившись в зрелом возрасте, продолжают жить так, как люди неверующие. Как вы считаете, стоило ли им креститься?

4. О чем свидетельствует реанимационная практика во второй половине XX века?

2. ЯЗЫЧЕСКИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ СИСТЕМЫ. ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНИХ ГРЕКОВ И РИМЛЯН

Многие ученые и исследователи считают, что в последние годы до Рождества Христова истинного богопознания не было ни у одного народа, кроме еврейского.

Согласно христианскому учению, понятия о едином истинном Боге и об отношении людей к Нему в течение многих веков, прошедших от падения прародителей, затмились окончательно. Люди все больше погружались в жизнь окружающей их природы и совсем потеряли представление о высшем духовном мире. Появились так называемые языческие религиозные системы. В них обоготворялась либо вся природа, либо ее часть — отдельные явления и таинственные силы.

В греко-римском мире господствующая языческая религия допускала обоготворение людей. (Это красочно описано в рассказе Сельмы Лагерлеф, который приводится в разделе 6 этой главы.) Эта религия пошатнулась, когда просвещение в греческом обществе развилось настолько, что образованные люди не могли мириться с верой в обоготворенных вождей народа и назвали это продуктом человеческой фантазии.

В результате развития просвещения в древнегреческом обществе появились философские системы, поставившие своей задачей постижение и объяснение бытия мира и вещей. Философия подвергла языческую религию критике и отвергла ее. Взгляды философов распространились в народе, вследствие чего недоверие к языческим богам стало массовым явлением.

Отрицание религии началось в Греции еще за три века до Рождества Христова и ко времени появления христианства было почти всеобщим. Религия перестала быть общенародной. Люди уже не верили своим богам, хотя по привычке и исполняли религиозные обряды. Сыграла свою роль в этом и привязанность к блестящим религиозным церемониям, удовлетворявшим эстетические чувства и понятным каждому.

Подобное случилось и с религией римлян. Народная римская религия держалась до тех пор, пока завоевания Рима не вышли за пределы Италии, особенно пока не возникли столкновения Рима с Грецией. Греки, завоеванные римлянами, подчинили их своему культурному и нравственному влиянию. Они познакомили римлян со своим образованием, философией и передали им свои взгляды на религию.

Высшие классы римского общества прежде других усвоили греческое образование, поэтому среди них в первую очередь и появилось неверие в отечественных богов. Постепенно им последовал и народ. Сценические представления, в которых высмеивались боги, подрывали и без того пошатнувшиеся религиозные убеждения. Если и оставалось в народе что-то религиозное, то только привязанность к обрядам и церемониям. Даже жрецы были заражены общим неверием.

Римские правители, заботясь о всемирном господстве, собрали в римском пантеоне изображения всех богов завоеванных народов. Это окончательно заставило римский народ относиться равнодушно к собственной религии; установилось убеждение, что можно принадлежать к какой угодно религии.

Философия, развенчавшая народные языческие религии, вместо них не могла дать ничего положительного. Одни философы — эпикурейцы — полагали, что вся человеческая мудрость заключается в наслаждении жизнью. Другие — стоики, — проповедуя строгость жизни и равнодушие к ее случайностям, предлагали искать успокоения в неизбежности всего совершающегося, в глубине познания человека; о божественном, о чем-то высшем в этой жизни, не было и речи. Платонизм, выработавший понятие о Высочайшем, Божественном Мироправителе, проповедовал зависимость человека от Него, а общение с Ним признавал единственным источником освящения; но на этом данное учение и остановилось, не разъясняя, каким образом людям искать общения с Высочайшим. Плотин обогатил учение Платона взглядами Аристотеля, стоиков, скептиков, эпикурейцев и пифагорейцев, причем так, что получилась не некая эклектичная смесь, а цельная философская система, получившая название неоплатонизма.

Однако, все эти философские течения не могли заменить человеку религии. Люди, сознавая внутреннюю пустоту, переходили от одной философской системы к другой, но нигде не находили удовлетворения своим религиозным поискам. Разумеется, большинство народа философии не знало. При отсутствии определенной веры люди бросились в противоположную крайность — к суевериям.

Вот почему в греко-римском мире особенно распространились восточные культы со своими гаданиями, волшебствами, гороскопами и т.д. Знакомая и в наши дни картина, не правда ли?

Деспотизм императоров, наплыв в Рим богатств со всего мира, роскошь и проповедующая наслаждение философия — все это содействовало упадку прежней строгости нравов.

Таким образом, попытка греческой философии освободить человека от внутренней пустоты посредством разума не достигла цели, философия сложила оружие перед языческой религией своего времени.

Победа над языческим миром принадлежала христианству, заключавшему в себе внутреннее основание для очищения и преобразования жизни человека. Эта тема более подробно рассмотрена в других разделах настоящей главы.

ВОПРОСЫ

1. В чем заключается суть учения языческих религиозных систем?

2. Расскажите о религии и философии у древних греков.

3. В чем видели смысл жизни эпикурейцы? Стоики?

4. Как вы считаете, почему восточные культы со многими своими ритуалами, гороскопами и т.д. возродились и в наше время?

5. Почему к началу нашей эры в греко-римском мире наблюдалось резкое падение нравственности?

3. РЕЛИГИЯ И ЕЕ РОЛЬ В ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Философы и богословы определяли религию различно, подчеркивая ту или другую особенность отношений человека к высшему существу или высшим силам, которому или которым он поклоняется.

Одни предполагали сущность религии в субъективной вере, другие — в объективном откровении. Одни определяли религию как индивидуальное отношение человеческой души к божественному, другие сводили ее к тому собирательному творчеству и той социальной организации, которыми созидаются культ, догмы, религиозная община и иерархия.

В сфере психологии религия понималась различно. Преимущественное значение придавалось либо интеллектуальному элементу, то есть она определялась как своего рода понимание или представление Сущего (Георг Гегель), либо элементу эмоциональному — чувству (например, «чувство зависимости» у Фридриха Шлейермахера), либо, наконец, элементу человеческой воли в ее отношении к высшей нравственной воле (Иммануил Кант).

Все эти перечисленные особенности, несомненно, присущи религии, однако не исчерпывают ее, будучи взяты в отдельности. Религая может быть предварительно определена как организованное поклонение Высшей Силе или высшим силам.

Современный энциклопедический словарь справедливо отмечает, что религия (от лат. religio — набожность, святыня, предмет культа) — это мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основанные на вере в существование Бога или богов, в существование священного, то есть той или иной разновидности сверхъестественного.

Мы выделили курсивом слова соответствующее поведение, поскольку религия — это не только мировоззрение, но и образ жизни. Вряд ли можно назвать религиозными тех людей, которые лишь изредка приходят в храм и живут так, как будто Бога нет или Он слишком далек и абстрактен. Нередко можно наблюдать и обратное — часто посещающий храм человек не осмысливает, зачем он это делает, и результат бывает плачевный — свой образ жизни изменить не удается, иногда даже появляется озлобленность и раздраженностью

Вера без дел мертва.

Однако вернемся к толкованию понятия религии. Вера раскрывается человеком в его деятельности, и, следовательно, религия не может замыкаться сферой личности. Как ни велико значение личности в религиозной истории, само величие и могущество лица доказывается здесь прежде всего тем, что его вера становится религией, то есть организующей и организованной верой человеческого общества. В этом заключается значение реформаторов, пророков, вероучителей.

В области духовно-нравственной жизни человечества яснее, чем где-либо, наблюдается сочетание социальной эволюции и личного творчества, которое обусловливается средой, но вместе с тем воздействует на нее и обусловливает ее прогресс.

Религия есть поклонение высшим силам. Но откуда человек получает понятие об этих высших силах? Человеческая немощь и нужда, сознание своей конечности, своей зависимости еще не объясняют, почему человек поклоняется тем или другим определенным высшим существам.

С точки зрения любой религии источником определенных верований является откровение высших сил. Понятие же о чистом бесплотном духе, точно также как и понятие о бездушной материальной вещи, есть лишь результат абстракции.

Каково бы ни было личное отношение к отдельным формам откровения или к откровению вообще, нельзя не признать его несомненную реальность в качестве психического факта, реальность Бога или богов для верующего сознания.

ВОПРОСЫ

1. Прокомментируйте толкование понятия религии философами Г. Гегелем, Ф. Шлейермахером и И. Кантом,

2. Рене Декарт (1596-1650) — французский философ и математик — пытался доказать существование Бога как источника объективной значимости человеческого мышления («...мыслю, следовательно, существую»). Он был сторонником теории дуализма души и тела (дуализм — философское учение, исходящее из признания равноправными двух начал — духа и материи, идеального и материального). Согласны ли вы с Р. Декартом?

4. ИУДАИЗМ

Иудаизм — старейшая их трех великих мировых монотеистических1 религий, «предшественник» христианства и ислама. Сущность иудаизма заключается в глубокой вере, что существует единый истинный Бор, Создатель и Властелин всего мира. Он трансцендентен и вечен. Он все видит и все знает. В течение многих веков, при всех политических переворотах Богооткровения я религия иудеями сохранялась неизменно.

1 Напомним, что монотеизм (от греч. monos — один, единственный и theos— Бог), в отличие от политеизма, утверждает, что Господь — единственный Бог.

Во время своего пребывания в Египте евреи, пользуясь сначала милостями правительства, начали быстро размножаться, так что из них образовался целый народ. Пока в Египте властвовали так называемые цари-пастухи, гиксосы, родственные евреям по своему племенному происхождению и положению в стране, последним жилось привольно. Но когда гиксосы были изгнаны из Египта и власть снова перешла к местным фараонам, положение евреев резко изменилось к худшему.

Подозрительно относясь к еврейскому народу, пользовавшемуся особенными милостями низвергнутой чужеземной династии, фараоны начали всячески угнетать его и использовать на тяжелых работах. Чтобы обезопасить страну от дальнейшего вторжения диких чужеземцев, правительство нашло нужным построить несколько новых укреплений; для выполнения всех тяжелых земляных и других работ использовался даровой труд евреев.

Вопль притесняемого народа дошел до слуха Еоспода, и он послал ему избавителя в лице Моисея. Чудесно спасенный и воспитанный при дворе, Моисей, получив поручение освободить свой народ, повел борьбу с жестокими египетскими властителями; опираясь на постигшие страну бедствия (казни египетские), он вынудил фараона отпустить народ.

Совершив установленную в память знаменательного события Пасху, евреи под предводительством Моисея двинулись из Египта, захватив с собой массу всяких сокровищ, взятых у египтян. Так как прямой путь на северо-восток был прегражден сплошной стеной пограничных укреплений, то Моисей повел народ к юго-востоку, чтобы, обогнув западный залив Чермного (Красного) моря, проникнуть в степи Синайского полуострова.

Между тем фараон успел одуматься. Не желая лишаться огромной даровой рабочей силы, он бросился в погоню за беглецами и настиг их у берега залива. Положение евреев было критическое, готова была возникнуть паника, но по чудесному мановению жезла Моисеева море расступилось перед ними, и они успели перебраться на другую сторону. А когда египтяне бросились за ними, море поглотило их в своих волнах.

Чудесное событие перехода через Чермное (Красное) море сохранилось в предании у египетских жрецов, которые старались, подобно новейшим рационалистам, объяснить его тем, что Моисей, хорошо изучив приливы и отливы, воспользовался для перехода одним весьма большим отливом.

ВОПРОСЫ

1. История еврейского народа подробно описана в Библии, в Ветхом Завете. Приходилось ли вам читать Библию?

2. Как вы считаете, насколько библейская история соответствует реальным историческим событиям?

3. Почему Библия является главным авторитетом для множества людей на протяжении тысячелетий?

5. ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ — ОСНОВА НРАВСТВЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Итак, за полторы тысячи лет до Рождества Христова, после великих чудес, совершенных пророком Моисеем в Египте, фараон вынужден был отпустить еврейский народ, и он, перейдя чудесным образом Чермное (Красное) море, пошел по пустыне Синайского полуострова на юг, направляясь к обещанной (Обетованной) земле.

К пятидесятому дню после исхода из Египта еврейский народ подошел к подножию Синайской горы и расположился здесь станом. Здесь пророк Моисей взошел на гору, и Господь объявил ему: «Скажи сынам Израилевым: если будете слушаться голоса Моего и соблюдать Завет Мой, то будете Моим народом». Когда Моисей передал волю Божию евреям, они ответили: «Все, что сказал Господь, исполним и будем послушны!»

Тогда Господь повелел Моисею к третьему дню приготовить народ для принятия закона, и евреи постом и молитвой стали готовиться к нему. На третий день густое облако покрыло вершину горы Синай. Сверкали молнии, гремел гром и раздавался сильный трубный звук. От горы восходил дым, и вся она сильно колебалась. Народ стоял вдалеке и с трепетом наблюдал происходящее. На горе Господь сказал Моисею Свой закон в виде Десяти заповедей, которые пророк потом пересказал народу. Вот они:

1. Я Господь, Бог твой... До не будет у тебя других богов пред лицем Моим.

2.Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им...

3. Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно...

4. Помни день покоя, чтобы проводить его свято; шесть дней трудись и совершай в них все твои дела, а день седьмой — день покоя — да будет посвящен Господу, Богу твоему...

5. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе...

6. Не убивай...

7. Не прелюбодействуй...

8. Не кради...

9. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего...

10. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его…, ничего, что у ближнего твоего.

(Исх 20:2-17)

Закон, который пророк Моисей дал еврейскому народу, имел целью регулировать не только его религиозную, но и гражданскую жизнь.

О Десяти заповедях надо сказать, что они содержат в себе самые основы нравственности, закладывают те фундаментальные принципы, без которых невозможно существование никакого человеческого общества. Поэтому они являются как бы конституцией человечества. Вероятно, по причине такой чрезвычайной важности и неприкосновенности Десять заповедей, в отличие от других заповедей, были написаны не на бумаге или каком-либо другом тленном предмете, а на камне.

В Десяти заповедях есть определенная последовательность. Так, в первых четырех заповедях говорится об обязанностях человека по отношению к Богу, следующие пять определяют взаимоотношения между людьми, а последняя призывает к чистоте мыслей и желаний.

Несомненно, есть некоторые общие черты между Десятью заповедями и законами древних народов, населявших северо-западную часть Месопотамии. Известны законы шумерского царя Ur-Nammu (2050 год до Рождества Христова), аморитского царя Bilalama, шумеро-аккадского правителя Lipit-Ishtal, вавилонского царя Hammurabi (1800 год до Рождества Христова), ассирийские и хеттские законы, составленные около полутора тысяч лет до Рождества Христова.

Эти общие элементы и совпадения можно объяснить полным единством нравственного закона, заложенного Богом в душу человека. Если бы человеческая природа не была повреждена грехом, то, вероятно, одного голоса совести было бы достаточно, чтобы регулировать все человеческие взаимоотношения. В отличие от Десяти заповедей, в древних языческих законах явно чувствуется нравственное несовершенство их составителей.

Десять заповедей сформулированы весьма кратко и ограничиваются самыми минимальными требованиями. В этом и заключается их большое преимущество. Они предоставляют человеку максимум свободы в устройстве своих житейских дел, отчетливо определяя лишь те границы, которые нельзя переступить, не поколебав основ общественной жизни.

ВОПРОСЫ

1. На какие три условные группы можно разделить Десять заповедей?

2. Почему о Десяти заповедях можно сказать, что они составляют «костяк» нравственности христианина, его конституцию?

3. На чем и когда первоначально были написаны Десять заповедей? Подумайте над ними и постарайтесь выучить их наизусть!

4. Какие из заповедей вы выполняете, а какие нет?

6. С. ЛАГЕРЛЕФ. РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО — НАЧАЛО НАШЕЙ ЭРЫ. ВИДЕНИЕ ИМПЕРАТОРА АВГУСТА

Это было в то время, когда Август был римским императором, а Ирод царствовал в Иерусалиме. Однажды случилось, что необычайно великая и святая ночь спустилась на землю. Это была самая темная ночь, какую кому-либо доводилось видеть, и можно было подумать, что весь земной шар провалился в глубокий и огромный подвал. Невозможно было отличить воду от земли, и немыслимо было найти даже самую знакомую дорогу. Да иначе и не могло быть, потому что с неба не доходило ни единого луча света. Все звезды остались по своим домам и ласковая луна отвратила свое лицо от земли.

И так же глубоки, как мрак, были тишина и молчание. Реки остановились в своем течении, и даже осиновые листья перестали дрожать. Если бы подойти к морю, то оказалось бы, что волны не ударяются о берег, а если бы пойти в пустыню, то песок не заскрипел бы под ногами. Все окаменело и стало неподвижным, чтобы не нарушать святости ночи. Трава не смела расти, роса не падала, и цветы не решались выдыхать аромат.

В эту ночь дикие звери не охотились, змеи не жалили, собаки не лаяли. И что еше чудеснее, ни один неодушевленный предмет не пожелал нарушить святость ночи содействием злому делу. Ни одна отмычка не отперла замка, и ни один нож не был в состоянии пролить кровь.

Как раз в эту ночь шла в Риме небольшая группа людей от дворца императора по Палатинскому холму, направляясь через Форум к Капитолию. На только что закончившемся заседании сенаторы спросили императора, имеет ли он что-нибудь против того, чтобы они воздвигли ему храм на священной горе Рима. Но Август не сразу дал свое согласие. Он не знал, будет ли это приятно богам, чтобы его храм был рядом с ними, и ответил, что сначала принесет жертву своему гению1, чтобы узнать его волю относительно этого намерения. И теперь в сопровождении нескольких доверенных лиц он шел совершать это жертвоприношение.

Августа несли на носилках, потому что он был стар и длинные лестницы Капитолия утомляли его. Он сам держал клетку с голубями, которых должен был принести в жертву. С ним не было ни жрецов, ни сенаторов, только самые ближайшие друзья. Факельщики шли впереди, чтобы освешать дорогу сквозь ночной мрак, за ними следовали рабы, несшие треногий жертвенник, угли, ножи, священный огонь — все необходимое для жертвоприношения.

По дороге император смеялся и шутил со своими приближенными, и потому никто из них не заметил таинственной тишины и молчания ночи. Только очутившись на верхней части Капитолия и дойдя до пустынного пространства, предназначенного для нового храма, они поняли, что происходит что-то необычайное.

Нет, эта ночь не была подобна другим ночам. Наверху, на краю холма, путники увидели диковиннейшее существо. Сначала им показалось, что это старый, скрюченный оливковый ствол, потом они решили, что древнее каменное изображение из храма Юпитера вышло на скалу. Наконец они поняли, что это могла быть только старая сивилла2.

1 Гений (от лат. gens — род, gigno — рождать, производить) — в римской мифологии первоначально божество — прародитель рода. В эпоху империи особое значение приобрел культ гения Рима и императора.

2 Сивилла (от греч. sibilla — пророчица) — у древних греков и римлян женщина, предсказывающая будущее, — прорицательница.

Никогда не видали они такого старого, точно изъеденного временем и непогодами, исполинского существа. Вид старухи нагонял ужас. Если бы не император, они все разбежались бы. «Это она, — шептали они друг другу. — Ей столько лет, сколько песчинок на ее родном берегу. Зачем она выползла из своей пещеры именно в эту ночь? Что она предвещает императору и государству — она, пишущая пророчества на древесных листьях и знающая, что ветер отнесет вешее слово тому, для кого оно предназначается?»

Они были так напуганы, что бросились бы на колени и прижались головой к земле, если бы сивилла сделала хоть одно движение. Но она была неподвижной, как изваяние. Она сидела, скрючившись, на самом краю скалы и, заслонив глаза рукой, вглядывалась в ночной мрак, словно взобралась на гору для того, чтобы лучше увидеть что-то, совершавшееся далеко отсюда. Значит, она видела, могла видеть — в такую ночь!

В ту же минуту император и все в свите наконеи заметили, как глубок был мрак. Ни один из них ничего не видел на расстоянии двух шагов от себя. А какая тишина, какое безмолвие царили вокруг! Не было слышно даже глухого журчания Тибра. Но воздух точно сдавил их, и холодный пот выступал на лбу, руки окаменели и стали бессильными. Все одновременно подумали, что должно случиться нечто ужасное.

Но никто не хотел показать своего страха, и все сказали императору, что это счастливое предзнаменование: вся природа затаила дух, чтобы приветствовать нового бога.

Они предложили Августу поторопиться с жертвоприношением, говоря, что старая сивилла специально вылезла из своей пещеры, чтобы приветствовать его.

На самом же деле старая сивилла была так занята одним видением, что даже не знала, что Август пришел на Капитолий. Она унеслась душой в далекую страну, и ей казалось, что она идет там по большой равнине. В темноте она беспрестанно натыкалась ногой на что-то, что принимала за кочки. Она нагнулась и пощупала рукой. Нет, то были не кочки, а овцы. Она шла среди больших стад спящих овец.

Вот она заметила огонь пастухов. Он горел посреди поля, и она стала пробираться к нему. Пастухи спали возле огня, положив рядом с собой длинные острые палки, которыми они защищали стада от диких зверей. Вот маленькие звери, с горящими глазами и пушистыми хвостами, прокрадываются к огню, разве это не шакалы? А между тем пастухи не бросали в них палками, собаки молчали, овиы не бежали, и дикие зверьки улеглись рядом с людьми.

Вот что видела сивилла и не ведала ничего о том, что совершалось позади нее на вершине горы. Она не знала, что там, в жертвеннике, зажгли уголь, рассыпали курения, и император вынул из клетки одного голубя, чтобы принести его в жертву. Но его руки так онемели, что он не смог удержать птицу. Один взмах крыльев — и голубь исчез в ночной мгле. Когда это случилось, придворные неодобрительно посмотрели на старую сивиллу. Они решили, что это она накликала несчастье.

Могли ли они знать, что сивилла по-прежнему думала, что находится у костра пастухов, но теперь она прислушалась к слабому звону, который, дрожа, доносился сквозь мертвое безмолвие ночи. Она слушала его долго, пока не заметила, что он идет не с земли, а из облаков. Она подняла голову и увидела светлые, сверкающие фигуры, скользящие во мраке. То были ангелы с благозвучным пением, и, словно иша чего-то, они летали над широкой равниной.

В то время как сивилла вслушивалась в ангельское пение, император готовился к новой жертве. Он вымыл руки, очистил жертвенник и велел подать ему другого голубя. Но как он ни старался, как ни силился удержать его, птица вырвалась из его рук и взвилась в непроглядную ночь.

Император ужаснулся. Он пал на колени перед пустым жертвенником и стал молиться своему гению-покровителю. Он взывал к нему, прося отвратить те несчастья, которые, по-видимому, предвещала эта ночь.

Но ничего этого не слышала сивилла. Она всей душой вслушивалась в пение ангелов, становившееся все громче. Под коней пение стало таким громким, что разбудило пастухов. Приподнявшись на локтях, они увидели сверкающих серебристо-белых ангелов, движущихся во тьме длинными, расходящимися вереницами, подобно перелетным птицам. У одних в руках были лютни и скрипки, у других цитры и арфы, и пение их звучало радостно, словно детский смех, и так беззаботно, как щебетанье жаворонка. Услышав и увидев это, пастухи решили пойти в городок на вершине горы и рассказать его жителям об этом чуде.

Они пробирались по узкой, извилистой тропинке, а старая сивилла мысленно шла за ними. Вдруг на вершине горы разом посветлело. Большая яркая звезда зажглась как раз над нею, и городок засверкал, как серебро, при свете этой звезды. Летавшие в воздухе ангелы поспешили туда с радостными возгласами, и пастухи ускорили свои шаги так, что почти бежали. Подойдя к городку, они увидели, что ангелы собрались над низким хлевом недалеко от городских ворот. Это было жалкое, прислонившееся к голой скале строение с соломенной крышей. Над ним остановилась звезда, и сюда собиралось все больше и больше ангелов. Некоторые садились на соломенную крышу или опускались на отвесную скалу позади дома, другие, раскинув крылья, парили над нею. Все вокруг посветлело от их сверкающих крыльев.

В ту минуту, когда над горным городком зажглась звезда, ожила вся природа, и люди, стоявшие на вершине Капитолия, не могли не заметить этого. Они почувствовали, как свежий, но ласковый ветерок пронесся над их головами, вокруг них заструились цветочные ароматы, деревья зашумели, зажурчала вода в Тибре, и засияли звезды, и луна вдруг поднялась на середину неба и осветила мир. А из облаков спустились оба голубя и сели на плечи императора.

Когда произошло это чудо, торжествующий Август поднялся с колен, друзья же его и рабы пали ниц.

— Аве, Цезарь! — восклицали они. — Твои гений ответил тебе. Ты тот бог, которому будут поклоняться на вершине Капитолия.

Восторженные клики, которыми пораженные люди приветствовали императора, были так громогласны, что старая сивилла услышала их. Они пробудили ее от видений. Она встала со своего места на краю скалы и подошла к людям. И словно темное облако поднялось из пропасти и обрушилось на вершину горы. Она была ужасна в своей старости. Прямые волосы висели редкими космами вокруг ее головы, суставы выпирали огромными узлами, потемневшая кожа, жесткая, как древесная кора, покрывала тело сетью морщин. Но уверенно и величаво подошла она к императору. Одной рукой она схватила его за плечо, а другой указала ему на далекий восток.

— Смотри! — приказала она ему, и император поднял глаза и стал вглядываться. Пространство открылось перед ним, и взор его проник на далекий восток. Император увидел убогий хлев под отвесной скалой, а в открытую дверь его несколько коленопреклоненных пастухов. Внутри хлева он увидел молодую мать, стояшую на коленях перед лежащим на соломенной подстилке маленьким ребенком.

Большой костлявый палеи, сивиллы указывал туда, на бедного ребенка.

— Аве, Цезарь! — сказала сивилла и насмешливо захохотала. — Вот тот Бог, Которому будут поклоняться на вершине Капитолия!

Тогда Август отступил от нее, как от безумной.

Но на сивиллу сошел могучий дух предвидения. Ее тусклые глаза загорелись, руки протянулись к небу, голос изменился и приобрел такую звучность и силу, что, казалось, был слышен на весь мир. И она произнесла слова:

— На вершине Капитолия будут поклоняться или обновителю мира — Христу, или антихристу, но не бренным людям!

Сказав это, она прошла сквозь охваченных страхом людей, медленно спустилась с горы и исчезла.

На следующий же день Август строжайше запретил народу воздвигать ему храм на Капитолии.

Вместо этого он построил там во имя новорожденного Божественного младенца храм и назвал его Алтарем неба.

ВОПРОСЫ

1. Куда направлялся император Август в ту рождественскую ночь? Чем эта ночь была необычна?

2. Кого язычники собирались причислить к своим богам?

3. Поясните слова сивиллы: «Вот тот Бог, Которому будут поклоняться на вершине Капитолия».

4. Если бы вы были на месте императора Августа, смогли бы вы отказаться от воздвижения храма в свою честь?

7. ХРИСТИАНСТВО. ПРАВОСЛАВИЕ

Согласно энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, христианство — это всемирная религия, признающая себя Откровением Единого в Троице Истинного Бога, Творца и Промыслителя вселенной, Спасителя людей.

Христианская Церковь признает Откровение, принесенное Христом, завершением религии, данной еще Адаму в раю и затем возвещенной через Моисея и еврейских пророков. Церковь считает, что Спаситель явился тогда, когда и в еврействе, и во всем мире окончено было приготовление людей к Его принятию.

На Мессии и его пришествии сосредоточились все национальные, политические и даже личные упования палестинских (и других) евреев. При этом считалось, что главным делом Мессии было свержение римской власти, а затем установление политического мировладычества Израиля; Мессия должен был явиться в награду за праведность Израиля и быть, конечно, идеальным представителем этой праведности.

Отсюда ясно, что новозаветная (то есть евангельская) проповедь о Мессии должна была представляться фарисейству1 пагубной ложью. В самом деле, по Евангелию, Спаситель вместо призыва к освободительной войне и к завоеванию Израилем мира учит, что царство Его не от мира сего, что Он царь в том лишь смысле, что всякий, кто от истины, слушает гласа Его, что царствие Божие не приходит видимым образом, а находится в душах людей. Открыто объявляя себя Мессией при входе в Иерусалим, тут же, совершив понятное всякому еврею символическое действие, заявляет, что Он — царь исключительно мира, а не войны (осел — символ мира, а конь — символ войны), и с негодованием отвергает предложение мировладычества как искушение дьявола. Мессия есть награда Ягве праведным за их праведность. А Христос был «друг мытарям и грешникам», многократно заявлявший ревнителям закона, что блудницы и мытари предварят их в царствии Божием и что Он, Мессия, пришел как врач к больным, пришел, чтобы взыскать и спасти погибшее.

1 Фарисеи — еврейские религиозные фанатики, называвшиеся по-еврейски «ха— сидим», то есть праведные, а в греческой транскрипции — «асидеи» и «фарисеи».

При исцелениях своих Христос повторял: отпускаются тебе грехи твои, тогда как Мессия фарисейский не прощает — он и права на то не имеет, — а судит.

Мессия должен быть сам безупречно праведен (естественно, в фарисейском понимании праведности); а Христос открыто беседует с женщиной-самарянкой (иудеи презирали самарян, которых считали язычниками), Он ест и пьет у мытарей, принимает дары блудницы, нарушает субботу; «виртуозов» праведности — фарисеев — Он зовет слепыми вождями и лицемерами.

Понятно, что с точки зрения фарисейского патриотизма деятельность Христа грозила гибелью всему еврейскому народу, отнимая у него «истинного» Мессию и отдавая евреев в руки римлянам. Вот почему по требованию фарисеев, книжников и саддукеев-первосвященников Иисус Христос был предан казни. И с Его смертью Его враги успокоились, полагая, что все опасное движение, поднятое Им, теперь отомрет само собою.

Не прошло, однако, и двух месяцев с той Пасхи, в навечерие которой был погребен «обманщик», как Его ученики, с непонятной для врагов Его смелостью, в том же Иерусалиме, в соседстве Голгофы и Гроба, стали проповедовать, что Распятый был действительно Мессия; что Он в течение сорока дней после Своей смерти, начиная уже с третьего, многократно являлся им и в Галилее, и в Иерусалиме в истинном, но прославленном теле, ел, пил и беседовал с ними; что в сороковой день Он на их глазах вознесся на небо, обещав вернуться со славою как Мессия — Судия живых и мертвых, и велел им в промежуточное время проповедовать Евангелие (то есть благую весть) царствия Божия.

Убеждение проповедников в истине всего, что они говорили, было несомненно. Палачи Христа растерялись. Фарисеям и синедриону вначале просто не верилось, что такая сумасбродная, на их взгляд, проповедь может иметь успех. А некоторые, по-видимому, стали и по существу колебаться. Проповеди учеников Христа — апостолов достигли уже Кипра, Финикии, Антиохии...

Первое место в письменном наследии древнейшей Церкви занимает Новый Завет — кодекс специфически христианского Откровения, написанный, как верует Церковь, по непосредственному внушению Духа Святого теми апостолами и их учениками, имена которых значатся в заголовках отдельных составляющих его произведений.

По мере расширения проповеди учения Иисуса Христа христианство постепенно распространяется на всю Римскую империю. Причинами превращения Римской империи из языческой в христианскую были, с одной стороны, превосходство христианского учения, явившегося венцом развития религиозно-философской мысли тех времен, с другой — внутренняя и внешняя подготовленность языческого мира к восприятию христианства.

Стремительному распространению христианства способствовало и то обстоятельство, что оно было религией любви и помощи ближнему, религией Откровения и победы над смертью и мраком незнания, религией обновления.

Христианство среди славянских племен распространилось не одновременно: жившие ближе к Византии или Риму крестились раньше. На территории, занятой впоследствии славянами, христианство могло появиться еще во времена апостольские (например, на Балканском полуострове). Но сами славяне начали креститься не ранее IX века, причем, крещение охватывало всех до последнего.

Поворотным пунктом в истории христианства у славян является деятельность Кирилла и Мефодия. Создание славянской азбуки, перевод богослужебных книг на славянский язык, употребление этого языка в богослужении и вообще в культурных отношениях славян — все это освобождало их от духовно-религиозной зависимости.

По различным причинам кирилло-мефодиевское наследие не везде могло свободно развиваться. С X века славянство распадается на две группы — православную и католическую, сильно отличающиеся одна от другой в культурном отношении. Это культурное разделение славян с течением времени все усиливалось.

Само слово православие (по-гречески orthodoxia) впервые встречается у христианских писателей II века и означает веру всей Церкви в противоположность разномыслию еретиков — гетеродоксии. Словарь иностранных слов поясняет, что ортодоксия — это неуклонное следование основам какого-либо учения, мировоззрения.

Название православная осталось за Восточной Церковью со времен отделения от нее Церкви Западной, которая стала называться католической.

До XI века весь христианский мир составлял одну Вселенскую Церковь. Западная Церковь на Вселенских Соборах принимала деятельное участие в охране древней веры Церкви и в созидании символического церковного учения. Незначительные обрядовые и канонические различия не отделяли ее от Церкви Восточной. Лишь в XI веке частные богословские мнения по поводу учения об опресноках и filiogue (учение об источнике исхождения Святого Духа) произвели разделение Восточной и Западной Церквей. В последующее время специфическое учение Западной Церкви о размерах и характере власти римского епископа вызвало окончательный разрыв между ними.

Русские богословы считали, что со времени установления чина православия в Восточной Церкви, православие означает в сущности не что иное, как послушание или повиновение Церкви. Причем в Церкви имеется уже все учение, потребное для христианина как сына Церкви. В безусловном доверии к Церкви православный христианин обретает окончательное успокоение духа и твердую веру в истинность того, чего нельзя не признавать как истины, о чем более нет надобности рассуждать и нет возможности сомневаться.

ВОПРОСЫ

1. Расскажите, пожалуйста, как вы понимаете христианство.

2. Является ли кто-либо из ваших родственников или знакомых христианином? Если да, то, как вы считаете, оправдывают ли они своим образом жизни название христианина?

3. Почему фарисеи, книжники и саддукеи-первосвященники предали Иисуса Христа казни?

4. В каком веке произошел раскол христианской Церкви? Что означает слово православие?

8. НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Так называется проповедь Иисуса Христа о «блаженствах», в которых выражена сущность новозаветного закона в отличие от закона ветхозаветного. Господствующая черта «блаженств» — полнейшее духовное смирение и самоуничижение в противоположность эгоизму и самовозношению древности.

Нагорная проповедь — ядро учения Иисуса Христа. Вместе с Десятью заповедями, которые Бог дал человечеству во времена Ветхого Завета, Нагорная проповедь является основным путеводителем жизни христиан.

Однажды Иисус взошел на гору, сел там и, когда приступили к Нему ученики и народ, стал учить их заповедям блаженства:

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Вы соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.

Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Матфей, 5:3-16).

Это — начало Нагорной проповеди, в которой, как мы видим, определяются те, кто может сделаться членом новозаветного общества. В Ветхом Завете принадлежность к избранному обществу обусловливалась внешними свойствами и признаками людей — их происхождением от Авраама и обрезанием1.

1 И сказал Бог Аврааму: «Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя: да будет у вас обрезан весь мужской пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами» (Быт. 17:10-11). Согласно Толковой Библии, обрезание символизировало собой отсечение плотских похотей и нечистых пожеланий, или, как это выразительно называет Библия, — «обрезание сердца».

В Новом Завете, напротив, все зависит от внутренних достоинств человека, и это внутреннее достоинство определяется «блаженствами», то есть качествами душевного настроя. Господствующая черта «блаженств», — это полнейшее духовное смирение и самоуничижение в противоположность эгоизму и самовозношению древности.

Эту противоположность Христос пояснил целым рядом сопоставлений новозаветного закона с ветхозаветным, особенно в том виде, в каком его толковали книжники и фарисеи. Так, заповедь «не убий» истолковывалась в ее буквальном, узком смысле. В Новом Завете она получает более широкий, глубокий смысл и распространяет свое действие даже на внезапный и напрасный гнев, могущий сделаться источником вражды с ее гибельными последствиями, и на всякие презрительные и унизительные для человека выражения.

В Новом Завете закон карает уже не только руку, совершающую убийство, но и само сердце, питающее вражду: отвергается даже дар, приносимый Богу, пока сердце приносящего хранит в себе какое-нибудь злое чувство.

Вопреки древнему закону «око за око» как крайнему выражению эгоизма проповедуется правило «не противься злому» и как высшее выражение любви заповедуется «любить врагов своих, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящих нас, молиться за обижающих и гонящих нас». Люди враждуют между собой вследствие забвения великой истины, что все они — «сыны одного Отца Небесного»; когда эта истина войдет в общее сознание, люди перестанут разделять себя на ближних и врагов, и все человечество станет единым нераздельным братством.

В грехопадении человек потерял значительную часть своего богоподобия и сделался рабом тления; теперь ему дается новая сила — восстановить потерянное богоподобие. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».

После изложения общих начал Христос преподал несколько частных правил, вытекающих из них. «Народ дивился учению Его, — замечает евангелист, — ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи».

Для выражения понятия блаженство существует четыре грече-

ских слова. По-русски все они могут быть переведены одним словом — счастливый.

Под блаженными можно подразумевать людей, которым уготовано вечное спасение. Они обладают внутренними достоинствами, внутренним миром и счастьем уже здесь, на земле.

Гораздо труднее объяснить выражение нищие духом. В разных комментариях приводятся весьма различные переводы: смиренные, бедные души, униженные, нуждающиеся в помощи, уповающие на Бога; люди, которые отвлекли свои мысли, сердце и любовь от предметов настоящего мира и вознесли их к небу.

По мнению составителей комментариев Толковой Библии, наиболее подходящим объяснением выражения нищие духом являются понятия смиренные, скромные.

ВОПРОСЫ

1. Почему Нагорная проповедь — сердцевина учения Иисуса Христа?

2. Поясните своими словами, как вы понимаете выражение «Блаженны нищие духом».

3. Христос сказал: «Вы — соль земли». Можно ли это сказать о вас? Почему?

9. ХРИСТИАНСКОЕ ПОНИМАНИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ

Человек живет обыкновенной жизнью и вовлечен в ее круговорот как муравей в своем муравейнике. Но он всегда чувствовал и чувствует, что существует иное, более высокое бытие. И все догадки человека об этом бытии, все его попытки приблизиться к этому бытию, все стремления проникнуть в его тайну представляют собой, по сути, огромный вопрос, задаваемый Небу. Тысячи вопросов, тысячи попыток и тысячи догадок.

Дар мгновенный, дар прекрасный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Ум молчит, а сердцу ясно:

Жизнь для жизни нам дана.

Все прекрасно в Божьем мире!

Сотворивший мир — в нем скрыт;

Но Он в чувстве, но Он в лире,

Но Он в разуме открыт.

Познавать Творца в творенье,

Видеть духом, сердцем чтить -

Вот в чем жизни назначенье,

Вот что значит в Боге жить!1

Христианство — это прикосновение человека непосредственно к Божественному. И если человек прикасается к Божественному, он открывает для себя самые важные вещи — смысл своего существования, бесконечную ценность каждой человеческой души, цель мироздания, смысл труда и учебы, красоту человеческих отношений и творчества.

Однако как найти свое место в жизни? Человеку порой свойственно заменять этот вопрос другим — как самоутвердиться в ней? А один из наиболее легких и распространенных способов самоутверждения — это осуждение других. Плохой и тот, и этот. И автоматически, часто неосознанно, получается, что я-то и есть хороший.

А вот если искать недостатки в себе, если требовать усилий от себя, а не от других, то становится очень трудно. Речь в первую очередь идет о поступках в каждодневном быту, а не во время пожара, перестрелки, землетрясения или других стихийных бедствий.

Легко обещать себе, что ты станешь хорошим, когда все другие вокруг достигнут совершенства. Но как трудно начать делать добро самому, когда кругом столько несправедливости! Жертвовать другим свой труд, свое время, ответить добром на зло для человеческого эгоизма прямо-таки невозможно. Но лишь на пути этого жертвования человек находит внутреннюю духовную гармонию и обретает настоящую незыблемую точку опоры в Боге.

1 Стихотворение неизвестного автора «Жизнь» из сборника «Русская духовная поэзия».

Главный учебник жизни для христианина — это, конечно, Евангелие. Заглянем и мы в эту Книгу жизни — в Евангелие от Луки.

Пришел Иисус Христос в одно селение. Здесь женщина, с именем Марфа, приняла Его в дом свой.

У нее была сестра, с именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слова Его.

Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала:

— Господи! Разве Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне.

Иисус же сказал ей в ответ:

— Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.

И в наше время христиан условно можно разделить на Марф и на Марий.

Марфе, которая усиленно хлопотала о приготовлении угощения для Христа, не понравилось, что Мария только спокойно слушает речи Иисуса, оставляя ее без помощи в хозяйственных делах. Вот почему она обратилась ко Христу с просьбой сказать Марии, чтобы та помогла ей.

Господь же с тоном некоторого дружеского упрека сказал Марфе, что напрасно она так старается, уделяет так много сил приготовлению большого угощения. По слову Господа, нужно только одно, то есть нужна такая же преданность Евангелию, какую показала Мария, забывшая обо всех хозяйственных делах, когда перед ней открылась возможность беспрепятственно слушать учение Христово. Конечно, эти слова Господа вовсе не означают, что усердие Марфы заслужило осуждение. Ее способ служения тоже достоин награды, однако в жизненной суете нельзя забывать о главном — о богомыслии, богопознании, стремлении к Богу.

Христианин делает для себя выбор, часто неосознанно, идти ли ему путем Марфы или путем Марии.

Путь Марфы — это социальное служение, служение своим ближним. Путь Марии — это путь углубленной молитвы. Ярким представителем тех, кто избрал путь Марии, стал преподобный Серафим Саровский. Вот слова великого старца страны русской:

«Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для ее достижения. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжении Духа Святого Божиего».

Однако оба эти пути в конечном счете сходятся, поскольку и путь социальных подвигов, совершаемых в любви, и путь углубленной молитвы ведут человека к Богу.

В заключение этого раздела — несколько слов о христианской морали.

Новизна христианства, поразившая древний мир, пробудившая в нем энтузиазм беспримерной любви и столь же беспримерной злобы, заключалась не в отдельных его принципах, но в их общей связи и соотношении, а главное — в их жизненной искренности и силе. То, что в древней ветхозаветной морали высказывалось «между прочим», как побочная мысль, вызывая уважение своей недосягаемой возвышенностью и не вызывая никакого сочувствия из-за своей безжизненности, — в христианстве делается краеугольным камнем всей морали, входит в кровь и плоть человеческих поступков, вдохновляет и объединяет людей.

Краеугольный камень христианской морали — любовь к Богу и ближнему. Эта любовь не похожа на ту, которой человечество жило до христианства. Это не любовь мужа и жены, родителей и детей, брата и сестры, вообще не та любовь, которая непринужденно диктуется природными инстинктами человека.

Это любовь высшая, обусловленная ясным сознанием братства всех людей как детей единого Бога, любовь, воспитываемая признанием собственного ничтожества пред Богом и остальным миром, словом, любовь, вытекающая из совершенно нового взгляда на мир.

ВОПРОСЫ

1. В чем видела свой смысл жизни Марфа, а в чем — Мария?

2. К кому вы ближе по своей жизненной позиции — к Марфе или к Марии?

3. В чем заключается новизна христианства?

4. Считаете ли вы возможным совершать добрые дела, если в ответ нет благодарности?

10. ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ В ФИЛОСОФСКИХ ТЕЧЕНИЯХ

Смысл жизни — одно из основных понятий этики, посредством которого человек соотносит себя и свои поступки с общечеловеческими ценностями и Абсолютной Истиной.

С точки зрения содержания общечеловеческих ценностей выделяют следующие типы обоснования смысла жизни:

гедонизм (от греч. hedone — наслаждение), в котором смысл жизни связывается с получением наслаждений;

прагматизм (от греч. pragma — дело, действие), в котором смысл жизни связывается с достижением успеха;

корпоративизм (от средневекового лат. corporatio — объединение, сообщество), в котором смысл жизни связывается с общностью взглядов ограниченной группы людей, преследующей частные интересы;

перфекционизм (от лат. perfectio, род.п. petfectionis — совершенство), в котором смысл жизни связывается с личным самосовершенствованием;

гуманизм (от лат. humanus — человечный), в котором смысл жизни связывается со служением другим людям, проникнутым любовью к ним, с уважением к человеческому достоинству и с заботой о благе людей.

Определение своего смысла жизни в плане отношения к Абсолютной Истине всегда считалось трудным вопросом. Считаем ли мы, что Она, эта Абсолютная Истина, существует и представляет собой нечто вроде бескрайнего океана, а жизни людские — ручейки, стремящиеся, возможно, разными путями к одной цели — влиться в этот океан? Или же мы считаем, что человек — это сумма физиологических процессов с биоэнергетическим и (или) электромагнитным полем мозговой деятельности?

С точки зрения отношения к Абсолютной Истине выделяют следующие философские течения.

Скептицизм (от греч. skepsis — рассмотрение) — недоверчивость, сомнение во всем, в том числе и в существовании Бога. Ответ скептика на вопрос о Боге (Абсолютной Истине) таков: не знаю. (Вот это честный ответ! А атеисты, хотя тоже не знают, с уверенностью говорят: «Его нет!» Свое незнание выдают за знание.)

Критицизм — утверждение, что Абсолютная Истина непознаваема, Бог непознаваем. Сторонник критицизма говорит: не могу знать точно, научно невозможно доказать. (Основатель критицизма и родоначальник немецкой классической философии — Иммануил Кант.)

Позитивизм — направление, исходящее из того, что человечество в своем развитии проходит три стадии: теологическую (когда преобладает вера), метафизическую (когда преобладает умозрительное философствование) и позитивную (когда преобладает научное знание). Ответ сторонника позитивизма на вопрос о Боге и Абсолютной Истине таков: не хочу этого знать. (Основатель позитивизма — французский философ Огюст Конт.)

Атеизм — это учение, утверждающее что Бога нет. Атеизм — это, по сути, вера, ибо знать, что Бога нет, невозможно. Атеизм есть вера в то, что Бога нет, вера не-в-Бога. Но во что же? В абстрактное светлое будущее, в некий рай на земле.

Кстати, любопытно по этому вопросу заглянуть в советский энциклопедический словарь. Вот что пишется в его четвертом издании:

«Атеизм (франц. atheisme, от греч. atheos — безбожный) — безбожие; отрицание существования Бога и связанное с этим отрицание религии. В СССР и других социалистических странах пропаганда атеизма — составная часть коммунистического воспитания».

Однако несмотря на то, что атеизм был (и есть) краеугольным камнем коммунистического воспитания, он является всего лишь одним из видов воззрений на мир и вещи, на Бога и человека. Основатель атеизма авторам учебника не известен, поскольку атеизм существует очень давно. Например, уже в V веке до Рождества Христова существовала активная группа атеистов в Индии.

Пантеизм (от греч. pan — все и theos — Бог) — учение, отождествляющее Бога с природой, то есть вера в то, что Бог и природа — одно и то же. Знать этого нельзя, но верить можно. Заметим, что пантеизм чреват безбожием, материализмом.

Деизм (франц. deisme, от лат. deus — Бог) — вера в Бога только как в Первопричину и в Творца мира и его законов, но не как в Промысл ител я.

Теизм (от греч. theos — Бог) есть вера в Бога не только как в Творца, Первопричину, но и как в Промыслителя Вселенной. С Богом можно иметь общение в таинствах и молитвах. Совершеннейший вид теизма представляет собой христианство.

Ученый тот, кто много знает из книг. Образованный тот, кто усвоил себе все самые распространенные в его время знания и приемы. Просвещенный тот, кто понимает смысл своей жизни.

Л.Н. Толстой

ВОПРОСЫ

1. Объясните, пожалуйста, что такое гуманизм, прагматизм, гедонизм, корпоративизм и, наконец, перфекционизм?

2. Какие вы знаете основные, с точки зрения отношения к Абсолютной Истине, философские течения?

3. Аргументированно выскажите свое мнение по отношению к следующему утверждению: «Если Абсолютной Истины нет, то жизнь не имеет никакого смысла и никакой цели».

4. Мы постоянно употребляем термин Абсолютная Истина. А может ли быть истина относительной?

5. Можете ли вы, согласно высказыванию Л.Н.Толстого, назвать себя просвещенным? Аргументируйте свою позицию.

11. АНАЛИЗ ФИЛОСОФСКИХ ТЕИСТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИИ НА БОГА И ЧЕЛОВЕКА

Христианство вступило в мир как «соблазн для иудеев», как «безумие для эллинов», как «недозволенная религия» для власти. Отсюда стремление всех усердных и способных сыновей новой религии перевести истины веры на язык разума. В мирное время это означало представление христианских истин категориями господствующих воззрений эпохи. В период гонений задача заключалась в том, чтобы доказать представителям власти, что христианство воспитывает не разрушителей, а надежных членов государства и общества. Это стремление и дает начало так называемой апологетической (от греч. apologeticos — защищающий) литературе.

Теисты — христиане — считают, что основывать свою веру только на доказательствах — это как раз и значит утверждать неверие. Уверовать надо и умом, и всем своим существом, то есть добродетельной жизнью. Как известно, есть словесные «жонглеры», которые все могут доказать и, однако, не веруют. И все же в апологетической литературе насчитываются четыре доказательства бытия Божия.

Космологическое доказательство обычно опирается на два логических закона — закон причинности и закон достаточного основания. Первый требует признания первопричины мира. Если мир есть, значит, должен быть Творец, не может же мир сам сотвориться. Если мы не можем поверить, что школа, в которой мы находимся, сотворилась сама, то как мы можем поверить, что планеты, весь космос могли сотвориться сами?

Итак, закон причинности требует признания первопричины мира. Закон же достаточного основания утверждает, что ничто, кроме Высочайшей всемирной причины, не может быть признано на достаточном основании истинною первопричиной мира.

Выпишем для большей убедительности из апологетики.

Все в мире имеет свою причину. Каждая причина, в свою очередь, является следствием другой причины. При этом все в мире имеет причину своего бытия вне себя. Ничто не самобытно. Поэтому и весь мир, как целое, тоже не самобытен и должен иметь причину своего бытия, причем эта причина должна быть вне этого мира. Такой причиной может быть только Премирное высочайшее существо — Бог.

Телеологическое доказательство (от греч. teleos — достигающий цели, logos — понятие, учение) рассматривает мир не только как нечто существующее и нуждающееся в объяснении своего возникновения, но как нечто цельное, гармоничное, художественно стройное, целесообразное, указывающее на мудрость создателя этой целесообразности...

Телеологическое доказательство требует признать Бога как разумную личность, способную целеполагать и благоустроить созданный мир.

Конечно, тут могут возникнуть следующие возражения:

1) отрицание целесообразного устройства природы;

2) объяснение целесообразности случайности;

3) отрицание сознания и личности как виновников целесообразности мира.

По первому пункту указывают на частые явления мира, не имеющие целесообразности. На это апологетика отвечает, что нередко мы не видим, не понимаем цели и смысла некоторых явлений, но это не значит, что цели и смысла в этих явлениях вообще нет.

По второму возражению апологетика отмечает, что как целесообразность создания машины не может быть объяснена случайностью и требует признания наличия сознания, создавшего целесообразную машину, так и целесообразность самого сознания и, наконец, целесообразность всей Вселенной невозможно объяснить случайностью.

По третьему возражению апологетика говорит, что только разумному, сознательному, личному Существу может быть обязано своим происхождением целесообразное творение. Наблюдая целесообразное устройство мира, мы заключаем о сознательном Виновнике мира с умом, которому предназначалась идея целесообразного устройства мира, с волей, которая стремилась к осуществлению этой идеи, и с силой, которая осуществила эту идею в реальном бытии мира. Иногда в качестве контрпримера указывают на инстинктивную деятельность животных без цели. Это неверно! Животное действует без осознания цели своего действия, но не без цели. Оно действует сообразно с не сознаваемой им целью.

Онтологическое (онтология от греч. oп, род.п. ontos — сущее и logos — понятие, учение) — это внутреннее доказательство, так как основывается на нашем внутреннем опыте. Основная мысль этого доказательства заключается в том, что в присущей нам идее Высшего вс есоверше иного и бесконечного существа обязательно содержится идея о реальности этого существа, ибо всесовершенное не может не быть реальным... Мы не можем представить Все— совершенное существо не существующим, как не можем представить треугольник не треугольным.

Нравственное доказательство может быть практическим и теоретическим. Практическое доказательство — это то, что вера в Бога содействует улучшению нравственности, тогда как атеизм приводит обычно к падению морали. Когда мыслящие атеисты серьезно смотрят на жизнь и видят, что в ней творится, особенно в наше время, то говорят вслед за Вольтером: «Если Бога нет, то его надо выдумать». Иначе кто остановит поток преступности? Тюрьмы? Газеты? Они только еще больше развращают.

Существуют и теоретические, или так называемые научно-философские способы нравственного доказательства бытия Божия. Раз есть нравственный закон (а он не может быть выдумкой, потому что действует часто помимо нашей воли) — значит, есть и его Основатель. Тщательный анализ нравственного сознания человека показывает нам, что, имея свободу действий, человек испытывает духовное удовлетворение от сознания выполненного долга.

Иными словами, свобода человеческой воли ограждается от произвола наличием стоящего выше нее нравственного закона, который одобряет или порицает ее действия. Человек, имеющий свободную волю, тем не менее чувствует над собою этот закон как безусловную повелевающую силу. Следовательно, не сам человек создал этот закон и поставил его над собою.

Если мы серьезно будем стремиться узнать Бога, Он нам откроется; искать же Бога ради забавы — это не религиозное чувство, и, следовательно, поиски сразу обречены на неудачу.

ВОПРОСЫ

1. Что называется апологетической литературой?

2. Что, согласно апологетике, представляет собой закон причинности?

12. ВО ЧТО ВЕРИЛИ ДРЕВНИЕ СЛАВЯНЕ?

С незапамятных времен многочисленные реки, пересекавшие по всем направлениям Русь, содействовали этническому и государственному единству славянских племен, которые проживали на огромных просторах по берегам этих рек. Можно предположить, что славяне не ссорились из-за земли, которой было так много, что можно было свободно расселиться без обиды друг на друга.

Однако славянским племенам постоянно приходилось отбиваться от разных кочевых народов, степных варваров и звероловов, ордами блуждавших в лесах. Угроза вторжения неприятеля, как и удобное, легкое сообщение по рекам, помогала племенам, жившим оседло, стремиться к объединению. Эти условия жизни отражались на характере населения, делая его осторожным, осмотрительным, думающим о своей жизни и готовым к взаимопомощи.

Славянские племена жили родами. В начале истории государства не семья была основной ячейкой, а род, состоявший из нескольких родственных семей и крепко державшийся вокруг своего главы.

При дальнейшем развитии совместной жизни славянских племен и при возникновении больших городов род стал терять место главной социальной ячейки; его роль стала постепенно переходить к семье как более эластичной и меньшей по количеству членов ячейке. Но и в семье оставались общие рамки внутренних взаимоотношений, унаследованные от родовой жизни.

Чужеземцы, посещавшие Русь, отмечали нравственность славян, их доброту, гостеприимство, отсутствие лукавства. Некоторые из путешественников хвалили обхождение восточных славян с пленными, которым оставляли жизнь, и отмечали, что у славян пленные работали не постоянно, как у других народов, — после известного срока их освобождали. Славяне стойко воевали, защищая свою территорию, способны были на большие жертвы, но не были агрессивны и жестоки по отношению к соседям.

Посмотрим теперь, во что верили славяне в этот древний период роста государственного сознания.

В те годы на Руси было небольшое количество христиан, и хотя существовали христианские храмы, в целом торжествовало язычество, идолопоклонство, истоки которого лежат в глубокой древности. У разных племен существовали свои местные боги, но повсюду почитали таких богов, как Перун, Велес, Сварог, Стрибог, Хоре, Ярило, Макошь. Эти божества олицетворяли силы природы, то есть видимые и осязаемые силы — солнце, ветер, плодородие, заботу о скоте и т.д.

Обратим внимание на то, что славяне почитали и невидимых, но опекающих их «нематериальных» божеств, или, правильнее сказать, «духов». К ним относились и домовой, и леший, и водяной, и чуры (то есть предки) и др. Вера в невидимые существа, несомненно, помогла славянам беспрепятственно принять христианские понятия об ангелах-хранителях и о святых небесных покровителях отдельного человека или всей семьи. Кстати, по сей день это сохранилось в сербских семьях, празднующих «славу», то есть день святого покровителя семьи.

Трудно сказать, насколько крепка была вера в эти силы природы и в невидимых духов. В жертву идолам приносили, главным образом,быков, свиней и кур, о чем свидетельствуют современные раскопки тех мест, где стояли идолы. Можно предполагать, что жертвоприношения совершались после победы над врагом, в день весеннего равноденствия, после снятия урожая и в другие дни.

ВОПРОСЫ

1. Каково было отношение славян к соседям?

2. Во что верили славяне-язычники?

3. Что вы можете сказать о вере славян в невидимых духов?

13. В ЧЕМ ВИДЕЛ СМЫСЛ ЖИЗНИ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР?

Родился князь Владимир в 963 году. Отцом его был князь Святослав Игоревич — внук Рюрика. Первые князья до Владимира были неоспоримыми историческими личностями, но по своему характеру и поведению князья Рюрик, Олег, Игорь, Святослав и княгиня Ольга значительно отличались от князя Владимира и его потомков. Эти князья стремились к походам, к завоеванию соседей, сурово относились к мирному населению. Они княжили, но державой своей мало интересовались.

Княгиня Ольга, бабушка князя Владимира, в последние годы своего княжения уже была христианкой. Можно полагать, что и люди, окружавшие ее, были христианами. В то время в Киеве уже существовали христианские церкви. Исходя из этого можно заключить, что князь Владимир с детства был знаком с христианством.

Жизнь князя Владимира распадается на два периода: до и после крещения. Первый период был очень коротким — до 25-летнего возраста. В течение его князь Владимир ничего резко не менял в жизни страны. Язычеству он скорее покровительствовал и, на удивление христиан, даже воздвигал новых истуканов.

Если он и склонялся к христианству, то все же ему предстояло прежде освоиться с новым положением в Киеве, наладить взаимоотношения с другими городами и со славянскими племенами между Киевом и Новгородом. Новгородская дружина и варяги были язычниками. Владимиру предстояло собрать вокруг себя доверенных лиц и помощников в государственных делах, на которых можно было бы опереться при воплощении в жизнь каких-либо реформ.

В вопросах религии главою была, вероятно, каста почитаемых жрецов; действовали языческие традиции и обряды поклонения идолам, существовали и упрямые последователи старой религии. Могли новый, молодой князь, пришедший из Новгорода, сразу переделать все?! Тем более что носителям власти полагалось и определенное поведение, включая многоженство. В преданиях говорится, что Владимир в начале своего княжения покровительствовал идолопоклонству и имел шесть «воженных» жен.

В чем видел смысл жизни этот великий князь? Поддался ли он искушению богатством, неограниченными возможностями и беспредельной властью? Нет, все это не пленяло его! Первые годы его правления прошли в походах. Довлела над князем и оборона от печенегов, сидевших в южных степях. Шла торговля с севером и югом по речной системе «из варяг в греки».

Мудрое правление и военные успехи, несомненно, подняли престиж молодого Владимира. Победы окрыляют народ и создают ореол славы вокруг вождя.

Итак, в течение первого периода своего правления князь Владимир прославлял языческих богов, устанавливая их изображения, вырезанные из дубовых кряжей. Главным среди них был Перун с серебряной головой и золотыми усами. В Перунов день этому идолу киевляне приносили жертвы.

Но однажды жребий пал на христианского юношу-варяга Ивана, и когда княжеские люди пришли к его отцу требовать обреченного на смерть сына, услышали неслыханно дерзкий ответ: «Ваши боги — дерево! Сегодня стоят, а завтра сгниют». И еще он сказал, что гром, молния, ветер, светила, которых язычники почитают как богов, сами Богом созданы, сами лишь творения Творца Всемогущего. И что язычники за творением не видят Творца... Страшны и непонятны были язычникам слова христианина.

Рассвирепевшая толпа убила и отца, и сына. Но переданный князю ответ варяга заставил Владимира задуматься.

И раньше князь Владимир размышлял о языческих богах. Известно ему было, что ни могущественная Византия, ни Рим давно не поклоняются им. Бабку свою, мудрую княгиню Ольгу — христианку, не раз вспоминал...

А тут стали к Владимиру приходить послы из разных стран, каждый склоняет свою веру принять. Пришел и греческий проповедник. Рассказал киевскому князю, что Бог один, а не множество, как считают язычники. Один, но три лика имеет, три разные и нераздельные ипостаси: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Что истинный христианский Бог вечен и бесконечен, а языческие боги временны оттого, что когда-то их не было, значит, и конец им придет.

Много неясного услышал от грека Владимир. Как представить себе, что Бог один, а не множество? Единый, но в трех лицах? Как признать, что всего лишь простому дереву поклонялись веками? Кто поверит?

Грек показал князю икону с изображением Страшного суда. На иконе той жившие по правде, по заветам Бога христианского, были изображены справа и радостно шествовали в рай. Слева стояли грешники, обреченные на вечные муки. «Хорошо тем, кто по правую руку, — сказал князь, — худо тем, кто по левую». «Крестись, если хочешь быть по правой стороне», — ответил проповедник. «Подожду еще», — сказал Владимир.

ВОПРОСЫ

1. Поддался ли князь Владимир искушению богатством и беспредельной властью? В чем он видел смысл жизни в первый период своего княжения?

2. Почему ответ варяга-христианина заставил князя задуматься?

3. О чем рассказал князю Владимиру греческий проповедник?

4. Какую веру и почему выбрали бы вы, если бы были на месте князя Владимира? А быть может, вы выбрали бы атеизм?

14. ВЫБОР ВЕРЫ

Постараемся перенестись в те далекие годы и представить себе религиозные вопросы, которые могли волновать князя Владимира, беседы, которые велись с друзьями, старшими дружинниками, влиятельными киевлянами и другими соратниками молодого, энергичного, одаренного недюжинными способностями князя.

Христианское учение говорит о любви, о едином Боге, создавшем мир и человека. Бог любит людей, как Своих детей, и требует от них любить друг друга, помогать и заботиться, а не мстить! Особенно было трудно понять, что Бог требует любить не только ближних, но и врагов! Не всем это понятно и в наши дни, но со временем, возможно, все люди поймут, что жить можно только в мире друг с другом!

Христианский Бог дал заповеди Своим детям — людям. Исполняя заповеди, человек становится праведным, имея надежду попасть в рай. В христианстве важно исполнение заповедей, а не обычаев и ритуалов! Значит, человек своим стремлением к добру может стать лучше, добродетельнее и отзывчивее! Человек сам хозяин своей судьбы. Вот как возвысил Бог человека, призывая его стать Своим сыном, а не рабом мертвых правил! В христианстве нет никаких предопределений — человек сам себе хозяин. Как это величественно и справедливо!

Христианские заповеди нетрудные и понятные. Люби отца своего и мать свою. Это и у славян всегда было, это они легко примут. Не кради, не убивай, не присваивай чужого — все это тоже очень правильно и понятно! Если исполняешь Заповеди Божий, получишь награду. Если же лукавишь, то такой ответ придется дать, от которого не увильнешь и не откупишься обрядами. Твои судьи — совесть и Бог, Который все видит и знает! От суда своей совести не уйдешь! Перед Богом можно каяться и просить прощения! Далее, христианство учит человека сдерживать свои дурные наклонности, отказываться от того, чего хочется, во имя заботы о других и о семье. Такие люди, воспитанные христианской верой, умеющие властвовать над своими желаниями и страстями, с закаленным характером, с твердой волей, нужны в каждой стране. Им можно доверять!

Отказаться от многоженства во имя сплоченной семьи? Я сам это сделаю, чтобы показать пример другим. Без крепкой семьи не может быть крепкого государства. Семья — это основная ячейка в государстве. Работать над собой, развивать свои дарования, «свои таланты», как говорит главная христианская книга — Евангелие. Как это правильно и нужно каждому человеку! У нас много одаренных людей! Они должны учиться, трудиться, совершенствоваться...

Христос проповедует скромность и отрицает гордость. Требует заботы о бедных. Я сам это буду делать! Буду заботиться о несчастных, правильно судить и не гордиться тем, что я князь.

Время шло, а киевский князь не решался переменить веру. Размышлял, советовался со старейшинами, отправлял послов смотреть, где и как проходят богослужения. И опять вспоминал мудрую бабушку свою, которая избрала веру христианскую. Не давала покоя смелость и дерзость варягов-христиан Ивана и Федора, которые за Бога христианского приняли мученическую смерть...

Однажды, когда князь со старейшинами выслушивали рассказы послов о разных верах, бояре сказали: «Если бы плоха была вера греческая, не приняла бы ее Ольга, бабка твоя, мудрейшая из всех людей!»

И решил князь: «Крещусь!» Да снова медлил. Возможно, смущало Владимира, что, принимая веру из чужой страны Византии, он станет зависимым от нее, подневольным. И решил Владимир прежде стать равным византийскому императору.

Вторгся он в византийские владения в Крыму и осадил город Корсунь (Херсонес). Дружинники его начали насыпать к городской стене землю, чтобы по насыпи войти в город. А жители города подвели под стену подкоп и выбирали всю насыпанную землю. Тогда один из жителей города, некий Анастас, пустил в стан Владимира стрелу с запиской: «Перекопай и перейми воду из колодца. Из него по трубе идет вода в город». Прочитав записку, Владимир сказал: «Если от этого Корсунь сдастся, то я крещусь».

Корсунь была взята! И оттуда — уже победителем — Владимир продиктовал свои условия византийскому императору, потребовал отдать за него сестру: «Коли не отдадите ее за меня, то и с

Царьградом сделаю то же, что с Корсунью». Встревоженный византийский император ответил: «Недостойно христианке выходить за язычника. Крестись, тогда дадим тебе невесту».

С этим Владимир согласился и объявил о желании креститься: «Пусть те священники, которые придут с сестрой вашей, крестят меня».

Да, может, снова не окончательным было решение, это и понятно — трудно решиться переменить веру. Но тут свершилось чудо. По преданию, Владимир неожиданно ослеп. Царевна послала сказать ему: «Если хочешь избавиться от болезни — крестись».

«Если так случится, — решил Владимир, — то поистине велик Бог христианский». Во время крещения князь прозрел...

Слепоту и прозрение князя толковали как символ перехода от языческой тьмы к свету христианской жизни. При крещении человек будто вновь рождается, начинает жить по законам новой жизни. Даже имя получает новое. Князю Владимиру дали имя Василий.

ВОПРОСЫ

1. Что положительного видел князь Владимир в христианстве?

2. Почему исполнение заповедей важнее, чем исполнение обычаев и ритуалов? Смогли бы вы на месте князя Владимира провести такой анализ заповедей? Попробуйте!

3. Обратите внимание на то обстоятельство, что князь Владимир не только теоретически изучал суть христианства, но и сразу делал практический вывод: «Я сам буду это делать!» Сколько лет тогда было князю?

4. Почему князь медлил креститься?

5. Как вы думаете, почему таким важным для Руси стало крещение князя Владимира? Если вы крещены, то имело ли это для вас какое-нибудь последствие?

15. ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ

Уже на пути из Корсуни в Киев князь Владимир доказал, как христианство влияет на людей и смягчает характер человека. Отказавшись от многоженства, он отправил дружинников-вестников к каждой своей «воженной» жене объявить, что по христианскому закону ему разрешено иметь только одну жену, поэтому он всем им дает свободу и позволяет, если они захотят, выйти замуж за любого дружинника.

Это была неслыханная для тех времен гуманность! В те времена обыкновенно нелюбимых жен убивали. Его милостивое отношение к женам, конечно, стало сразу же известно в народе.

Интересно и другое историческое событие. Старшая жена Рогнеда послала ему «гордый», но смягченный кротостью и смирением ответ. Она велела передать князю, что его милости не приемлет, ни за какого дружинника замуж не выйдет, но и мстить ему не будет, так как сама она уже христианка и поэтому уйдет в монастырь.

Так она и сделала! И мать старших сыновей князя Владимира — Изяслава, Ярослава, Мстислава и дочери Предславы — приняла монашеский постриг и получила имя Анастасия. Следует обратить внимание на то, что тогда, в канун Крещения Руси, под Киевом уже существовал женский монастырь.

Эти два примера (князь Владимир дал свободу женам, а не умертвил их, и Рогнеда, несмотря на незабываемую обиду, не мстила, а кротко пошла в монастырь) показывают, как христианство коренным образом меняет человека и его характер, мысли и желания и заставляет его сдерживаться и не поддаваться искушениям.

Вернувшись в Киев, князь Владимир крестил своих детей, и тогда начались регулярные проповеди христианской веры. Их вели и сам князь, и греческие священники, особенно из Корсуни, говорившие на славянских языках, и болгарские священники с реки Дуная, и те дружинники, которые уже давно, как Рогнеда, приняли христианство.

Говорили они, вероятно, о Всемогущем Боге Творце, о любви к ближнему и к врагам, о том, что только христиане, исполняющие Заповеди Божий, могут создать и сохранить мир на земле своим смиренным и кротким поведением и своими молитвами Премудрому и Милостивому Богу. Говорили и о том, как надо молиться, приводя в пример молитву «Отче наш», данную Иисусом Христом, в которой есть такая просьба, связанная с обещанием: «...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим», то есть о необходимости милостиво и с любовью подходить ко всем людям. Говорили, конечно, и о Страшном Суде, и об участи грешников в аду.

Все эти убедительные проповеди должны были запасть в душу людям впечатлительным и ищущим, а таких в славянских народах всегда было много. Спокойный подход, проповеди и убеждения создали такую обстановку, что почти без сопротивления произошло величайшее историческое событие — Крещение Руси в 988 году.

Идолы были низвергнуты, изрублены и сожжены. После этого князь объявил: «Если кто, богатый или бедный, нищий или раб, не окажется завтра на реке, тот будет против меня».

«И утром вышел Владимир со священниками на Днепр. И собралось людей без числа: вошли в воду и стояли, одни по шею, другие по грудь, дети же у берега, другие же держали детей. Уже крестившиеся ходили около них, а священники, стоя, творили молитвы. И надо было видеть радость на небесах и на земле о спасении стольких душ». Так описывает летопись это великое событие.

ВОПРОСЫ

1. На примере князя Владимира расскажите, как христианство влияет на характер человека.

2. Как распорядилась Рогнеда с предоставленной ей князем свободой? Как христианство повлияло на ее характер?

3. Историки отмечают, что христианские проповеди были адресованы людям ищущим. А есть ли такие люди в вашем классе? Мысленно перечислите их!

4. В каком году произошло Крещение Руси? Как описывает это великое событие летопись?

16. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Каждый из нас — часть общества и часть его истории. Не сохраняя в себе самом память о прошлом, человек губит часть своей личности. Трагедия Октябрьской революции 1917 года в немалой степени заключась в том, что прошлое было «отменено навсегда», а основной задачей считалось создание принципиально нового общества — советского. Причем общество это должно было сформироваться на новом месте, без корней в прошлом, без центрального стержня, на котором держалось общество наших предков, — без религии.

Конечно, такая идеология не могла долго просуществовать. Дерево без корней не принесет плодов. Религия — неотъемная часть истории русского народа, часть его самосознания и культуры. В этом нетрудно убедиться на примере возникновения древнерусской литературы.

«Если считать, что христианство не могло быть введено на Руси без широко развитой письменности, без книг, необходимых для совершения богослужения, для монастырской жизни, — писал известный русский ученый-литературовед Д.С. Лихачев, — без переводов на понятный для русских литературный язык, то мы с уверенностью можем отмечать тысячелетие русской литературы в восьмидесятых годах нынешнего столетия».

Считается, что русская литература возникла внезапно. Стремительный скачок в развитии литературы произошел одновременно с появлением на Руси христианства и Церкви, потребовавших письменности и церковной литературы. Однако он был подготовлен всем предшествующим культурным развитием русского народа.

Всякая литература создает свой мир, воплощая мир представлений современного ей общества. Д.С. Лихачев отмечает, что чувство значительности происходящего, значительности всего временного, значительности истории человеческого бытия не покидало древнерусского человека ни в жизни, ни в искусстве, ни в литературе.

Человек, живя в мире, помнил о мире в целом как огромном единстве, ощущал свое место в этом мире. Его дом располагался красным углом1 на восток. По смерти его клали в могилу головой на запад, чтобы лицом он встречал солнце. Его церкви были обращены алтарями навстречу возникающему дню. В храме росписи напоминали ему о событиях Ветхого и Нового Завета, собирали вокруг него мир святости: святых воинов внизу, мучеников повыше; в куполе изображалась сцена вознесения Христа, на парусах сводов, поддерживающих купол, — евангелисты и т.д.

Церковь была микромиром, и вместе с тем она была макрочеловеком. У нее была глава, под главой шея барабана, плечи. Окна были очами храма (об этом свидетельствует сама этимология слова «окно»). Над окнами были «бровки».

Большой мир и малый, вселенная и человек! Все взаимосвязано, все значительно, все напоминает человеку о смысле его существования, о величии мира и значительности в нем судьбы человека.

Книги начали привозить на Русь из христианских стран — Византии, Греции, но в основном — из Болгарии. Древнеболгарский (старославянский) и древнерусский языки были похожи, и Русь могла пользоваться славянским алфавитом (азбукой), созданным братьями Кириллом и Мефодием.

Жили братья в ТХ веке, родились в городе Солуне, в Македонии. Сначала старший — Мефодий, а позже и младший — Константин, приняли монашество. Константин получил в монашестве имя Кирилл. Братья проводили свои дни в молитве и изучении

1 Красный угол — угол в доме, где находятся иконы.

Священного Писания. Читали книги на греческом и латинском языках. Они стали известными своей образованностью, ученостью и были направлены патриархом Фотием проповедовать Священное Писание среди славянских народов.

Они хорошо знали славянские языки и могли проповедовать на языке, понятном этим народам. Не довольствуясь лишь устной проповедью, Кирилл создал славянский алфавит (кириллицу) и перевел на славянский язык Евангелие. Позже братья перевели и другие богослужебные книги, ввели среди славянских народов богослужение на церковно-славянском языке.

Потребность в книгах на Руси во времена принятия христианства была очень велика, но книг было мало. Процесс переписки книг был долгим и сложным. Первые книги писались так называемым уставом, точнее, не писались, а рисовались. Каждая буква вырисовывалась отдельно от другой. Слитное письмо (скоропись) появилось лишь в XV веке.

Издавна любили на Руси читать и слушать чтение книг. Кроме библейских повествований, любимым чтением были сочинения отцов Церкви — римских и византийских богословов, святоотеческая литература. В сочинениях византийских богословов Иоанна Златоуста (344-407), Василия Великого (330-379), Григория Богослова (320—390), Ефрема Сирина (умер в 373 году) растолковывались основы христианства, люди наставлялись в христианских добродетелях.

Но особенно любили читать жития святых — агиографию (от греч. hagios — святой и grapho — пишу). Жития — это повествования о людях, которые в жизни своей неуклонно следовали Заповедям Христа, шли по пути, Им указанному, не отступали от него вопреки всем испытаниям и тяжести этого пути. Составляли жития лишь после смерти человека, при условии его канонизации — признания Церковью его святости. Уже в Киевской Руси многим были известны византийские жития Алексия человека Божия, Ирины, Антония Великого...

Появились на Руси и апокрифы (от греч. apokryphos — тайный). Апокрифы — предания, которые не вошли в канонические библейские книги, так как были объявлены Церковью неточными. Стали известны многочисленные апокрифические Евангелия, рассказы о детстве и юности Христа, о жизни Богородицы.

Древнейшая русская книга, сохранившаяся до наших дней, — это Евангелие. Переведена эта книга была в 1056—1057 годах по заказу новгородского посадника Остромира потому и называется — Остромирово Евангелие.

ВОПРОСЫ

1. Как, по вашему мнению, должны соотноситься мода и традиция в вашей жизни?

2. Как и когда родилась русская литература?

3. Что влияло на поступки людей, на определение их образа жизни в произведениях древнерусской литературы?

4. Постарайтесь проанализировать на известных вам примерах отношение разных народов к своим традициям.

17. СОВРЕМЕННОСТЬ — ЭТО ИТОГ ПРОШЛОЙ ИСТОРИИ. СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО

Летопись — жанр древнерусской литературы. Это был один из первых оригинальных жанров русской литературы, который перестал использоваться в XVII веке по завершении древнерусского периода литературы. Русские летописи немного напоминают византийские хроники. Это исторические повествования о днях прошлых и рассказ о современных событиях. Хронист, а часто и летописец начинают рассказ с давних библейских времен, с самого начала, от сотворения мира.

Но в хронике события располагаются по царствованиям, а в летописи — по годам. Для летописца важна не продолжительность правления, а последовательность событий. Каждая летописная статья начинается словами: «В лето...», затем называется год от сотворения мира и излагаются события этого года.

Зачем же начинать рассказ с тех давних времен? Для чего повторять в каждой летописи давно известные всем события? Кому же интересно читать одно и то же? А сколько уходило времени на переписку Библии и ранних летописных сводов! Зачем и для чего? Писали бы сразу о событиях своего времени, о которых еще никто не успел рассказать, как в современных газетах.

Нет, не мог так строить свой труд древний летописец! Оттого что у древнерусского книжника был христианский взгляд на историю. Летописец, как правило монах, не мог жить вне христианского мира, христианской традиции. А это означает, что в событиях настоящего для него соединялись прошлые и будущие времена. Современность — итог прошлой истории, и от сегодняшних поступков людей, событий будет зависеть будущее спасение человека и страны или их гибель.

Древнейшая из дошедших до нас летописей — «Повесть временных лет». Составил ее монах Киево-Печерского монастыря Нестор в начале XII века.

О чем только ни говорит Нестор в своей летописи, о чем ни размышляет! Все это разнообразие событий, тем, жанров служит определенной цели — помогает летописцу рассказать об истории Руси, ее пути от тьмы к свету — от язычества к христианству. На исторические события летописец смотрит с точки зрения христианской морали, видит в истории и в делах людей борьбу двух начал — света и тьмы, Бога и дьявола.

Вот и получается, по Нестору, что далекое прошлое живет в настоящем и от настоящего зависит будущее. За грех в настоящем последует наказание в будущем — так было не раз, так случилось и в 1068 году: «Пришли иноплеменники на русскую землю, половцев множество. Навел на нас Бог поганых за грехи наши».

Но мог ли великий летописец хоть на мгновение предположить, что самое страшное еще впереди? Что России еще предстоит исторический прыжок в бездну, который будет совершен в октябре 1917 года? Что именно в России впервые в мире будет объявлено, что прошлого больше нет и не будет, оно попросту отменяется, а отныне создается новая общность людей.

Проблеме добра и зла в нашей книге уделено немало внимания. На разных примерах мы видели, каков подход к этой проблеме у христианства. Марксизм предложил иной — безрелигиозный подход искоренения зла.

Критику общества Карл Маркс (1818-1883) как раз и начал с религии. Он считал религию обманом, к которому люди прибегают, желая преодолеть свои невзгоды. Марксизм предлагает активно сопротивляться злу — противостоять социальным порокам (нищете, безработице, неравенству и т.д.).

Здесь, однако, сразу возникает вопрос по существу — как сопротивляться, как противостоять? Атеистическое мировоззрение в частности определяет, что марксизм-ленинизм — это наука о «законах революционной борьбы рабочего класса, трудящихся за свержение капитализма, построение социалистического и коммунистического общества».

Суть коллективистской морали проста — интересы какой-либо общности (в данном случае рабочего класса) ставятся выше интересов отдельной личности и человечества в целом.

Здесь полезно вспомнить, что тоталитарный режим — это политический строй, при котором государственная власть в обществе сосредоточена в руках какой-либо одной группы (обычно политической партии), причем исключается возможность возникновения политической оппозиции, жизнь общества подчинена интересам этой группы, а ее власть сохраняется благодаря духовному порабощению населения и(или) насильно.

На основе этих определений легко сделать следующий вывод — в нашей стране в XX веке более семидесяти лет существовал коммунистический тоталитаризм.

Теоретической предпосылкой этого тоталитаризма являлось моделирование общества, в котором нет места злу. Идеал коммунизма в массовом сознании принимал форму царства небесного на земле. Его наступление предполагалось в обозримом и даже скором будущем, а в качестве условий его приближения признавались объединенные усилия людей, их энтузиазм и безграничная вера в конечное торжество коммунистической идеи.

Другим краеугольным камнем тоталитаризма стала вера в безграничные возможности человека, включая его способность легко изжить в себе пороки и недостатки по мере совершенствования общественного устройства.

Однако эти установки оказались утопичными и в силу этого — чрезвычайно опасными. Когда спустя несколько лет после начала коммунистического эксперимента ожидания людей не оправдались, они стали задумываться о причинах неутешительных результатов.И тогда стали проявляться негативные свойства коллективистской морали. Построенная на жестком делении людей на своих (хороших, добрых) и чужих (плохих, злых), на праве судить преимущественно других, а не себя, она породила истерию нетерпимости к инакомыслящим и инакодействующим. Последние объявлялись врагами и вредителями, по отношению к ним начали применять массовое насилие и террор.

Если подавить у человека любовь к собственности, не развив в нем более высоких мотивов к труду, если отнять у мыслителя честолюбие, не заменив его чистой любовью к истине, то в душе человека образуется пустота, леность и тупое безразличие; вместо восхождения вверх получится падение.

Н.О. Лосский

Нет ничего более злого, чем стремление осуществить во что бы то ни стало благо.

Добрые для победы над злыми делаются злыми и не верят в другие способы борьбы со злыми, кроме злых способов.

Н.А. Бердяев

Нетерпимость к действительному или мнимому злу вылилась в уничтожение живых, по большей части ни в чем не повинных людей. Так учение, которое пришло спасти мир, столь высоко вознесло человека, что, преломившись в массовом сознании, стало губить и мир, и самого человека.

«Новый» мир, возникший в результате великого греха, оказался поистине перевернутым миром. Однако возникает естественный вопрос — каким образом оказалось возможным обвести вокруг пальца, одурманить на многие годы и подвергнуть неслыханному, безнаказанному террору, вплоть до геноцида, многомиллионный народ и беспрепятственно построить грандиозное царство лжи и зла? Почему оказалось возможным извратить все представления о черном и белом, о высоком и низком, о добре и зле? Такого извращенного сознания и в таких масштабах не знала история! Быть может, это было коллективное помрачение людей, ввергнутых во тьму, в мир без Бога?

ВОПРОСЫ

1. Что такое летопись? Чем она отличается от хроники?

2. Как называется древнейшая из дошедших до нас русских летописей? Кто ее автор?

3. Если современность — это итог прошлой истории, то почему в России была возможна революция 1917 года?

4. Как вы думаете, влияет ли зло, совершенное отдельным человеком, на его дальнейшую жизнь?

5. ЭТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В XX ВЕКЕ

1. Н.А БЕРДЯЕВ. НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

В 1946 году, за два года до смерти, Н.А. Бердяев с горечью писал: «Я очень известен в Европе и Америке, даже в Азии и Австралии, переводы на много языков, обо мне много писали. Есть только одна страна, в которой меня почти не знают, — это моя родина».

Творчество Николая Александровича Бердяева отразило в себе духовную атмосферу двух предреволюционных десятилетий. Будучи в 1922 году вместе с большой группой выдающихся философов, писателей и ученых высланным из страны, Бердяев не порывал внутренней, духовной связи с родиной, пытаясь осмыслить все то, что на его глазах и даже при его активном участии происходило в России. Основным предметом интересов Бердяева всегда оставался человек. Как бы ни менялись политические симпатии и философские увлечения Бердяева на протяжении жизни, какие бы влияния ни претерпевал он в ходе своего развития, центральной темой его творчества был именно человек, его свобода, его судьба, смысл и цель его существования. В этом плане Бердяев — глубоко русский мыслитель, неразрывно связанный с русской литературой и искусством.

Проблема человека есть основная проблема философии.

Еще греки поняли, что человек может начать философствовать только с познания самого себя. Разгадка бытия для человека скрыта в человеке. В познании бытия человек есть особая реальность, не стоящая в ряду других реальностей.

Человек — великая загадка для самого себя, потому что он свидетельствует о существовании высшего мира. Начало сверхчеловеческое есть конститутивный признак человеческого бытия...

Сам факт существования человека есть разрыв в природном мире и свидетельствует о том, что природа не может быть самодостаточной и покоиться на бытии сверх природном. Как существо, принадлежащее к двум мирам и способное преодолевать себя, человек есть существо противоречивое и парадоксальное, совмещающее в себе полярные противоположности. С одинаковым правом можно сказать о человеке, что он существо высокое и низкое, слабое и сильное, свободное и рабье.

Загадочность и противоречивость человека определяются не только тем, что он есть существо, упавшее с высоты, существо земное, сохранившее в себе воспоминание о небе и отблеск небесного света, но еше глубже тем, что он изначально есть дитя Божье и дитя ничто, меонической свободы [Меоническая — от греческого слова меон — небытие.]. Корни его на небе, в Боге и в нижней бездне. Человек не есть только порождение природного мира и природных процессов, и вместе с тем он живет в природном мире и участвует в природных процессах. Он зависит от природной среды, и вместе с тем он гуманизирует эту среду, вносит в нее принципиально новое начало.

В человеке есть двойное «я» — истинное, реальное, глубокое — и «я», созданное воображением и страстями, фиктивное, тянущее вниз. Личность вырабатывается длительным процессом, выбором, вытеснением того, что во мне не есть мое «я». Душа есть творческий процесс. Человеческий дух всегда должен себя трансцендировать, подниматься к тому, что выше человека. И тогда лишь человек не теряется и не исчезает, а реализует себя. Человек исчезает в самоутверждении и самодовольстве.

...Мучительность и драматизм человеческого существования в значительной степени зависят от закрытости людей друг для друга, от слабости той синтезирующей духовности, которая ведет к внутреннему единству и единению человека с человеком. Эротическое соединение, в сущности, оставляет страшную разобщенность и даже вражду. Подлинное соединение людей между собой свидетельствует о богочеловеческой связи. Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, он должен возвышаться над жизнью. Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается. Мы принуждены признать, что есть какая-то истинная жизнь в отличие от ложной и падшей жизни. Жизнь может возвышаться не вследствие ее количественного прироста, а вследствие подъема ее к тому, что выше ее, что есть сверх-жизнь. Это приводит нас к тому, что кроме биологического понимания жизни есть духовное понимание жизни.

Духовное же понимание жизни всегда предполагает не только человеческую, но и божественную жизнь. Духовная жизнь всегда предполагает другое, высшее, к чему она движется и поднимается. Не просто жизнь, а духовная жизнь, жизнь, поднимающаяся к Богу, не количество жизни, а качество ее есть высшее благо и ценность. Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверхжизнь, сверхприрода, сверхбытие.

ВОПРОСЫ

1. Как вы понимаете утверждение Н.А. Бердяева о том, что корни человека и на небе, «си в нижней бездне»?

2. Почему в самодовольстве человек как бы исчезает? Может быть, наоборот?

2. С.Л. ФРАНК. СМЫСЛ ЖИЗНИ

Семен Людвигович Франк — русский философ и психолог — так же, как и Н.А. Бердяев, с 1922 года находился в вынужденной эмиграции. Имеет ли жизнь смысл, и если да — то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто, бессмысленный никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти, в частности человека, как и всякого другого органического существа? Эти вопросы поставлены философом в работе «Смысл жизни», отрывок из которой приведен ниже.

Человеческая жажда любви и счастья, слезы умиления перед красотой, трепетная мысль о светлой радости, озаряющей и согревающей жизнь или, вернее, впервые осуществляющей подлинную жизнь, — есть ли для этого какая-либо твердая почва в бытии человека? Или это — только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым, которая обманывает нас, употребляя как орудия для сохранения все той же бессмысленной прозы жизни животной и обрекая нас за краткую мечту о высшей радости и духовной полноте расплачиваться пошлостью, скукой и томительной нуждой узкого будничного, обывательского существования?

А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во имя великого и светлого дела — есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?

Эти, как обычно говорится, «проклятые» вопросы или, вернее, этот единственный вопрос «о смысле жизни» волнует и мучает в глубине души каждого человека. Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо сверхличные страсти и «дела» — в политику, борьбу партий и т.п. Но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек. Неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников — старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов, — эти факты есть для всякого человека грозное неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни.

Этот вопрос — не «теоретический вопрос», не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни, он так же страшен и, собственно говоря, еще гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода.

Поистине, это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и о воде, которая утолила бы нашу жажду. Чехов описывает где-то человека, который, всю жизнь, живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, «играл роль» в «обществе», был занят «делами», погружен в мелкие интриги и заботы — и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное — жизнь прошла и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!

И все-таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и находит величайшую жизненную мудрость в такой «страусовой политике». Они называют это «принципиальным отказом» от попытки разрешить «неразрешимые метафизические вопросы», и они так умело обманывают и всех других, и самих себя, что не только для постороннего взора, но и для них самих их мука и неизбывное томление остаются незамеченными, быть может, до самого смертного часа.

Этот прием воспитания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только «страусовой политикой», желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни». А так как это умение, в силу животной природы человека и определяемого им «здравого рассудка», представляется самым важным и первым по настоятельности делом, то в его интересах и совершается это задавливание в глубокие низины бессознательности тревожного недоумения о смысле жизни.

И чем спокойнее, чем более размеренна и упорядоченна внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский «буржуа» (не в экономическом, а в духовном смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал и нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ.

Мы, русские, отчасти по своей натуре, отчасти, вероятно, по неустроенности и неналаженности нашей внешней, гражданской, бытовой и общественной жизни, и в прежние, «благополучные» времена отличались от западных европейцев тем, что больше мучились вопросом о смысле жизни, или более открыто мучились им, более признавались в своих мучениях.

Однако теперь, оглядываясь назад, на наше столь недавнее и столь далекое от нас прошлое, мы должны сознаться, что и мы тогда в значительной мере «заплыли жиром» и не видели — не хотели или не могли видеть — истинного лица жизни и потому мало заботились о его разгадке.

Происшедшее ужасаюшее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни принесло нам, именно с этой точки зрения, одно ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнажило перед нами жизнь как она есть на самом деле.

Правда, в порядке обывательских размышлений, в плане обычной земной «жизненной мудрости» мы часто мучимся ненормальностью нашей нынешней жизни и либо с безграничной ненавистью обвиняем в ней «большевиков», бессмысленно ввергших всех русских людей в бездну бедствий и отчаяния, либо (что уже, конечно, лучше) с горьким и бесполезным раскаянием осуждаем наше собственное легкомыслие, небрежность и слепоту, с которой мы дали разрушить в России все основы нормальной, счастливой и разумной жизни.

Как бы много относительной правды ни было в этих горьких чувствах, в них перед лицом последней, подлинной, правды есть и очень опасный самообман. Обозревая потери наших близких, либо прямо убитых, либо замученных дикими условиями жизни, потерю нашего имущества, нашего любимого дела, наши собственные преждевременные болезни, наше нынешнее вынужденное безделье и бессмысленность всего нашего нынешнего существования, мы часто думаем, что болезни, смерть, старость, нужду, бессмысленность жизни — все это выдумали и впервые внесли в жизнь большевики. На самом деле они этого не выдумали и не впервые внесли в жизнь, а только значительно усилили, разрушив то внешнее и, с более глубокой точки зрения, все-таки призрачное благополучие, которое прежде царило в жизни.

И раньше люди умирали — и умирали почти всегда преждевременно, не доделав своего дела, бессмысленно-случайно; и раньше все жизненные блага — богатство, здоровье, слава, общественное положение — были шатки и ненадежны; и раньше мудрость русского народа знала, что от сумы и тюрьмы никто не должен отрекаться.

Происшедшее только как бы сняло призрачный покров с жизни и показало нам неприкрытый ужас жизни, какая она есть сама по себе.

Так перед нами теперь, через увеличительное стекло наших нынешних бедствий, с явностью предстала сама сущность жизни во всей ее превратности, скоротечности, тягостности, во всей ее бессмысленности. И потому всех людей мучаший, перед всеми неотвязно стоящий вопрос о смысле жизни приобрел для нас, как бы впервые вкусивших самое существо жизни и лишенных возможности спрятаться от нее или прикрыть обманчивой и смягчающей ее ужас видимостью, совершенно исключительную остроту.

ВОПРОСЫ

1. Среди роскошного и порой беспечного быта русской придворной среды XVIII века русский поэт восклицал: «Где стол был яств — там гроб стоит; где пиршеств раздавались клики — надгробные там стонут лики и бледна смерть на всех глядит». Как вы понимаете эти слова поэта? Актуальны ли они теперь, в начале XXI века?

2. Спросите у своих родителей или знакомых, известно ли им чувство одного чеховского персонажа, который вдруг понял, что «случилось что-то ужасное — жизнь прошла и жизни не было!»

3. Что философ C.Л. Франк называет «страусовой политикой»?

4. Согласны ли вы с утверждением, что умение «устраиваться в жизни» обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о смысле жизни?

3. Д.С. ЛИХАЧЕВ. РОДИНА

Дмитрий Сергеевич Лихачев — известный литературовед, академик, автор фундаментальных работ по древнерусской литературе: «Человек в литературе Древней Руси», «Поэтика древнерусской литературы»,»Русские летописи», «Слово о полку Игореве», «Слово о Законе и Благодати» и др.

Живое слово Д.С. Лихачева в застойный период, период государственного атеизма, звучало как колокол для ищущего путь истины человека, как глоток родниковой воды для жаждущего путника.

«Русская литература — часть русской истории, — писал Д.С. Лихачев. Она отражает русскую действительность, но и составляет одну из ее важнейших сторон. Без русской литературы невозможно представить себе русскую историю и, уж конечно, русскую культуру... Человеческая история едина. Путь каждого народа «в своем идеале» сходен с путями других народов. Он подчинен общим законам развития человеческого общества».

Мы приводим несколько отрывков из «Заметок о русском», написанных Д.С. Лихачевым в 1984 году.

Для русских природа всегда была свободой, волей, привольем. Прислушайтесь к языку: погулять на воле, выйти на волю. Воля — это отсутствие забот о завтрашнем дне, это беспечность, блаженная погруженность в настоящее.

Широкое пространство всегда владело сердцами русских. Оно выливалось в понятия и представления, которых нет в других языках. Чем, например, отличается воля от свободы? Тем, что воля вольная.— это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства. Притеснять человека — это прежде всего лишать его пространства, теснить. Вздох русской женщины: «Ох, тошнехонько мне!» Это не только означает, что ей плохо, но, что ей тесно, — некуда деваться.

Воля вольная! Ощущали эту волю даже бурлаки, которые шли по бечеве, упряженные в лямку, как лошади, а иногда и вместе с лошадьми. Шли по бечеве, узкой прибрежной тропе, а кругом была для них воля. Труд подневольный, а природа кругом вольная. И природа нужна была человеку большая, открытая, с огромным кругозором. Поэтому так любимо в народной песне полюшко-поле. Воля — это большие пространства, по которым можно идти и идти, брести, плыть по течению больших рек и на большие расстояния, дышать вольным воздухом, воздухом открытых мест, широко вдыхать грудью ветер, чувствовать над головой небо, иметь возможность двигаться в разные стороны — как вздумается.

Что такое воля вольная, хорошо определено в русских лирических песнях, особенно разбойничьих, которые, впрочем, создавались и пелись вовсе не разбойниками, а тоскующими по вольной волюшке и лучшей доле крестьянами. В этих разбойничьих песнях крестьянин мечтал о беспечности и отплате своим обидчикам.

Русское понятие храбрости — это удаль, а удаль — это храбрость в широком движении. Это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте.

В корнеслова «подвиг» тоже «застрялодвижение»: «подвиг», то есть то, что сделано движением, побуждено желанием сдвинуть с места что-то неподвижное.

В одном из писем Николая Рериха, написанном в мае-июне 1945 года, есть такое место: «Оксфордский словарь узаконил некоторые русские слова, принятые теперь в мире; например, слова «указ» и «совет» упомянуты в этом словаре. Следовало добавить еше одно слово — непереводимое, многозначительное, русское слово «полвиг». Как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения...» И далее: «Героизм, возвещаемый трубными звуками, не в состоянии передать бессмертную, всезавершаюшую мысдь, вложенную в русское слово «полвиг». Героический поступок — это не совсем то, доблесть — его не исчерпывает, самоотречение — опять-таки не то, усовершенствование — не достигает цели, достижение — имеет совсем другое значение, потому что подразумевает некое завершение, между тем как подвиг безграничен. Соберите из разных языков ряд слов, означающих идеи передвижения, и ни одно из них не будет эквивалентно сжатому, но точному русскому термину «полвиг». И как прекрасно это слово: оно означает больше, чем движение вперед, — это «полвиг»...»

И еще: «Подвиг не только можно обнаружить у вождей нации. Множество героев есть повсюду. Все они трудятся, все они вечно учатся и двигают вперед истинную культуру. «Подвиг» означает движение, проворство, терпение и знание, знание, знание. И если иностранные словари содержат слова «указ» и «совет», то они обязательно должны включить лучшее русское слово — «подвиг»...»

Но продолжим о движении.

Помню в детстве русскую пляску на волжском пароходе компании «Кавказ и Меркурий». Плясал грузчик (звали их крючниками). Он плясал, выкидывая в разные стороны руки, ноги и в азарте сорвал с головы шапку, далеко кинув ее в столпившихся зрителей, и кричал: «Порвусь! Порвусь! Ой, порвусь!» Он стремился занять своим телом как можно больше места.

Русская лирическая протяжная песнь — в ней также есть тоска по простору. И поется она лучше всего вне дома, на воле, в поле.

Колокольный звон должен был быть слышен как можно дальше. И когда вешали на колокольню новый колокол, нарочно посылали людей послушать, за сколько верст его слышно.

Быстрая езда — это тоже стремление к простору.

Таким образом, издавна русская культура считала волю и простор величайшим эстетическим и этическим благом для человека.

А теперь взгляните на карту мира: русская равнина самая большая на свете. Равнина ли определила русский характер или восточнославянские племена остановились на равнине потому, что она пришлась им по душе?

Хороший в русском языке — это прежде всего добрый. «Пришли мне чтения доброго», — пишет своей жене в берестяной грамоте один новгородец. Доброе чтение — хорошее чтение. И товар добрый — это хороший товар, добротный. Доброта — это человеческое качество, ценнейшее из всех. Добрый человек уже самой своей добротой превозмогает все человеческие недостатки.

В старое время, в Древней Руси, доброго не назовут глупым. Дурак русских сказок добрый, а следовательно, поступает по-умному и свое в жизни получит. Дурачок русских сказок уродливого коня-горбунка приласкает и жар-птицу, прилетевшую пшеницу воровать, отпустит. Те за него потом и сделают в трудную минуту все, что нужно. Доброта — она всегда умная. Дурак всем правду говорит, потому что для него не существует никаких условностей и нет у него никакого страха.

А в эпоху Грозного, в самый террор, нет-нет да доброта народная скажется. Сколько добрых образов в образах-иконах создали древнерусские иконописцы второй половины XVI в.: умудренных философией (то есть любовью к мудрости) отцов Церкви, толпы святых, завороженных песнью, сколько нежного материнства и заботы о людях в небольших семейных иконах того же времени! Следовательно, не ожесточалось сердце всех в XVI в. Были люди и добрые, и человечные, и бесстрашные. Доброта народная торжествовала.

Во фресках Андрея Рублева во Владимирском Успенском соборе изображено шествие людей на Страшный суд. На адские муки люди идут с просветленными лицами: возможно, на белом свете еше хуже, чем в преисподней...

Любит русский народ дураков не за то, что они глупые, а за то, что умные: умные высшим умом, который не в хитрости и обмане других заключен, не в плутовстве и удачном преследовании своей узкой выгоды, а в мудрости, знаюшей истинную цену всякой фальши, показной красивости и скопидомству, видяшей иену в совершении добра другим, а следовательно, и себе, как личности.

И не всякого дурака и чудака любит русский народ, а только такого, который некрасивого Конька-горбунка приголубит, голубка не обидит, деревце говорящее не сломает, а потом и свое другим отдаст, природу сбережет и родимых родителей уважит. Такому «дураку» не просто красавица достанется, а царевна из окошечка перстень обручальный отдаст, а с ним вместе и полцарства-государства в приданое.

Человек — часть обшества и часть его истории. Не сохраняя в себе самом память прошлого, он губит часть своей личности. Отрывая себя от национальных, семейных и личных корней, он обрекает себя на преждевременное увядание. А если заболевают беспамятностью целые слои обшества? Тогда это неизбежно сказывается и в нравственной области, на их отношениях к семье, детям, родителям и к труду, именно к труду и трудовым традициям.

Можно носить бороду и поддевку1 а-ля рюсс, стричься в кружок, превратить в зрелише самого себя. Но возможно и другое отношение к своей национальности: ценить в себе подлинную связь со своим селом, городом и страной, сохранять и развивать в себе благую сторону, добрые национальные черты своего народа, развивать глубокую ментальность, чутье языка, знание истории, родного искусства и пр. Вся историческая жизнь своей страны, а на более высоких ступенях — развитие и всего мира должны быть введены в круг духовности человека.

1 Поддевка — длинная верхняя мужская одежда в талию, с мелкими сборками.

Мне кажется, следует различать национальныи идеал и национальный характер. Идеал не всегда совпадает с действительностью, даже всегда не совпадает. Но национальный идеал тем не менее очень важен. Народ, создающий высокий национальный идеал, создает и гениев, приближающихся к этому идеалу. А мерить культуру, ее высоту мы должны по ее высочайшим достижениям, ибо только вершины гор возвышаются над веками, создают горный хребет культуры.

Русские национальные черты в русских людях стремились найти и воплотить в своих творениях и Аввакум, и Петр I, и Радищев, и Пушкин, и Достоевский, и Некрасов, и Стасов, и Герцен, и Горький, и многие, многие другие. Находили — и все, кстати, по-разному. Это не умаляет значения их поисков. Потому не умаляет, что все эти писатели, художники, публицисты вели за собой людей, направляли их поступки. Вели иногда в различных направлениях, но уволили всегда от одного общего: от душевной узости и отсутствия широты, от мещанства, от «бескомпромиссной» погруженности в повседневные заботы, от скупости душевной и жадности материальной, от мелкой злости и личной мстительности, от национальной и националистической узости во всех ее проявлениях.

Если национальный идеал был у нас всегда разнообразен и широк, то национальный антиидеал — то, от чего отталкивались писатели, художники, — всегда в той или иной мере устойчив.

И все-таки я буду говорить о национальном идеале, хоть он и менее определенен, чем антиидеал. Это для меня важнее, важнее еше и потому, что вдруг я найду единомышленников, а это так важно! Пусть со мной согласятся хоть двое-трое.

Во всякой культуре есть идеал и есть его реализация: действительность, порождая некие идеалы, сама является одновременно попыткой их осуществления, очень часто их искажающей и обедняюшей. Характеризуя и оценивая любую культуру, мы должны оценивать то и другое порознь. Это необходимо потому, что осуществление идеалов в действительности может оказаться в резком диссонансе с самими идеалами. Это расхождение может быть в степени их осуществления или даже в самом характере осуществления. Идеал и действительность могут оказаться при этом типологически различны, этически различны, различны эстетически. Они могут принадлежать, наконец, в одном народе различным географическим странам света: Востоку и Западу, Азии и Европе.

«Двойная жизнь» культуры так же обычна, как двойственность человеческой личности, ибо национальная культура тоже личность.

Идеал — мощный регулятор жизни, но при всей мощности далеко не всесильный, а иногда направляющий культуру в сторону, отличную от той, в которую движет его исторический процесс со всеми его экономическими основами. Силы идеала, пробиваясь к своему осуществлению, встречаются с сопротивлением «культурной материи», которая может заставить большой парусный корабль культуры лечь в бейдевинд1.

Именно такой случай мы имеем в культуре Древней Руси. Между идеалом культуры и действительностью оказался огромный разрыв. И не только потому, что идеал с самого начала был очень высок и становился все выше, не будучи накрепко привязан к действительности, но и потому, что реальность была порой чересчур низкой и жестокой. В древнерусском идеале была какая-то удивительная свобода от всякого рода претворений в жизнь. Это не значит, что этих претворений не было. Воплощались и высокие идеалы святости и нравственная чистота.

Судить о народе мы должны по преимуществу, по тому лучшему, что он воплошал или даже только стремится воплотить в жизнь, а не по худшему. Именно такая позиция самая плодотворная, самая миролюбивая и самая гуманистическая. Добрый человек замечает в других прежде всего хорошее, злой — дурное. Геолог ишет ценную породу...

А как все-таки быть с братьями Карамазовыми? Пушкин один, а их все же трое, и стоят они перед нами сплоченным рядом. Идеал должен быть один, а Карамазовы — характеры. Типичные для русских людей? — да, типичные. Это «законные» братья, но есть у них еше и четвертый братец, «незаконный»: Смердяков.

В «законных» Карамазовых смешаны разные черты: и хорошие, и плохие. А вот в Смердякове нет хороших черт. Есть только одна черта — черта черта. Он сливается с чертом. Они друг друга подменяют в кошмарах Ивана. А черт у каждого народа не то, что для народа характерно или типично, а как раз то, от чего народ отталкивается, открещивается, не признает. Смердяков не тип, а антипод русского.

1 Курс парусного судна против ветра.

Карамазовых в русской жизни много, но все-таки не они направляют курс корабля. Матросы важны, но еше важнее для капитана парусника румпель и звезда, на которую ориентируется идеал.

Было у русского народа не только хорошее, но и много дурного, и это дурное было большим, ибо и народ велик, но виноват в этом дурном был не всегда сам народ, а смердяковы, принимавшие обличье государственных деятелей: то Аракчеева, то Победоносцева, то других... Не случайно так много русских людей уходило на Север — в леса, на юг — в казаки, на восток — в далекую Сибирь. Искали счастливое Беловодское царство, искали страну без урядников и квартальных надзирателей, без генералов, посылавших их отнимать чужие земли у таких же крестьян, как и они сами. Но оставались все же в армии Тушины, Коновницыны и Платоны Каратаевы: это когда войны были оборонительные или освобождать приходилось «братушек» — болгар и сербов.

«Братушки» — слово это придумал народ и придумал хорошо.

Следовательно, меньше было в русском народе национального эгоизма, чем национальной широты и открытости.

Что делать! — каждый предмет отбрасывает в солнечный день тень, и каждой доброй черте народа противостоит своя недобрая.

 

Вся история русской культуры показывает ее преимущественно открытый характер, восприимчивость и в массе своей отсутствие национальной спеси. О том же писал и Достоевский в статье «Два лагеря теоретиков...»: «Но узкая национальность не в духе русском. Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспошадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе, — во имя негодующей любви к правде, истине... С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненней, чем положительная литература времен очаковских и покорений Крыма.

И неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни... Сила самоосуждения прежде всего — сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы. В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: негодование на общественные язвы, болезни — предполагает страстную тоску о здоровье».

Это свойство русской литературы находить какие-то дурные стороны во временном бытии нации, в злободневности, в том, что свойственно только сегодняшнему дню и может быть в будущем преодолено, характерно, конечно, не только для Гоголя и Щедрина. Прежде всего оно свойственно самому Достоевскому, а затем — длинному ряду писателей-революционеров: Радищеву, поэтам-декабристам, революционным демократам и т.д. И это свойство стоит рядом с умением замечать лучшее у других народов. Это тоже черта очень ценная, если только, конечно, она не переходит в самоохаивание, в злорадство и злопыхательство по поводу своих же собственных недостатков.

Осознанная любовь к своему народу не соединима с ненавистью к другим. Любя свой народ, свою семью, скорее будешь любить другие народы и другие семьи и людей. В каждом человеке существует общая настроенность на ненависть или на любовь, на отъединение себя от других или на признание чужого — не всякого чужого, конечно, а лучшего в чужом, — не отделимая от умения заметить это лучшее. Поэтому ненависть к другим народам (шовинизм) рано или поздно переходит и на часть своего народа — хотя бы на тех, кто не признает национализма. Если доминирует в человеке обшая настроенность к восприятию чужих культур, то она неизбежно приводит его к ясному осознанию ценности своей собственной. Поэтому в высших, осознанных своих проявлениях национальность всегда миролюбива, активно миролюбива, а не просто безразлична к другим национальностям.

Национализм — это проявление слабости нации, а не ее силы. Заражаются национализмом по большей части слабые народы, пытающиеся сохранить себя с помощью националистических чувств и идеологии. Но великий народ, народ со своей большой культурой, со своими национальными традициями, обязан быть добрым, особенно если с ним соединена судьба малого народа. Великий народ должен помогать малому сохранить себя, свой язык, свою культуру.

Необязательно сильный народ многочислен, а слабый — малочислен. Дело не в числе людей, принадлежащих к данному народу, а в уверенности и стойкости его национальных традиций.

Несмотря на все уроки XX века, мы не научились по-настоящему различать патриотизм и национализм. Зло маскируется под добро.

Патриотизм — это благороднейшее из чувств. Это даже не чувство — это важнейшая сторона и личной, и общественной культуры духа, когда человек и весь народ как бы поднимаются над самими собой, ставят себе сверхличные цели.

Национализм же это самое тяжелое из несчастий человеческого рода. Как и всякое зло, оно скрывается, живет во тьме и только делает вид, что порождено любовью к своей стране. А порождено оно на самом деле злобой, ненавистью к другим народам и к той части своего собственного народа, которая не разделяет националистических взглядов.

Национализм порождает неуверенность в самом себе, слабость, и сам, в свою очередь, порожден этим же.

В тех слоях русского общества, которые всегда были связаны с русской национальной культурой — в крестьянстве, в интеллигенции и у потомственных рабочих (подчеркиваю: именно трудовые традиции делают людей подлинно интеллигентными, и нельзя путать интеллигенцию с ее прямой противоположностью — полуинтеллигенцией) меньше всего национализма.

Русская история в прошлом — это история бесконечных испытаний, несмотря на которые народ сохранял и достоинство, и доброту.

Будем любить свой народ, свой город, свою природу, свое село, свою семью.

Если в семье все благополучно, то и в быту к такой семье тянутся другие семьи — навешают, участвуют в семейных праздниках. Благополучные семьи живут социально, гостеприимно, радушно, живут вместе. Это сильные семьи, крепкие семьи.

Так и в жизни народов. Народы, в которых патриотизм не подменяется национальным «приобретательством», жадностью и человеконенавистничеством национализма, живут в дружбе и мире со всеми народами.

ВОПРОСЫ

1. Как бы вы ответили на вопрос Д.С. Лихачева: русская ли равнина определила русский характер или восточнославянские племена остановились на равнине потому, что она пришлась им по душе?

2. Согласны ли вы с утверждением, что доброта — это ценнейшее человеческое качество? Почему?

3. Почему сильно общество, способное на самоосуждение?

4. Почему национализм является проявлением слабости нации, а не ее силы?

4. М.М. ДУНАЕВ. ПРАВОСЛАВИЕ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Русская литература1 задачу свою и смысл существования видела в возжигании и поддержании духовного огня в сердцах человеческих. Вот откуда идет признание совести мерилом всех жизненных ценностей. Свое творчество русские писатели сознавали как служение пророческое, а отношение к деятелям литературы как к духовидцам сохранилось в русском сознании до сих пор, хотя уже и приглушенно.

1 Имеется в виду дореволюционный период.

Это чутко воспринял и точно выразил Н.А. Бердяев: «В русской литературе, у великих русских писателей религиозные темы и религиозные мотивы были сильнее, чем в какой-либо литературе мира. Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни... Соединение муки о Боге с мукой о человеке делает русскую литературу христианской даже тогда, когда в сознании своем русские писатели отступали от христианской веры».

В Нагорной проповеди говорится: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут». В этой великой заповеди определена сокровенная суть двух пониманий смысла человеческой жизни, как и двух мировоззрений, двух различных типов мышления, двух типов культуры. В этих словах Христа — указание на смысл того разделения, которое Он принес в мир. Две системы жизненных ценностей, связанных с тою или иною ориентаиией человека в земном мире, обусловливают и различие в понимании добра и зла вообще.

Ведь если не мудрствовать лукаво, то всякий из нас понимает под добром то, что так или иначе способствует достижению сознаваемой нами цели бытия. Под злом — то, что препятствует такому достижению. И если кто-то ставит перед собою исключительно материальные цели (собирание сокровиш на земле), то все духовное станет лишь мешать ему и восприниматься как зло. И наоборот.

Культурологи выделяют в связи с этим два типа культуры — сотериологический (от лат. soter — спаситель) и эвдемонический (от греч. eudaimonia — счастье). Переходом от первого ко второму в европейской истории стала, как известно, эпоха Возрождения, возродившая именно пристальное внимание к земным сокровищам и предпочтение их. На Руси это совершалось гораздо позднее. И совершенно логично, что приверженцы земных сокровиш обьявили тяготение к духовному и возвышение небесного над земным косностью и отсталостью.

Предпочтение того или иного — дело совести и свободы каждого. Нужно лишь ясно сознавать, что столь прославляемая ныне западная цивилизаиия есть не что иное, как стремление к абсолютной полноте наслаждения сокровищами на земле. А так называемый прогресс — это всего лишь отыскание все более совершенных средств к овладению такими сокровищами.

Стремление к земному понятно и близко каждому, поэтому объяснять, что это такое, нет нужды. Следует лишь уточнить, что к земному относятся не только непосредственные материальные блага и связанные с ними чувственные наслаждения, но порою и отказ от исключительно материальных ценностей ради, например, земной власти (вспомним внешний аскетизм многих тиранов и деспотов), славы, стремления к самоутверждению в обществе и т.д.

Даже то, что иным представляется принадлежностью чисто духовной сферы, также может стать ценностью чисто земной. Например, эстетические переживания, превращаемые в самоцель ради эгоистического душевного наслаждения. Или любовь, понимаемая как обладание (не в физическом только, и в нравственном смысле).

Даже нравственные поиски, когда они совершаются ради отыскания средств для более благополучного земного обустройства, — и они могут оказаться бездуховными в своей основе. Так случилось, например, со Львом Толстым, отвергшим мысль о спасении, а из всего учения Христа воспринявшим лишь моральные постулаты, которые он хотел приспособить именно для устроения общественного бытия, но ценность которых в отрыве от Божественного Откровения оказалась весьма сомнительной. Сокровищем земным может оказаться в умах людей и Церковь Христова, когда ее начинают рассматривать, подобно иным политикам-прагматикам, лишь как средство, пригодное для использования в борьбе за власть.

Так или иначе, но тяга к земным сокровищам наблюдается на всех уровнях нашего земного существования. И она не может не стать предметом философского и эстетического осмысления.

Но где критерий собирания сокровищ? Как точно определить, что именно собирает человек? Ведь в силу необходимости каждый вынужден же сушествовать в земном мире и не может обходиться вовсе без земных, материальных вещей, связей, мыслей. Христос обозначил такой критерий ясно и просто: «...Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матфей, 6: 21). А вот к чему мы прикипаем сердцем — это мы вполне определенно ощущаем, если начинаем вслушиваться в голос совести. Оттого мы так часто и глушим ее, чтобы отогнать от себя неприглядную истину.

Вот главная тема русской литературы — противоборство двух раздирающих наши душу и сердце стремлений к сокровищам небесным и сокровищам земным. Это проблема не просто исключительно литературы, но и жизни, творческих поисков (нередко — метаний) самих писателей. Путь их был отнюдь не прямым и направленным лишь к горним высотам; он отмечен многими ошибками, падениями, отступлениями от Истины.

Человек обречен на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключенный в этом трагизм своего существования еще и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Вот эту-то смятенность души высветила русская литература, сделав ее, по сути, главным предметом своего сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела весьма малое представление литература околоевропейская. Западный человек может, разумеется, страдать, но от отсутствия миллиона, титула, коттеджа и т.д. И только в русской литературе возможно появление героя, который страдает, обладая всеми подобными благами в преизбытке:

Я молод, жизнь во мне крепка;

Чего мне ждать? Тоска, тоска!..

Как к такому страданию относиться — зависит от осмысления жизни каждым из нас. Кто-то сочтет его проявлением безумия. Но русский человек оказался на подобное обреченным (хотя не каждый без исключения, разумеется), а литература это точно отразила. А произошло это потому, что сам вектор душевных стремлений был повернут православием в противоположном от земных благ направлении.

Только что мы рассмотрели влияние православия на русскую литературу. А каково его влияние на русскую живопись и архитектуру? Этой теме посвящены публикуемые ниже отрывки рассказа «Попик» из сборника «Отец Арсений». В самиздатской машинописи эта замечательная книга широко распространилась по стране несмотря на цензуру, занимавшую в то время очень сильные позиции в обществе.

Жизнь и работа в лагерях нечеловеческая, страшная. Каждый день приближает к смерти и часто года вольной жизни стоит, но, зная это, не хотели заключенные, не желали умирать духовно, пытались внутренне бороться за жизнь, сохранить дух, хотя это и не всегда удавалось.

Интеллигенция барака относилась к о. Арсению снисходительно. Одно слово — попик, да еше при том весьма серенький, добрый, услужливый, но культуры внутренней почти никакой нет, потому так и в Бога верит, другого-то ничего нет за душой.

Такое мнение было у большинства.

Как-то зашел разговор о древней русской живописи и архитектуре, и один заключенный высокого роста, сохранивший даже в лагере барственную осанку и манеры, с апломбом и жаром рассуждал об этих предметах. Собравшиеся с большим интересом слушали его. Говорил «высоко», веско, со знанием дела и удивительно утвердительно. Во время разговора этого проходил мимо собравшихся о. Арсений, а «высокий», как оказалось впоследствии, искусствовед и профессор, снисходительно обратился к о. Арсению:

— Вы, батюшка, очень верующий и духовного звания, так не скажете ли нам, как вы оцениваете связь православия с древней русской живописью и архитектурой, и есть ли такие связи? — сказал и улыбнулся. Все окружающие рассмеялись.

Вопрос был профессорский, и все это поняли.

Всем казалось, что этот простецкий попик, каким был о. Арсений, ничего не ответит. Не сможет ответить, так как ничего не знает. Понимали, что вопрос издевательский.

Отец Арсений как-то выпрямился, внешне даже изменился и, взглянув на профессора, произнес:

— Взгляд на влияние православия на русское изобразительное искусство и архитектуру существует самый различный. Много по этому поводу высказано разных мыслей, и вы, профессор, по этому поводу много писали и говорили, но ряд ваших положений глубоко ошибочен, противоречив и, откровенно говоря, конъюнктурен. То, что вы сейчас говорили, значительно ближе к истине, чем то, что вы пространно излагали в статьях ваших и книгах.

Вы считаете, что русское изобразительное искусство развивалось только на народной основе, почти отрицаете влияние на него православия и в основном придерживаетесь мнения, что только экономические и социальные факторы, а не духовное начало русского народа и благотворное влияние христианства оказали влияние на живопись и архитектуру.

— Лично я, уважаемый профессор, — продолжал о. Арсений, — держусь другого мнения о путях развития древней русской живописи и архитектуры, так как считаю, что лишь православие оказало решающее влияние на русский народ и его культуру, начиная с десятого по восемнадцатый век.

Восприняв в десятом веке византийскую культуру, русское духовенство и русское иночество передало ее русскому народу в виде книг, в виде живописи — икон, образцов возведенных греками храмов, строя богослужений и описаний житий святых, и это все сказалось решающим образом на дальнейшем развитии всей русской культуры.

Любое творение русской иконописной школы неразрывно связано с душой художника-христианина, с душой верующего, прибегающего к иконе как к духовному, символическому изображению Господа, Матери Божией или святых Его.

Русский древний иконописец никогда не подписывал икон своим именем, ибо считал, что не рука, а душа его с благословения Божия создавала образ, а вы во всем видите влияние социальных и экономических предпосылок.

Взгляните на нашу древнюю икону Божией Матери и западную Мадонну, и вам сразу бросится в глаза огромная разница.

В наших иконах духовный символ, дух веры, знамени православия. В иконах Запада дама-женшина, одухотворенная, полная земной красоты, но в ней не чувствуется Божественная сила и благодать, это только женщина.

Взгляните в глаза Владимирской Божией Матери, и вы прочтете в них величайшую силу духа, веру в безграничное милосердие Божие к людям, надежду на спасение.

Отец Арсений воодушевился, как-то весь переменился, распрямился и говорил ясно, отчетливо и необыкновенно выразительно:

— Строя церкви, русский человек во Славу Бога заставил петь камень, заставил его рассказывать христианину о Боге и прославлять Бога. А если говорить о русских попах, то вы должны знать, что они были той силой, которая собрала в XIV и XV веках русское государство воедино и помогла русскому народу сбросить татарское иго. Действительно, в XVI—XVII веках русское духовенство стало морально падать и только отдельные светочи Русской церкви озаряли ее небосклон, а до этого оно было главной силой Руси.

Сказал и пошел, а профессор и все окружающие остались стоять, пораженные и удивленные.

— Вот тебе и попик блаженненький, товарищи! — произнес кто-то из слушавших интеллигентов, и все стали молча расходиться.

ВОПРОСЫ

1. Какие два основных типа культуры вам известны и какой из них преобладал в дореволюционной русской литературе?

2. Какой тип культуры, по вашему мнению, преобладает в наше время?

3. Каково ваше отношение к процитированному выше чувству поэта: «Я молод, жизнь во мне крепка; чего мне ждать? Тоска, тоска!..»

4. Как, по мнению о. Арсения, развивалась древняя русская живопись и архитектура? Можно ли заставить петь камень?

5. В. НИКИФОРОВ-ВОЛГИН. ДОБРО И ЗЛО

Почему народ, обладавший такими сокровищами, как православное вероисповедание, русская литература, искусство, архитектура, сам, своими собственными руками это либо разрушил, либо полностью или частично отверг в 1917 году? Как можно было это перечеркнуть и начать новое строительство на голом месте? Почему была нарушена связь с прошлым?

Полный ответ на эти вопросы еще не найден. Его современное русское общество еще должно выстрадать.

Однако неужели и впрямь в начале XX века зло победило добро? Эта тема частично рассматривалась нами в разделах 16 и 17 главы 4. В этом разделе мы затронем лишь нравственную сторону вопроса.

Прочувствовать атмосферу того времени, понять поведение рядового крестьянина, рабочего и солдата помогают рассказы В. Никифорова-Волгина. В недавние времена книги этого автора существовали только подпольно, перепечатанные на списанном нелегальном ротапринте. Эти книги были живыми страницами нашей истории, которая официально излагалась совсем иначе, и заставляли задуматься:

— над тем, что способствовало катастрофическому изменению в отношении человека к Богу, к миру и другим людям;

— над тем, что могло склонить молодых крестьянских парней топить в проруби приходского священника, поджигать храм, который строили их отцы и деды;

— над тем, почему «внук Пашка из иконы покрышку сделал в своем нужнике».

В этой книге мы приводим три небольших рассказа из сборника В. Никифорова-Волгина «Дорожный посох».

Я иду по большой дороге. На мне полупальтишко, солдатские сапоги с подковками, барашковая шапка. За плечами две сумы. В одной — запасные Дары, Евангелие, деревянная чаша, служебник да требник, а в другой — сапожный инструмент.

На груди у меня, в особой ладанке, — антиминс1. В руке березовый посох. Я стал свяшенником-странником. Перед отступлением белых меня убеждали за границу бежать, но я отказался...

В селе Горелово за устройство духовной беседы в лесу меня арестовали и посадили под замок. Поздно ночью приходит ко мне в темницу комиссар. Бравый этакий мужчина, саженного роста! Был он пьянее вина. На ногах чуть держится. Еле володающим языком приказал мне:

— Шагом марш, за мною!

Привели меня в большую избу. Вся она полным-полна, и все пьяные. На табуретке сидел гармонист. При виде меня от заиграл плясовую.

Комиссар сгреб меня пятерней за волосы, вытащил на середину избы и приказал:

— Пляши!

Пьяные, что дети али звери...

Я не стал противиться им и пустился в пляс... А когда кончил плясать, то сел на лавку и засмеялся. Вначале ничего смеялся, по-людски, но потом не выдержал и засмеялся с душевным содроганием, с плачем и выкриками... И никак этого смеха не мог удержать...

Когда успокоился немножко, то огляделся я вокруг и вижу: все стоят с опушенными головами и молчат... Есть что-то святое в задумчивости русского человека... первым не выдержал молчания комиссар. Он это как охнет да воскличет! Гляжу... бух! падает мне в ноги:

— Прости меня, Божий человек!

Мы подняли его. Усадили за стол. Я рядом с ним сел. Поуспокоились немножко. Поставили самовар. Стали меня потчевать. И вот кто-то из них и говорит мне:

— Расскажи что-нибудь душевное... только не про нашу жизнь и не про нашу землю... Если Божьего слова недостойны, то расскажи хоть сказку!..

Долго, до петушиных вскликов, беседовал с ними. Слушали меня с опушенными головами и вздохами.

1 Антиминс (греч. — вместо преетонис) — священный плат с изображением погребения Господа Иисуса Христа.

На прошанье сказали мне:

— Иди своею дорогой, батюшка! Не поминай нас лихом... Мы это... ну... одним словом... Ладно! Чего уж там говорить!..

В морозно-солнечный день я направлялся навестить один тайный монастырь. На лесной дороге встречаю трех стариков. В тулупах, бородатые, с котомками через плечо, с лесинами в руках, в валенках... Подошли ко мне под благословение и стали рассказывать:

— Мы, батюшка, в Москву идем!.. О Боге хлопотать!

— Как так?

— Да так, чтобы это Бога нам разрешили и всякие гонения на Него воспретили... А то беда!

Говорят спокойно, по-крестьянски кругло, и только в глазах их как бы блуждание и муть.

— Шибко стали Бога поносить! — сказал сгорбленный старик.

— Ведь до чего дошло!? — перебил его другой, с косыми глазами и впалыми забуревшими шеками. — Миколаха Жердь из нашего посада, анкубатор для выводки цыплят сделал... из дедовских икон! Говорит Миколаха, что оне, иконы-то, подходящия для этого, так как толстыя, вершковыя, а главное — дерево сухое!..

— А внук мой Пашка из иконы покрышку сделал в своем нужнике... — задыхаясь, прошамкал беззубый тихий старик, весь содрогнувшись.

Спрашиваю их:

— Кому же вы жаловаться будете в Москве?

— Как кому? Ленину! Ильичу то исть!.. — Да он помер...

— Это мы слышали, но только не верим! Нам сказывали, что он грамоту такую объявил, чтобы не трогать больше Бога...

Я чуть не заплакал.

Застывшая в глазах моих боль заставила стариков на время задуматься. Что-то поняли они. Растерянно взглянули друг на друга и на меня посмотрели.

— Ну, а ежели не найдем Ленина, так к самому патриарху пойдем, — заявил косоглазый старик. — Пусть он рассудит и анафемой безбожникам пригрозит... Патриаршая-то анафема дело не шуточное... Убоятся!..

— И святейшего патриарха нет в живых!..

Они не удивились, сняли шапки и перекрестились, сказав шепотом: царство ему Небесное!..

Глаза стариков гуше налились мутью.

— А Калинин, староста, жив? Ну, так мы к нему пойдем... Он нас приветит!..

Вначале тихо, а потом все горячее и горячее я стал убеждать их не делать этого, вернуться к себе, терпением препоясаться и ждать Божьего суда.

— Не можем! — с земляным упорством заявили они и даже рассердились на меня.

— Сто верст пешком прошли! — взвизгнул один из них. — Сам Господь идет с нами рядышком... а ты... вернуться!

— На смерть идете! — сказал я в отчаянности.

Только улыбнулись тихо так: «Что нам смерть!», поклонились мне и пошли вперед степенным деревенским шагом. Долго слушал я хрустень морозного снега под их валенками.

 

Предгрозовой ночью иеромонах Македонии обходил шестисотлетние стены Печерского Успенского монастыря. Вратарь отбивал в старинное било ночные часы. К дрожашим, суровым звукам била откликнулся колокол Печерской звонницы, и за ним густо и важно пробили часы Свято-Никольской церкви.

Над золотыми куполами собора висели тучи с медными отсветами. По земле извивался сухой ветер, шумели старые монастырские дубы. Иеромонах Македонии дошел до монастырских врат, где, по преданию, был обезглавлен Иваном Грозным преподобный игумен Корнилий. Македонию вспомнились слова из одной ветхой монашеской летописи: «По умерщвлении Корнилия преподобного, падоша Иване царь на хладные моши его, и зело плакася горько». Повторял эти слова и вздыхал.

Около врат стоял человек на коленях. Шаги монаха испугали его. Он встал с колен и хотел броситься бежать.

Монах остановил его и успокоил.

— Вы издалека? — спросил он.

Пристально вглядевшись в тихие сострадательные глаза монаха, незнакомый шепотом ответил:

— Я тайком пришел из России!..

— Горе, наверное, большое заставило вас прийти сюда?

— На душе у меня страшный несмываемый грех! — с отчаянием выкрикнул он, закрыв лицо руками. — Бог оставил меня! Перекрести меня! Страшно мне!

Иеромонах перекрестил его и усадил на камень, рядом с собою.

Пробили монастырские часы. Когда угас в воздухе их ночной перезвон, человек робко и растерянно, в бессвязных словах, рассказал страшную повесть о себе.

— Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Я служил в Красной Армии. Пьяными мы ворвались в этот монастырь. Перед этим у монастырских стен мы расстреляли двух печерских жителей. Со свистом, руганью и песнями мы взломали церковные двери и в шапках, с папиросами в зубах ворвались в храм искать сокровища. Что мы в храме ни делали, — подумать теперь страшно! Плевались, пели песни, хохотали. Я, как сейчас помню, все хотел в уста Спасителя папироску вставить.

...Никаких сокровиш мы не нашли. Пошли в пешеры, где ваши иноки упокоиваются. Могильные плиты штыками да прикладами вскрывали, — все думали, что монахи свои драгоценности в гробы попрятали! Много монашеских гробов раскрыли, осквернили и разрушили. Ничего не нашли.

Стоял в пешере, на месте первоначального алтаря подвижников, образ Богоматери... Мы этот образ на пол опрокинули и сапогами, грязными солдатскими сапожищами... по этому образу!

Взяла меня злоба, что мы ничего здесь не нашли, и в злобе своей я штыком ударил в череп монаха, лежащего во гробе.

Стали мы выходить из пещер. Перед тем как выйти, я почему-то оглянулся назад и увидел, как над чьим-то гробом светилась синенькая лампадка...

Своды, мрак, переходы и этот синий огонь над гробом!

...Взглянул я на эту лампадку и обуял меня такой страх, что я закричал и как безумный выбежал из пешеры. С этих пор, вот уже десять лет, я не нахожу успокоения. Каждую ночь вижу монаха с проколотым черепом, и всюду, куда ни посмотрю, синие лампады перед глазами...

...Чтобы загладить окаянство мое, я стал изнурять свое тело. Вот, посмотрите...

Человек расстегнул рубашку и показал монаху железные вериги.

— Совесть погнала меня из России... сюда... монастырским стенам поклониться и попросить прошения у святых угодников. Услышит ли меня Бог? Простит ли меня, окаянного зверя?

Человек умолк и расплакался.

На прошание он попросил перекрестить его. Иеромонах перекрестил, и рука его коснулась железных вериг.

Долго смотрел ему вслед и думал о таинственных жутких путях русской души, о величайших падениях ее и величайших восстаниях, — России разбойной и России веригоносной.

Грозовые тучи прошли стороной. Далеко-далеко перекатывался гром, и в том направлении, где лежала Россия, вспыхивали молнии.

6. Т. КАРЛЕЙЛЬ. ТРУД

Выдающийся английский мыслитель и историк Томас Карлейль (1795-1881) жил в XIX веке. Каким же образом он попал в главу «Этическая мысль в XX веке»? Дело в том, что, во-первых, его основные труды по этике не переиздавались на русском языке в течение многих десятилетий и, во-вторых, его размышления звучат так живо и современно, как будто написаны недавно, то есть в наше время.

Образно говоря, можно сравнить этическую мысль Т. Карлейля с гранитным олицетворяющим упрек монументом, с презрением и гневом указующим пальцем на современное общество, перепутавшее душевное здоровье с материальным благополучием.

Есть что-то облагораживающее и даже свяшенное в труде. Как бы ни был человек погружен в мрак ночи, как бы мало ни думал он о своем высоком призвании, на него все еще следует возлагать надежды, покуда он действительно серьезно трудится; лишь в праздности — вечное отчаяние. Труд, как бы он ни был низок или корыстен, всегда тесно связан с природой. Уже одно желание трудиться ведет все ближе и ближе к истине, к тем законам и предписаниям природы, которые суть истина.

«Познай самого себя!» — твое бедное я долгие годы промучило тебя, но ты, по-моему, никогда не сумеешь «познать» его. Не считай же своей задачей познание самого себя, потому что ты представляешь собою существо, которого тебе никогда не познать. Познай же, над чем ты можешь трудиться, и работай, как Геркулес! Ничего лучшего не может быть для тебя.

Говорят: «Значение труда не поддается учету». Человек совершенствуется при помоши труда! Пространства, заросшие сорной травой, расчищаются, на их месте появляются чудные нивы, воздвигаются дивные города, и сам человек перестает быть пашней, заросшей плевелами, или бесплодной, чахлой пустыней. Вспомните, что даже самый низменный труд в известной степени приводит душу в состояние истинной гармонии.

Сомнения, страсти, заботы, раскаяние, разочарование, даже уныние — все эти исчадия ада мучительно осаждают душу бедного поденщика точно так же, как и всякого другого человека. Но стоит лишь человеку свободно и бодро приняться за труд, как все они умолкают и, ворча, прячутся по своим конурам. Человек становится воистину человеком. Священный жар труда похож на очистительный огонь, истребляющий любой яд, сквозь самый густой дым даюший светлое, чистое пламя!

Видели ли вы когда-нибудь, как вертится гончарный станок? Бесформенные комья глины одним только быстрым врашеньем превращаются в красивые, круглые сосуды. Представьте же себе самого прилежного в мире горшечника, но без станка, постав— денного в необходимость изготовлять посуду или, вернее, безобразный брак, формуя глину руками и затем обжигая ее!

Таким горшечником явилась бы судьба по отношению к душе человека, если бы та захотела отдыхать, расположиться поудобнее, не работать и не кружиться. Из ленивого, неподвижного человека самая благосклонная судьба, подобно самому старательному горшечнику без станка, не создаст ничего, кроме брака. Сколько бы судьба ни потратила на него дорогих красок и позолоты, он навеки останется лишь браком. Из него никогда не получится сосуд, а выйдет только неустойчивый, безобразный, кривой, косоугольный, бесформенный брак; раскрашенный и позолоченный сосуд бесчестья! Пусть подумают об этом ленивые.

Надо жить, а не прозябать!

В каждой истинной работе, хотя бы то было просто рукоделие, есть что-то божественное. Труд обширный, как земля, упирается вершиною в небо. Труд в поте лица, в котором принимают участие и мозг, и сердце, труд, породивший вычисления Кеплера, рассуждения Ньютона, все знания, все героические поэмы, все совершенные на деле подвиги, все страдания мучеников, до «кровавого пота смертных мук», признанных всеми божественными, о братья! если это — не молитва, тогда молитву надо пожалеть, потому что это — самое высокое, что до сих пор известно нам под Божьим небом.

Что касается вознаграждения за труд, то можно было многое сказать по этому поводу, и многое еще скажут, многое еще напишут об этом...

Мне хочется сделать только одно замечание по отношению к решению этого затруднительного вопроса о вознаграждении: награда за всякое благородное дело дается на небе либо нигде. Ни в каком банке на свете тебе, героическая душа, не учтут твоего векселя.

Но нужна ли тебе, собственно говоря, награда? Разве ты стремился к тому, чтоб за свой героизм набить себе брюхо лакомыми кусками, вести пышную, комфортабельную жизнь и получить в сем мире или в ином то, что люди называют «счастьем»? Я за тебя отвечаю с уверенностью: нет. Вся духовная тайна новой эпохи в том и заключается, что ты со спокойной головой от всего сердца можешь за себя решительно ответить: нет!

Брат мой, мужественный человек должен подарить свою жизнь. Подари ее, советую тебе; или ты ждешь случая приличным образом ее продать? Какая же цена, примерно, удовлетворила бы тебя? Все творения в Божьем мире, все пространство во вселенной, вся вечность времен и все, что в них есть, — вот что ты бы потребовал, и на меньшее ты бы не согласился, в этом ты должен сознаться, если хочешь быть правдивым. Твоя жизнь — всё для тебя, и взамен ее ты пожелал бы себе всё.

Никогда ты жизнь свою или хоть часть своей жизни не продашь за надлежащую цену. Подари же ее по-царски; пусть ценой ее будет ничто. Тогда окажется, что ты в известном смысле получил за нее все! Человек с героической душой (а разве не всякий человек — дремлющий герой?) должен так поступить в любое время и при всяких обстоятельствах.

...В сущности говоря, мы совершенно согласны со старинными монахами: молиться значит трудиться. Во многих отношениях истинный труд на деле оказывается настояшей молитвой!

ВОПРОСЫ

1. Прокомментируйте следующие слова Т. Карлейля: «Глупые люди полагают, что раз наказание за злое дело не последовало тотчас же, то здесь на свете нет справедливости, а если есть, то лишь случайная. Наказание за злое дело задерживается иногда на несколько дней, иногда на несколько столетий, но оно так же верно, как жизнь, так же неминуемо, как смерть!»

2. Согласны ли вы с утверждением, что мужественный человек должен подарить свою жизнь? Подарить кому? А быть может, ее и впрямь лучше приличным образом продать?

7. Э. ФРОММ. СОВРЕМЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК. РАВЕНСТВО

Основные труды крупнейшего философа и гуманиста XX века, психоаналитика Эриха Фромма (1900-1980) переведены на русский язык. Их первые публикации вызвали огромный интерес в нашем обществе, а книга «Душа человека» разошлась в считанные дни.

Любовь, страх, вера, властолюбие, фанатизм... Не они ли правят миром? Не через них ли проступает человеческое бытие? Проницательнейшие мудрецы, писатели разных времен стремились вглядеться в человека, охваченного сильнейшим чувством, войти в мир тончайших душевных переживаний, распознать в них тайны жизни.

Э. Фромм пытается переориентировать человека на постижение собственной индивидуальности, отличимости от других, на максимы, которые могут быть удостоверены только своеобычностью разума, воли и переживания индивида. Речь идет о том, чтобы выявить здоровые, истинные потребности человека, которые в реальности нередко замещаются ложными, искусственными вожделениями.

Человеческое бытие Э. Фромм понимает как становление человека, как совершенствование его духа.

Ниже приводятся отрывки из книг Э. Фромма «Психоанализ и этика» и «Душа человека».

Когда средневековый мир был разрушен, казалось, что исполнение самых сокровенных желаний и чаяний западного человека не за горами. Он освободился от авторитета тоталитарной церкви, от груза традиционного мышления, от географических ограничений нашей тогда еше лишь наполовину открытой планеты. Он создал новую науку, которая со временем высвободила дотоле неизвестные производительные силы и полностью преобразила материальный мир. Он построил политическую систему, которая, казалось, гарантировала свободное и продуктивное развитие личности, он сократил продолжительность рабочего дня настолько, что получил возможность наслаждаться долгими часами досуга, о которых не смели и мечтать его предки.

И что же мы видим сегодня?

Над человечеством нависла угроза разрушительной войны, и робкие попытки правительств не в силах уничтожить эту опасность. Но даже если у политических деятелей хватает здравомыслия не разжигать войну, современное положение человека весьма далеко от исполнения надежд VI, VII и VIII веков.

Характер человека сформировался под влиянием мира, который он построил собственными руками. В XVIII и XIX веках общественный характер среднего класса обнаружил сильные эксплуататорские и накопительские черты. Этот характер определялся стремлением эксплуатировать других и сохранить собственный капитал, чтобы и дальше получать с него прибыль.

В XX веке характер человека стал отличаться значительной пассивностью и ориентацией на ценности рынка. Современный человек, безусловно, пассивен большую часть своего досуга.

Он — вечный потребитель. Он «поглощает» напитки, пишу, лекции, зрелиша, книги, кинофильмы. Все потребляется, проглатывается. Мир предстает как огромный предмет его вожделений: большая бутылка, большое яблоко, большая грудь. Человек превращается в сосунка, вечно ожидающего и вечно разочарованного.

Когда современный человек не является потребителем, он выступает в качестве торговца. Средоточием нашей экономической системы является рынок, определяющий ценность всех благ и долю каждого в общественном продукте. Экономическая деятельность человека не строится на мошенничестве и обмане, не подчиняется ни силе, ни традиции, как было в предыдущие периоды истории. Человек свободен производить и продавать. Рыночный день является судным днем его успеха. На рынке предлагаются и продаются не только предметы потребления, труд превратился в товар и продается на рынке труда на тех же условиях свободной конкуренции.

Но рыночная система вышла за пределы экономической сферы предметов потребления и труда. Сам человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет — он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями. Поэтому его самооценка зависит от внешних факторов, от суждения других. Поэтому он сам зависит от других и чувствует себя в безопасности лишь будучи таким, как все, держась поблизости от стада.

Однако характер современного человека определяется не только рынком. Другим тесно связанным с рынком фактором является способ производства. Предприятия укрупняются, число рабочих и служащих на этих предприятиях постоянно растет, капитал отделяется от управления, и промышленными гигантами начинают руководить профессиональные бюрократы, обеспокоенные не столько погоней за личной наживой, сколько бесперебойным функционированием и дальнейшей экспансией своего предприятия.

Какой тип человека в таком случае нужен нашему обществу для спокойного функционирования? Ему нужны люди, которые легко взаимодействуют в больших группах, хотят все больше потреблять, чьи вкусы подчиняются единому стандарту, подвержены чужому влиянию и предсказуемы. Ему нужны люди, которые чувствуют себя свободными и независимыми от властей, принципов или вероисповедания, однако хотят, чтобы ими руководили, хотят делать то, что от них ожидают, функционировать внутри социального механизма без трения.

Они хотят, чтобы ими руководили без применения силы, вели без лидера, с единственной целью быть в движении, действовать, идти вперед. Современному индустриальному обществу удалось произвести этот тип. Это — автомат, отчужденный человек.

Он отчужден в том смысле, что его действия и его собственные силы отделены от него. Они стоят над ним и против него, не он управляет ими, а они им. Его жизненные силы превратились в веши и институты, а эти веши и институты стали идолами. Они воспринимаются не как результат его собственных усилий, а как нечто от него не зависящее, чему он поклоняется и подчиняется.

Отчужденный человек склоняется перед произведением собственных рук. Его идолы представляют его собственную жизнь в отчужденной форме. Человек не распоряжается своими силами и богатством, он чувствует себя обнищавшей «вещью», зависящей от других, внешних вешей, на которые проецируется его жизненная субстанция.

Но на самом деле люди гораздо сильнее хотят подчиняться, нежели их к этому вынуждают, — по крайней мере, в западных демократиях. Большинство людей даже не осознает этой потребности подчиняться. Они свято уверены в том, что следуют своим собственным вкусам и склонностям, что они индивидуалисты, что они пришли к своим мнениям в результате собственных размышлений, а то, что их мнения совпадают с мнением большинства, — чистая случайность. Общее единодушие служит доказательством правильности «их» взглядов. А если все же существует потребность в некоторой степени ошутить себя индивидуальностью, она удовлетворяется различием в мелочах: надпись на сумке или на свитере, именная табличка банковского кассира, принадлежность к демократической, а не к республиканской партии, к обществу «Лосей», а не «Шрайнеров»1 — вот в чем выражаются индивидуальные различия. Рекламная формула, гласящая: «Не такое, как у других», — сама по себе свидетельствует о жгучей потребности отличаться, тогда как на самом деле нет никаких отличий.

1 «Лоси» — американская благотворительная организация; «Шрайнеры» — американская масонская организация.

Эта возрастающая тенденция к устранению различий тесно связана с концепцией равенства в том виде, в каком она развилась в передовых индустриальных странах. В религиозном контексте равенство означает, что все мы — дети Бога, что у всех нас одна и та же божественно-человеческая сущность, что все мы — одно. Это означает также, что сами различия между индивидами заслуживают уважения, что если верно, что все мы одно, то верно также и то, что каждый из нас — единственная сущность и сам по себе — вселенная.

В современном капиталистическом обществе смысл понятия «равенство» претерпел изменения. Под «равенством» понимается равенство автоматов, равенство людей, потерявших свою индивидуальность. Равенство теперь означает скорее «единообразие», нежели «единство». Это — единообразие людей, которые выполняют одинаковую работу, одинаково развлекаются, читают одни и те же газеты, одинаково чувствуют и одинаково думают. С этой точки зрения к таким нашим достижениям, как, скажем, равенство женщин, превозносимое как признак прогресса, следует отнестись с известным скептицизмом.

Нечего и говорить, что я не против равенства женшин; но положительные стороны этого стремления к равенству не должны вводить нас в заблуждение. Это часть обшей тенденции к устранению различий. Равенство покупается именно этой ценой: женщины равны с мужчинами, поскольку они больше не отличаются от них. Положение, выдвинутое философией Просвещения: «Душа не имеет пола», получило применение повсюду. Противоположность полов исчезает, а вместе с ней и эротическая любовь, основанная на этой противоположности. Мужчина и женщина стали одинаковыми, вместо того чтобы стать равными как противоположные полюсы.

Современное общество проповедует этот идеал равенства без индивидуальности, потому что нуждается в человеческих «атомах», неотличимых друг от друга, чтобы заставить их функционировать всех в совокупности как единый механизм, без сбоев и без трения; чтобы все подчинялись одним и тем же приказаниям, но при этом каждый был уверен, что руководствуется своими собственными желаниями. Как современное массовое производство требует стандартизации товаров, так и общественное развитие требует стандартизации человека, и эта стандартизация называется «равенством».

Человек становится «отсиживателем с девяти до пяти», частью рабочей силы или частью бюрократической силы клерков и менеджеров. Ему не нужно проявлять инициативу, его задачи предопределены организацией работы; даже между теми, кто находится на верхней и нижней ступеньках служебной лестницы, существует лишь незначительная разница. Все они выполняют задания, предопределенные структурой организации в целом, с заранее определенной скоростью и заранее определенным способом. Как же человеку, попавшему в эти сети повседневной рутины, не забыть, что он — человек, неповторимая индивидуальность, тот, кому дарована только эта, единственная возможность жить, жить со своими надеждами и разочарованиями, со своими печалями и страхами, со своей страстной потребностью в любви и ужасом перед пустотой и отчужденностью?

ВОПРОСЫ

1. Пожалуйста, попытайтесь ответить на вопрос Э. Фромма, заданный в конце раздела.

2. Не боитесь ли и вы после завершения образования стать «отсиживателем с девяти до пяти» или вообще остаться не у дел, то есть стать дармоедом? Как, по вашему мнению, этого можно избежать?

3. Какие отличительные черты характера современного человека назвали бы вы?

4. Как вы понимаете равенство современных людей? Равенство мужчины и женщины в семье? Наблюдается ли равенство в домашнем труде ваших родителей или знакомых?

8. Н.О. ЛОССКИЙ. СВОБОДА ВОЛИ

Николай Онуфриевич Лосский (1870-1965) — выдающийся представитель русской философии XX века, создавший оригинальную философскую систему, отличающуюся глубиной и последовательностью мысли. В середине августа 1922 года он был арестован, а в ноябре — вместе с другими видными представителями культуры и общественной мысли — выслан советскими властями за пределы страны.

Н.О. Лосский считал, что замыслы построения общества без нравственного обоснования, опирающиеся только на науку или какую— либо рациональную социальную конструкцию, неизбежно ведут к подавлению свободы, произволу и деспотизму в таких масштабах, каких не знало традиционное общество. С этих позиций он жестко оценивал строй, существовавший на его родине, однако верил, что духовные силы народа в конце концов разрушат тиски тоталитарного режима.

Познакомимся с некоторыми мыслями Н.О. Лосского из его книги «Свобода воли».

Проблема свободы воли обсуждается в европейской философии приблизительно со времени Аристотеля. Ей посвящена грандиозная литература, может быть, более обширная, чем по какому бы то ни было другому философскому вопросу. И неудивительно: судьба высших ценностей и святынь тесно связана с таким началом, как свобода. Так, есть философы, страстно борющиеся против учения о свободе воли, потому что, по их мнению, свобода несовместима с условиями возможности науки. Наоборот, другие философы с не меньшим пылом отстаивают свободу воли, так как полагают, что без свободы были бы невозможны нравственность, право, религиозная идея греха, объяснение зла и т.п.

Непосредственное свидетельство сознания, по мнению большинства людей, говорит в пользу свободы воли. Однако ссылка на непосредственное переживание свободы, не сопутствуемая выработкою точных философских понятий и зашитою учения о свободе против возражений и недоразумений, имеет наивный характер и не считается убедительным доводом в споре о свободе.

Артур Шопенгауэр в своем замечательном, блестящем и содержательном трактате «Свобода воли» приводит в виде примера следующие соображения «человека, стоящего на улице и говорящего себе»: «Теперь 6 часов вечера, дневная работа кончена. Я могу идти гулять, а могу пойти и в клуб; я могу также взойти на башню, посмотреть закат солнца, могу пойти в театр или навестить любого из своих знакомых; могу даже пойти куда глаза глядят и никогда не вернуться. Все это предоставлено единственно мне, я имею на это полную свободу; однако же, я теперь ничего этого не сделаю, а пойду точно так же добровольно домой, к своей жене».

Это совершенно похоже на то, как если бы сказала вода: «Я могу вздыматься высокими, высокими волнами (да, но в море и во время бури!), могу стремительно течь (да, именно в русле реки!), могу низвергаться с пеной и шумом (да, именно в водопаде!), могу свободною струей подыматься в воздухе (да, но в фонтане!), я могу, наконец, выкипеть и испариться (да, при 100 °С); однако теперь я ничего этого не делаю, а остаюсь, добровольно, спокойною и ясной, в зеркальном пруде».

Своим примером и аналогией Шопенгауэр хочет показать, что всякое проявление человека подчинено закону причинности и потому не может быть свободным. Соображения Шопенгауэра представляются ясными и убедительными, пока речь идет о той сфере событий, в которой господствует механическая причинность толчка и давления. Но в психической сфере, скажет иной защитник свободы воли, нет механической причинности; здесь мы имеем дело с мотивами, представлением возможных целей, обсуждением, выбором, решением; здесь нет необходимой предопределенности событий, здесь возможна свобода.

Нетрудно, однако, показать, что и в психической сфере связь ее элементов может быть рассматриваема как необходимая система причин и действий. Карл Иоэль, написавший в зашиту свободы воли превосходную книгу «Свободная воля», начинает ее беседою между просветителем и наивным человеком, который в доказательство своей свободы говорит:

— Я хочу теперь пойти домой, потом сделаю один визит, затем пойду в винный погребок...»

— Довольно, довольно. Но скажи мне, почему ты уже хочешь идти домой?

— Мы обедаем в это время, и жена моя любит точность.

— Ты у нее под башмаком, и называешь себя свободным? Ну, а кого же ты хочешь посетить после обеда?

— Сегодня день рождения моего начальника, и я должен поздравить его.

— Ты должен? И это ты называешь свободою? Ты подневольный человек, карьерист и низкопоклонник.

— Зато уже в винный погребок я пойду, как свободный человек, по собственной воле.

— Ты ходишь туда особенно охотно?

— Да, я пью там свою милую вечернюю кружку пива. Такая уж у меня привычка, и в это время у меня появляется такая увлекательная жажда.

— Значит, ты раб своей привычки и своих страстей. И ты говоришь о свободе!

— Но мне нет необходимости выходить, и я останусь дома, чтобы доказать себе свою свободу.

— В таком случае ты останешься не по своей инициативе, не благодаря воле, а потому что мои возражения раздражают тебя, и твое упорство подталкивает тебя как ребенка.

Просветитель показывает наивному, что суетность тянет его направо, изнеженность налево, чувственность вперед, скупость назад, высокомерие вверх, леность вниз. В случае столкновения мотивов выбор всегда совершается в сторону сильнейшего мотива, так что человеческое я, производящее выбор, в действительности есть лишь председатель собрания, подсчитывающий голоса и таким образом устанавливающий, каково решение.

Итак, препятствием для признания свободы воли является закон причинности, имеющий силу не только для механических процессов, но и для душевной жизни: всякое хотение имеет причину, благодаря которой оно возникает так же необходимо, как и всякое другое событие в мире.

Артур Шопенгауэр следующим образом понимает возникновение событий в природе. Чтобы произошло изменение какой-либо вещи А, необходимы два фактора — внешний и внутренний. Внешний фактор — действие какой-либо веши В на вещь А; внутренний фактор — сила, присущая самой веши А и появляющаяся под влиянием В. Давление на пружину извне и внутренняя сила упругости самой пружины — вот два фактора, определяющие действие пружины. Действие света, тепла и т.п. на растение и собственная жизненная сила растения обусловливают развитие плодов его и т.п.

Точно так же и поступки человека всегда предполагают два фактора: например, приближение врага пробуждает к действию силу человека, именно волю, известную нам непосредственно изнутри, путем самосознания. Внешний фактор, влияюший на волю, называется мотивом. Один и тот же мотив может привести к различным, даже противоположным действиям, в зависимости от того, каковы индивидуально определенные свойства воли человека, на которого мотив действует. Так, при виде врага трусливый солдат обращается в бегство, а храбрый совершает геройский подвиг.

Индивидуально определенные свойства воли человека (трусость, скупость, завистливость, храбрость, щедрость и т.п.) «составляют то, что называется характером человека, и именно эмпирическим характером, так как он делается известен не a priori, а только по опыту».

Всякий человеческий поступок есть результат сочетания мотива и эмпирического характера данного человека.

Глубоко проникает к основам свободы воли то стеснение свободы выбора, которое обусловлено столкновением несовместимых стремлений. Если хочешь избавиться от тяжких мук пытки в руках палача, выдай своих товарищей; подвергни строгой и справедливой критике неудачный проект, выработанный твоим начальником, но тогда уже не надейся на осуществление честолюбивых желаний скорого повышения на службе; женись на этой милой девушке, но тогда откажись от некоторых привычек холостой жизни и т.д., и т.д. Стеснение свободы здесь заключается в том, что исполнение одного хотения требует отречения от другого хотения.

1 Априори (лат. a priori) — независимо от опыта, до опыта; заранее.

Не следует думать, будто это стеснение свободы встречается в исключительных случаях. У нас, в царстве душевно-материального бытия, где нет гармонического отношения к мировому целому, всякое хотение неизбежно сталкивается непосредственно или косвенно с каким-нибудь другим хотением. И даже тогда, когда мы обнаруживаем проблески духовности, ставя абсолютные цели добра, красоты или обретения истины, осуществление этих целей предполагает отказ от каких-либо дорогих нам проявлений душевности. Поэтому процесс развертывания наших чувств и хотений в целом всегда двусторонен — влечение и опасение, радость и печаль, восторг и хотя бы смутный аккомпанемент разочарования неизменно сопутствуют друг друг, и на земле не дано нам насладиться целостным положительным бытием, столь полным, что стоило бы удержать его в вечном настоящем.

ВОПРОСЫ

1. Согласно А. Шопенгауэру поступки человека всегда предполагают два фактора. Назовите эти факторы и на конкретном примере проиллюстрируйте их взаимосвязь.

2. Как вы понимаете свободу воли? Означает ли она, что если вдруг вам захотелось кого-то ударить потому, что этот кто-то вам не понравился, то вы свободны поступить так, как вам хочется?

3. Как вы думаете, можно ли разрешить проблему совмещения свободной воли разных людей ?

9. Б.П. ВЫШЕСЛАВЦЕВ. БЛАГОДАТЬ

Борис Петрович Вышеславцев (1863-1920) — русский философ, богатство и тонкость мысли которого современники относили к его «бесспорным достоинствам». Так же как и Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, Б.П. Вышеславцев в 1922 году вместе с большой группой ученых был выслан из страны.

«Основные проблемы мировой философии являются, конечно, проблемами и русской философии. В этом смысле не существует никакой специально русской философии, — писал Б.П. Вышеславцев. — Но существует русский подход к мировым философским проблемам, русский способ их переживания и обсуждения».

Предлагаем вам обсудить некоторые мысли из его книги «Этика преображенного эроса».

Всякая великая религия содержит в себе и открывает некоторую систему ценностей; иначе говоря, устанавливает некоторое этическое учение. И совершенно неверно, будто все религии открывают одни и те же ценности и совпадают в своих этических учениях.

Христос открывает миру и возвещает совершенно новую систему иенностей, выраженную в едином символе «Царствия Божия». В этом Его «Откровение», Его «добрая весть» и Его «Новый Завет». «Евангелие Царствия Божия» — вот первое и простейшее определение проповеди Иисуса Христа: «приблизилось Царствие Божие». Оно, это Царствие Божие, или Царство Небесное, есть абсолютно иенное и абсолютно желанное, то, во что мы верим и на что надеемся: «да приидет Царствие Твое»1. Притчи изображают «Царствие» как высшую ценность, ради которой стоит отдать все остальное, как драгоценную жемчужину, как сокровише, зарытое в поле. Оно есть предел человеческих исканий.

Новая система ценностей — Новый Завет — со всею силою противополагается старому. Вся Нагорная проповедь построена на этой противоположности, постоянно повторяемой: «вы слышали, что сказано древним... а Я говорю вам»2... Праведности книжников и фарисеев противопоставляется другая, более высокая праведность, без которой нельзя войти в Царство Небесное. Старая система ценностей в этом противопоставлении чаше всего объемлется понятием закона (Тора3).

1 Слова из молитвы Господней: «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» (Лука, 11:11-4).

2 Нагорной проповеди посвяшен раздел 8 главы 4.

3 Иудейское название Пятикнижия Моисея (то есть первых пяти книг Ветхого Завета: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие).

«Закон и пророки до Иоанна — отныне Царствие Божие возвещается». Или, как говорит апостол Павел, «старое прошло, теперь все новое». Действительно, праведность «книжников и фарисеев», т.е. еврейских ученых и учителей жизни, именно и состояла в строжайшем и точнейшем исполнении буквы закона. Закон есть высшая ценность ветхозаветной религиозной этики, а может быть, и всей дохристианской этики вообще.

То, что противопоставляется закону, не есть «иго», «бремя», приказ, устрашение, — а есть, напротив, облегчение, освобождение, приглашение на пир, радость и блаженство. Царство Божие есть блаженство, как это возвещается в «заповедях блаженства»1, оно есть радость, даруемая человеку, спасение, высшая красота и «очарование», благодать.

1 «Заповеди блаженства» изложены в Нагорной проповеди (см. гл. 4, раздел 8): «Блаженны нищие духом... плачущие... кроткие... алчущие и жаждущие правды... милостивые... чистые сердцем... миротворцы... изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».

Совершенно неправильно было бы думать, что противоположность закона и благолати установлена только апостолом Павлом и что христианство Павла есть какое-то особое христианство. Апостол Павел есть первый христианский философ, всего более давший для христианского гнозиса, для постижения Откровения, но он всецело верен этому Откровению. Противопоставление закона и благодати, закона и любви, закона и Царства Божия проходит чрез все Евангелия и точно формулируется, как основной принцип христианства: «Закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Иоанн, 1:17).

Человек, как острил Владимир Соловьев, не есть ангелочек, состоящий только из крылышек и головы, и в этом его великое преимущество. Св. Григорий Палама1 развивает ту же мысль со всею серьезностью: человек сотворен по образу Божию в большей степени, нежели бестелесные ангелы. Почему это так? А потому, что он создан, чтобы властвовать (ангелы же, «вестники», созданы, чтобы повиноваться). «В нашей душе есть властвующая и управляющая часть и другая — подчиненная и повинующаяся, как-то: желание, стремление, ощущение и все другое, стоящее ниже ума, что Бог подчинил уму; и когда мы руководимся влечением к греху, мы не только восстаем против Бога-пантократора («Вседержителя»), но и против по природе нам самим присущего автократора («самообладания»). В силу этого начала власти в нас Бог дал нам господство над всею землею. Ангелы же не имеют тела, соединенного с духом и подчиненного духу, потому они и не властвуют, а лишь исполняют волю Бога».

1 Григорий Палама (1296—1359) — византийский богослов. 2 Логос (греч. logos) — слово, понятие, здесь — Разум.

Именно эта способность в природе человека, то, что он включает в себя низшие ступени бытия, делает его свободу творческой свободой. Вот как это выражает Палама:

«Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем еще и чувственную. Чувственное же, соединенное с Логосом2, создает многообразие наук и искусств и постижений; создает еше умение возделывать (культивировать) поля, строить дома и вообще создавать из несуществующего (хотя и не из полного ничто — ибо это может только Бог). И все это дано только людям. И хотя ничто из того, что создано Богом, не погибает и не возникает само собою, однако, сопоставляемое одно с другим, через нас оно получает другую форму. И невидимое слово ума не только подчиняет себе движение воздуха и становится ошущением слуха, но может даже быть написанным и может быть увиденным в теле и через тело; все это Бог дал только людям, для веры осуществляя телесное пришествие и появление вышнего Логоса. Ничего подобного и никогда не бывает у ангелов».

Мы привели это замечательное место, ибо здесь дана целая православная философия культуры, философия творчества. И она базируется на идее богоподобия: если Бог есть Творец, то и человек есть творец, «поэт» культуры. Но человек творит не абсолютно, не изначально, не из ничего, он лишь «формирует» из низших элементов, возводя к высшему и воплощая то, что ему «дано свыше». Если Бог воплощается, то и человек воплощается, ибо каждое сказанное слово (логос) есть воплощение смысла, и вся культура, с ее техникой, с ее науками и искусствами, есть воплошенный дух, воплощенная мудрость человека, существующая «по образу и подобию» божественного Логоса.

Итак, спросим себя еше раз: что же именно в человеке достойно называться образом и подобием Божиим, «иконой» Божества? В чем лежит его человеческое достоинство? Ответ будет такой: духовная личность обладает этим достоинством, это она «драгоценна перед Богом», как Его образ и подобие. Все великие Отцы Церкви приходят к этому результату, но не все с одинаковой глубиной раскрывают аксиологическое богатство (ценности), заложенное в личности, в самости.

Сказать, что богоподобная личность человека есть просто душа, как это говорит Тертуллиан1, значит почти ничего не сказать; сказать, что эта личность есть «разумное животное», как говорит вслед за Аристотелем Фома Аквинат2, значит говорить обшие места (в которых, впрочем, кратко намечена иерархическая структура человека). Сказать, что богоподобная личность есть ум, свобода, творчество, власть над низшими силами природы, — значит схватить нечто существенное в личности, но отнюдь не исчерпать ее богатства, не постигнуть ее тайну.

В смысле этого последнего постижения Григорий Нисский3, пожалуй, возвышается над всеми. Образ Божий в личности получает у него широчайшее, прямо всеобъемлющее значение. Так, прежде всего личность способна любить, и в этом ее богоподобие, ибо Бог есть Любовь и человек есть любовь.

1 Тертуллиан (ок. 160 — после 220) — христианский богослов и писатель.

2 Фома Аквинский( 1225 или 1226 — 1274) — средневековый философ и теолог.

3 Григорий Нисский (ок. 335 — ок. 394) — богослов, крупнейший христианский философ Византии.

Где нет любви, там искажены все черты образа Божия. Далее, личность стремится к бессмертию, и в этом есть богоподобие, ибо бессмертие человека связано с вечностью Божией. Но всего этого мало: «образом Божиим в человеке должно быть признано все, что отображает божественные совершенства, то есть вся совокупность благ, вложенная в человеческое естество».

Сродство с Богом состоит в том, что человек «украшен и жизнью, и логосом, и мудростью, и всеми прекрасными и божественными ценностями». И все это богатство личности, как говорил Григорий Нисский, Книга Бытия выражает в одном много— объемлюшем слове: сотворен по образу Божию.

Вот почему богоподобие всеобъемлюще и не заключается в какой-либо одной черте.

ВОПРОСЫ

1. В чем заключается принципиальное различие новой системы ценностей, определяемой Новым Заветом, по сравнению со старой?

2. Согласно утверждению св. Григория Паламы, человек сотворен по образу Божию в большей степени, нежели бестелесные ангелы. Почему?

3. Что, согласно Б.П. Вышеславцеву, в человеке достойно называться образом и подобием Божиим?

4. В чем, по вашему мнению, заключается человеческое достоинство?

6. ДУХОВНАЯ ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА

1. ДУХОВНАЯ ЖАЖДА — ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧЕРТА ЧЕЛОВЕКА

Сколько бы ни проходило лет, и не только лет, а столетий, удивительные слова пушкинского стихотворения «Пророк» остаются как бы эпиграфом к судьбе человека на земле: «Духовной жаждою томим...»

Сменяют одна другую цивилизации, изменяются формы жизни, меняется лицо земли, но неистребимой, неутолимой остается духовная жажда: драгоценный, а вместе с тем и мучительный дар, данный на земле только человеку как признак и как сущность самой его человечности.

Драгоценный потому, что влечет человека всегда ввысь, не дает ему успокоиться в одном животном счастье, приобщает его к высшим, ни с чем не сравнимым радостям. Мучительный потому, что так часто противоречит его земным инстинктам, делает всю его жизнь борьбой, исканием, тревогой.

Почти все в мире как бы говорит человеку: откажись от духовной жажды, отрекись от нее, и будешь сытым, здоровым и счастливым. Как сказал на заре этого века А. Блок: «Будьте же довольны жизнью своей, тише воды, ниже травы...» И вот возникают целые идеологии, построенные на отказе и отречении от духовной жажды, на ненависти к ней. Идеологии, всеми силами стремящиеся к тому, чтобы человек заглушил в себе самый источник этой жажды, чтобы признал ее иллюзией и самообманом и включился в строительство жизни, уже начисто лишенной какого бы то ни было искания.

Если чем-то и отличен наш XX век от предшествующих, то прежде всего предельным обострением двух противоположных, противостоящих друг другу восприятий человеческой жизни и самого человека. Согласно одному из них человек потому и человек, что есть в нем духовная жажда, искание, высшая тревога. Согласно другому, только заглушив ее, начинает человек свою человеческую судьбу. Все остальное — второстепенно. Ибо только из этого глубинного, первичного вопроса вытекает все остальное — политика, экономика, культура, все то, о чем так страстно спорят и во имя чего борются друг с другом люди.

Как запах дыма свидетельствует о том, что где-то горит огонь, даже если мы и не видим его, так и наличие в мире философии и религии несомненно свидетельствует, что в человеке не иссекает духовная жажда, духовное искание...

Выдающийся английский мыслитель Томас Карлейль писал, что в человеке «есть что-то бесконечное, чего он при всей своей хитрости не может похоронить под конечным. Могут ли соединенные усилия всех министров финансов современной Европы сделать хоть одного сапожника счастливым? Они не могут этого сделать, а если и могут, то только на пару часов, потому что у сапожника есть душа. И требования ее совсем иные, нежели требования его желудка.

Не говорите поэтому о целых океанах дорогого вина; для сапожника с вечной душой это все равно что ничего! Не успеет океан наполниться, как человек станет роптать, что вино могло бы быть еще лучше. Попробуйте подарить человеку полмира, и вы увидите, что он затеет ссору с владельцем второй половины и будет утверждать, что его обидели».

О самой духовной жажде, о том, жаждой чего она является, в томлении о чем состоит, исканием чего наполнена, — вот об этом говорить нужно, ибо нет сейчас в мире более важной темы. Стоит мир сейчас как раз на том перепутье, о котором говорил поэт:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Только бы не изменить духовной жажде, данной нам, только бы открыть глаза и слух к тому ливню света, любви и красоты, что извечно нисходит на нас!

Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем воздыхает.

Ф.М. Достоевский

Раз человек желает избавиться от своего жалкого состояния, желает искренне и вполне, — такое желание не может быть безуспешным.

Ф. Петрарка

Человек в собственном сердце своем носит вечное. Стоит ему заглянуть в свое сердце, и он прочтет в нем о вечности.

Т. Карлейль

ВОПРОСЫ

1. Расскажите, как вы понимаете духовную жажду человека. Знакомо ли вам это чувство?

2. Почему духовную жажду называют драгоценным и вместе с тем мучительным даром?

3. А в самом деле, разве человеку недостаточно быть лишь сытым и здоровым? Почему?

4. Какие два противоположных восприятия человеческой жизни и самого человека с особой силой столкнулись в XX веке?

2. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В ПОНИМАНИИ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ И ХРИСТИАНСТВА. ПРОБЛЕМА ДУШИ И ТЕЛА

Античные философы, а позднее — учителя христианства (их называют святыми отцами) настойчиво говорят о двойственности или тройственности человека.

С самого начала человек созидается как бы из двух стихий.

С одной стороны, Бог берет «персть от земли», то есть материю, и из этой материи созидает тело человека. С другой стороны, Бог дарит ему «дыхание жизни». Таким образом, человек по своему телу является частью земли, плотью от плоти земли, по своей душе он является «частицей Божества», как говорит святой Григорий Богослов. В том, что человек получает свою разумную душу из уст Самого Бога, святые отцы усматривают образ Божий в человеке.

Ни одно из животных не получило этого дуновения Божия в свое тело, ни одно из животных не обладает разумной душой. Конечно, у животных тоже есть душа, есть способность любить, способность быть верными. Их верность бывает иногда даже больше, чем верность человека в любви к другому человеку. И все-таки мы никогда не сравним жизнь животных, их существование в поисках пищи и удовлетворения потребностей тела с той жизнью, которой может жить человек благодаря своему разуму, благодаря тому, что святые отцы называли логосом.

Логос означает не только слово, понятие, но также и разум. Это одно из тех греческих слов, которое обладает многими значениями. Так вот, в отличие от животных, человек есть, как говорили святые отцы, повторяя Аристотеля, зоон логикон — в буквальном переводе — животное разумное, животное словесное. Это одно из определений человека, наиболее часто встречающихся в святоотеческой антропологии.

Но надо видеть ту бездну, которая отделяет животное разумное, то есть человека, от животных неразумных. Надо видеть, отмечают учители христианства, насколько невозможно было бы человеку развиться из животных каким-то естественным образом. Насколько несостоятельно предполагать, что человек — это, по сути, обезьяна, только с более развитыми умственными способностями. Что-либо более постыдное и вульгарное о человеке трудно, наверное, и придумать.

Что такое человек в восприятии, например, восточных религий — индуизма, буддизма? Это одно из перевоплощений души, которая до своего вселения в человеческое тело могла существовать в теле любого животного. Но и после того, как умрет человеческое тело, душа может снова оказаться в теле животного или даже в каком-нибудь растении. Человек сам по себе — это ничто, это некое переходное состояние между другими нестабильными состояниями.

Христианство дает по-настоящему возвышенный образ человека, настолько возвышенный, что мы не можем постичь его своим умом. Человек, сотворенный по образу Божию, является иконой Бога. Само слово икона (от греч. eikxn) означает изображение, образ. Каждый из нас в своих чертах — в первую очередь в своей душе, да и в теле тоже, — имеет подобие совершенства Творца. Каждый из нас является иконой невидимого Бога. Об этом постоянно говорят святые отцы. А до святых отцов об этом говорил замечательный философ Филон Александрийский (ок. 20 г. до н.э. — ок. 40 г. до н.э.).

 

Согласно Библии, человек не должен был быть пассивным жителем рая и только наслаждаться в нем блаженством. Человек должен был стать деятелем, подобно тому, как Бог является Деятелем, о чем Сам Христос сказал: «Отед Мой доныне делает, и Я делаю». Бог всегда действует. И человек должен научиться действовать по подобию Божию. Он должен научиться возделывать рай, возделывать землю, все более и более усовершенствовать ее и вместе с тем совершенствовать самого себя, воспитывать свою собственную душу для того, чтобы она достигла подлинного и совершенного богоподобия.

Поэтому святые отцы говорят, что образ Божий — это то, что заложено в человеке с самого начала, а подобие — то, что дано было в потенциале, чего человек должен был достичь своими силами, своим трудом, своей верностью Божиим Заповедям. Цель сотворения человека в том, чтобы человек, благодаря своей последующей жизни, достиг всецелого богоуподобления, чтобы он взошел от образа к подобию.

Человек должен был приобщиться к божественному совершенству и прийти к обладанию всеми божественными свойствами. Он не мог быть создан таким сразу, потому что одной из целей человеческого существования является достижение этих божественных свойств. Одно дело — получить в дар, другое дело — обладать чем-то как своей способностью.

Причем Бог Сам обещал быть его Руководителем, и человеку оставалось только послушно идти за своим Учителем. Маленькие дети, когда они еще неспособны нарисовать букву, вкладывают свою руку в руку матери, и мать выводит эту букву за них. Таким способом постепенно они учатся рисовать и писать.

Точно так же и человек. Если бы он с самого начала пошел по тому пути, какой Творец предначертал ему, то он был бы научен Самим Богом, как ему строить свою жизнь и судьбу. И те знания, которые он получил бы благодаря руководству Бога и собственной верности Ему, остались бы с ним навсегда. Именно они вели бы его всегда по пути все большего и большего совершенства до тех пор, пока человек не уподобился бы Богу.

Но вот произошло то, о чем мы читаем в Библии, в третьей главе Книги Бытия, — отпадение человека от Бога.

Все последующее существование человечества было поиском того пути, следуя по которому можно было бы возвратиться к райскому блаженству, — оно было и есть исполнено тоски по раю.

 

Согласно христианскому учению, человек может жить так, чтобы один талант, полученный им от Бога, приносил десять талантов, и эти десять талантов возвращать своему Господину.

Но человек может использовать свои творческие способности и против воли Божией. Вместо того, чтобы всей своей жизнью и каждым творческим актом служить Богу, он может попытаться сам для себя здесь, на этой земле, построить некое подобие рая, в котором не будет Бога, но где он надеется обрести счастье. И по сути история человечества как раз является таким бесконечным поиском никогда не достижимого царства Божия на земле.

Примером этого поиска может служить история построения Вавилонской башни. Люди думали, что могут своими силами построить башню, которая достигнет неба, и тогда они воссядут на небесах и будут управлять всем миром. Но, как мы помним, Бог посмеялся над этим намерением людей, потому что оно было абсурдно. Он смешал их языки так, чтобы они перестали понимать друг друга.

Но и до сих пор человечество не перестает вновь и вновь строить вавилонские башни, пытаясь создать царство Божие на земле. Вновь и вновь эти башни рушатся, потому что они построены на песке, у них нет прочного основания. И крушение последней из них — коммунистической — произошло на наших глазах, и мы до сих лор находимся под ее обломками.

Людям было обещано, что через какое-то время, лет через двадцать, настанет человеческий рай. Нужно только окончательно изгнать из мира религию, нужно еще уничтожить тех людей, которые по тем или иным причинам не могут в этот рай войти, и тогда наконец наступит блаженство. Но люди были жестоко обмануты!

Ведь во всякой подобного рода идеологии есть главная ошибка, которая в конечном счете и является причиной разрушения всех вавилонских башен. Эта ошибка заключается в том, что человек — в его теперешнем падшем состоянии — воспринимается как способный жить в раю, как способный достичь блаженства.

Но природа человека искажена, и он утратил возможность возвратиться к своему первоначальному райскому существованию. И всякая попытка войти в рай в теперешнем состоянии заранее обречена на провал. Всякая попытка построить рай на земле изначально ошибочна, потому что человек пал и единственный путь возвратиться к Богу — это возвращение через Бога.

ВОПРОСЫ

1. Из каких двух стихий созидается человек? Что об этом писали античные философы, учителя христианства?

2. Что такое человек в восприятиях атеиста и христианина? В восприятии восточных религий?

3. Что означает слово греческого происхождения «икона»? Прокомментируйте тезис Филона Александрийского о том, что каждый из нас является иконой невидимого Бога. Что вы можете тогда сказать, например, об алкоголиках и наркоманах?

4. Каково, согласно Библии, предназначение человека?

5. Почему нельзя построить рай на земле?

3. ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА1

1 При написании этого раздела использовалась книга С. Ласмане, А. Милтс и А. Рубенс «Этика».

Большинству людей, не склонных к размышлениям на философские и нравственные темы, проблема добра и зла кажется банальной. Общая схема размышлений, если они все же возникают, примерно такова: «Добро — это хорошее, зло — это плохое. Следовательно, к хорошему следует стремиться, а с плохим — бороться». Следует сразу сказать, что подобный взгляд не только поверхностен, но и весьма рискован и даже опасен. Почему Великая Октябрьская социалистическая революция в 1917 году, задуманная как воплощение рая на земле, на практике оказалась историческим прыжком в бездну? Почему «благие намерения» борьбы со злом «ведут в ад»? Почему у добрых родителей порой вырастают плохие дети?

Русский философ С.Л. Франк писал, что «все горе и зло, царящие на земле, все потоки пролитой крови и слез, все бедствия, унижения, страдания по меньшей мере на 99 процентов — результат воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие-либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла».

Пока будет существовать человек, он не перестанет мучительно размышлять над проблемой добра и зла. И первое настоящее испытание людей, обусловившее в дальнейшем весь драматизм человеческой жизни, — это, как мы узнаем из Библии, древо познания добра и зла. Сатана в облике змея, желая посеять в сердце Евы сомнение в искренности Божьей любви, соблазнил ее словами: «В день, в который вы вкусите плоды древа познания добра и зла, откроются глаза ваши и вы будете как боги, знающие добро и зло».

Четкое определение добра и зла осложняется многозначностью обоих понятий. Более того, поскольку добро и зло столь многообразны, а их взаимные отношения так многогранны, то многие авторы вообще отрицают определения добра и зла. Так, английский философ Д. Юм считал, что добро и зло нельзя различать при помощи разума, ибо деятельность направляется влечениями, а не разумом. Подобные мысли высказывал и Ф.М. Достоевский: «Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра хоть приблизительно». Логические позитивисты XX века также не допускают возможности доказать утверждение, что «икс —добр», так как добро нельзя ни увидеть, ни попробовать на вкус, ни потрогать, ни услышать; можно только сказать нечто приблизительное, общее о жизни.

А поскольку слову добро синонимом является благо, то полезно учесть, что в религиозном учении высшее добро присуще только Богу.

Бог является абсолютным воплощением добра. И так как человек сотворен по образу Божию, то смысл его жизни (или, как говорят христиане, спасение) заключается в стремлении к этому Абсолютному Добру.

Здесь, однако, следует отметить, что проблема спасения возникает именно в этой жизни. Христианство утверждает жизнь, но не уход от нее. Суть заключается в изменении жизни, даже если это стоит небывалого труда.

Совсем иная позиция в учении буддизма. В нем сама жизнь, само существование есть зло, страдание. Чтобы искоренить это зло, необходимо преодолеть жажду жизни. Освободись от бесконечной цепи причин и следствий, от противопоставления субъекта и объекта, от власти страстей и чувств — и ты будешь избавлен от страданий и зла, достигнешь нирваны, то есть высшего блаженства, рая в душе.

Взаимную борьбу добра и зла человек обычно характеризует упрощенно, представляя зло вне себя. И все-таки наиболее часто «линия фронта» добра и зла находится в самой личности, когда конфликтуют долг и влечения человека, разум и чувства, человечность и минутная выгода. Добро побуждает принимать во внимание интересы человечества, народа, семьи и людей; зло заставляет подобно эгоцентричному Нарциссу взирать только на собственное отражение и приспосабливать все человечество к своим потребностям и интересам, не останавливаясь ни перед какими препятствиями (активный злодей) или отдаваясь жизненному самотеку, конформизму, власти инстинктов (пассивный злодей).

В истории этики зло наиболее часто характеризуется трояко: как глупость (недостаток ума, интеллектуального развития), как слабость (недостаток воли и самостоятельности), как испорченность (непосредственный аморализм).

Зло и в истории этики, и в литературе, и в быту трактуется как нечестность, как проявление темных иррациональных сил, как дисгармония рационального и эмоционального, как подчинение жизни «железному порядку», тирании, где люди только исполнители, автоматы, детали, как изуродованная свободная воля человека, как насилие, грех без покаяния, произвол, как паразитирование за счет добра, как небытие, стремление к разрушению, уничтожению, как беспредел и т.д.

С другой стороны, мыслящие люди уже в античном мире поняли, что порок может формироваться как продолжение добродетели, если не соблюдается такт, необходимая мера культуры, человечности, сдержанности, то, до какой степени трудности мы способны быть добрыми.

Морализирующий догматик или фанатик способен принести не меньший вред, чем злодей или равнодушный.

Добро духовно освещает жизнь, все ярче показывая тени, потемки души; доброта не только разрешает существующие противоречия, но и, как это ни странно, создает новые. Высшие требования заставляют увидеть больше недостатков и активнее действовать, чтобы их искоренить.

ВОПРОСЫ

1. Находили ли вы в себе «линию фронта» добра и зла? Постарайтесь вспомнить, на конкретном примере, когда это было.

2. Согласны ли вы с И.В. Гёте, который сказал, что «нет ничего более смертельного для разума, чем признание, что все хорошо»? Аргументируйте свою точку зрения.

3. Что вы можете сказать по поводу утверждения русского философа B.C. Соловьева: «Не верить в добро есть нравственная смерть, верить в себя самого как в источник добра есть безумие».

4. ЧТО ХУЖЕ КОНЦЛАГЕРЯ?

А правда, может ли что-нибудь быть хуже концлагеря? Колючая проволока, злые охранники, смерть — все это в нашем сознании сопутствует понятию концентрационного лагеря. Нас, однако, будет интересовать лишь нравственная сторона этого явления, причем в существенно более широком плане: возникновение зла как такового и тесно связанное с категориями добра и зла понятие свободы.

Согласно народной мудрости, истина рождается в спорах, поэтому следующую тему было решено представить в качестве диалога неверующего человека (так определил себя сотрудник русской службы Би-Би-Си A.M. Гольдберг — далее называемый корреспондентом) и верующего — митрополита Сурожского Антония. Митрополит Антоний (Anthony Bloom) — православный епископ, более тридцати лет возглавляющий епархию Русской православной церкви в Великобритании.

Корреспондент: Митрополит Антоний, я знал людей, которые становились религиозными, потому что их мучил вопрос о возникновении зла. Я также знал людей, которые разочаровались в религии по этой же причине. Первые чувствовали или приходили к убеждению, что понятия добра и зла не могли возникнуть сами по себе, что их должна была создать высшая сила. Зачем существует добро, им было, конечно, ясно, а на вопрос о том, почему и для чего существует зло, они надеялись получить ответ от религии. Вторые, те, кто разочаровался в религии, приходили к убеждению, что она не дает ответа на вопрос, как сочетать существование всемогущего Бога, олицетворяющего добро и справедливость, с тем, что творится на земле; не только в области человеческих взаимоотношений, но и в природе, где царят хаос, борьба и жестокость. Что Вы можете сказать на это ?

Митрополит Антоний: Это очень трудный вопрос в том отношении, что, действительно, можно из одинаковых предпосылок прийти или к вере, или к сомнению. Мне кажется, что христианин даст приблизительно такой ответ: «Да, Бог всемогущ; но Он создал человека свободным, и эта свобода, конечно, несет с собой возможность и добра, и зла; возможность отклонения от закона жизни или, наоборот, участия в этом законе жизни». И вот этот вопрос свободы является центральным, мне кажется, для проблемы добра и зла. Если бы Бог создал человека неспособным на отклонения, человек был бы также неспособен ни на что положительное. Скажем, любовь немыслима иначе как в категориях свободы; нельзя себя отдать, когда нельзя отказать в самоотдаче; нельзя человека любить, если это чисто механическое соотношение. Если бы не было свободы отказа, отречения, если не было бы, в конечном итоге, возможности зла, то любовь была бы просто силой притяжения, силой, связующей все единицы, но никак не создающей между ними нравственное соотношение.

Корреспондент: Почему? Означает ли это, что зло существует для того, чтобы выделить добро, в качестве контраста?

Митрополит Антоний: Нет, я не думаю, что оно существует для этого; но где есть возможность одного, неминуемо встает возможность другого. Конечно, если бы мы были просто такие совершенные существа, которые не способны сделать ошибочный выбор, зло было бы исчерпано; но как возможность оно все равно бы существовало.

Корреспондент: А допускаете ли вы, что Бог, всемогущий Бог заботится о людях, следит за судьбами человечества, помогает людям, следит за тем, чтобы на земле зло не восторжествовало ?

Митрополит Антоний: Да, в этом я глубоко убежден. И опять-таки, с моей христианской точки зрения мне Бог представляется именно не безответственным Богом, Который человека создал, одарил его этой ужасной свободой, которая может все разорить и все разрушить, а потом — употребляя образы Ивана Карамазова — «ждет» где-то в конце времен момента, когда Он его будет судить и засудит за то, что человек не так пользовался данной ему свободой. Таким Бог мне не представляется. Мне представляется Бог ответственный, Бог, Который создал человека и жизнь, но Который не только ждет момента итогов. И самый предел этой ответственности, которую Бог берет за жизнь и за Свои поступки, за Свой творческий акт — это Воплощение, это то, что Бог делается человеком, входит в историю и до конца погружается в ее трагизм и где-то разрешает этот трагизм.

Корреспондент: Как, где Он разрешает этот трагизм?

Митрополит Антоний: Он его не разрешает внешне, в том отношении, что на земле смерть, болезнь, страдание продолжают косить людей. Но отношение человека к человеку может стать глубоко иным; отношение к собственному страданию может быть совершенно иным; отношение к страданию другого опять-таки глубоко изменяется от этого.

Корреспондент: Значит, вы определенно, как христианин, отрицаете тезис Вольтера, который исходил из того, что Бог создал человека, снабдил его всем необходимым, в первую очередь разумом, и затем счел Свою задачу выполненной: если люди будут руководствоваться разумом, то все будет хорошо, если нет — то это их дело. Вы, судя по тому, что сейчас сказали, это категорически отрицаете.

Митрополит Антоний: Да, такого Бога я просто не могу себе представить!

Корреспондент: Вольтер не считал, что Бог будет судить, он просто говорил, что Бог наделил человека всем необходимым, что Бог создал изумительный механизм, структуру человека, а главное — разум. Почему же это безответственно, почему это было бы преступно?

Митрополит Антоний: Если бы этот Бог создал такой замечательный механизм, то этот механизм не испортился бы так безнадежно. Тогда, значит, Бог, Который строит этот механизм, просто ужасно плохой механик, никуда не годный. Если такой у нас Бог, Который даже механизм приличный создать не может, то, право, не о чем говорить.

Если бы счастье, благополучие было немедленной наградой за добро, то добро как нравственная категория было бы обесценено; это был бы чистый расчет. Я думаю, что добро именно тогда делается добром, когда человек может устоять против несправедливости, против неправды, против страдания и все равно не отречься от своего добра, от того, что кажется ему — или объективно является — добром. Если, скажем, человек щедр и бывает обманут и, попробовав раз-другой быть щедрым, приходит к заключению, что этого не стоит делать, то щедрость его довольно бедная. Вопрос в том, какова его отзывчивость. И во всех отношениях мне кажется, что добро именно испытывается, поддается пробе потому, что оно сталкивается со злом.

Корреспондент: Но скажите, заботится ли Бог о судьбах человечества? Если да, то как вы объясните такое чудовищное явление, как, например, появление Гитлера, которое представляется мне совершенно исключительным, потому что в этом случае даже не было сделано попытки оправдать злодеяния какими-то высшими, этическими мнимыми соображениями, а было сказано просто и ясно: мы хотим творить зло. Как вы объясните возникновение такого явления, если вы исходите из того, что Бог заботится о судьбах человечества ?

Митрополит Антоний: Во-первых, да — я убежден, что Бог заботится о судьбах человечества. Во-вторых, я думаю, что, если есть свобода в человеке, которая Богом ему дана, Бог уже не имеет права стать на пути и эту свободу изничтожить. В конечном итоге получилось бы так: Бог вас делает свободными, а в тот момент, когда вы этой свободой пользуетесь не так, как Ему нравится, Он бы вас уничтожил. Может быть, на земле было бы меньше зла, то есть злодеев меньше было бы, Гитлера бы не было, того не было, сего не было. Но в конечном итоге самым злодеем из злодеев оказался бы этот Бог, Который дает мне свободу, а в тот момент, когда я ошибаюсь на своем пути или схожу с него по какому-то безумию,

Он же меня убивает, уничтожает. Нравственная проблема оказалась бы, я бы сказал, еще хуже первой... И представляете себе тогда жизнь человека? Он бы жил, зная, что, если он поступит нехорошо, Бог его уничтожит. Следующая стадия: так как Бог знает и может предвидеть, то, как только у вас зародится злая мысль, Бог может вас уничтожить. Это же хуже концентрационного лагеря! Мы жили бы просто под дамокловым мечом все время: дескать, вот — убьет — не убьет, убьет — не убьет. Спасибо за такого Бога!

Корреспондент: Повторите...

Митрополит Антоний: Если Бог действительно сделал человека свободным, то есть способным ответственно принимать решения, которые отзываются в жизни поступками, то Бог уже не имеет права в эту свободу вторгаться насильно. Он может войти в жизнь, но — на равных правах; вот как Христос стал человеком — и от этого умер на кресте. Да, это я понимаю! Если же Он вторгался бы в жизнь в качестве Бога, со всем Своим всемогуществом, всеведением и т.д., получилось бы так, что земной злодей, который Богом же одарен свободой, в тот момент, когда он ошибочно, не так использовал эту свободу, стал бы жертвой божественного гнева, он был бы просто изничтожен, убит. Еще хуже: человек только успел задумать какой-нибудь неправый поступок, а Бог его тут же уничтожил бы, потому что Бог знает, что в будущем случится. И все человечество жило бы, одаренное этой проклятой свободой, под вечным страхом: ой, промелькнула злая мысль — сейчас кара придет на меня... ой, мне захотелось чего-то не того — что сейчас будет?.. Это был бы чудовище, а не Бог...

Корреспондент: К чему же тогда сводится божественное вмешательство в судьбы людей?

Митрополит Антоний: Во-первых, к тому, что Бог в человека заложил закон жизни, то есть устремленность ко всему тому, что есть полнота торжествующей жизни и торжествующей любви. Во— вторых, к тому, что Он дал человеку сознание добра и зла. Мы его не выдумали, это не чисто социологическое явление, потому что социологические формы меняются без конца, а понятие добра и зла вечно.

Корреспондент: С этим я совершенно согласен.

Митрополит Антоний: Дальше: Бог, через людей Ему верных, которые Его знают опытно, молитвенно и жизненно, Свое слово говорил, указывал нравственные мерки и нравственные пути. А поскольку совесть человека — вещь относительная, более или менее ясная, колеблющаяся, Он дал человеку закон, Он дал человеку правила жизни. И главное, Бог вошел в историю воплощением Иисуса Христа, стал человеком и нам на деле показал, что можно пройти через весь ужас жизни, страдания и никогда не усомниться ни в любви, ни в правде, ни в чистоте; и что такой человек — пусть он будет уничтожен, разбит — не побежден. А это, действительно, победа над злом гораздо большая, чем если бы просто зла не было.

ВОПРОСЫ

1. Приход к власти Гитлера — это закономерность или случайность? Аргументируйте свою точку зрения.

2. Предположим, что человек бы жил, зная, что если он поступит нехорошо, то Бог его уничтожит. Почему такая формула жизни хуже концлагеря?

3. К чему, по мнению митрополита Антония, сводится Божественное вмешательство в судьбы людей?

5. ИДЕАЛ. ОРИЕНТАЦИЯ В НРАВСТВЕННОМ ПОИСКЕ ПРАВДЫ (по Л.Н.ТОЛСТОМУ)

Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности. Если бы идеал не только мог быть достигнут, но мы могли бы представить себе его осуществление, то он перестал бы быть идеалом. Таков идеал Христа, установление царства Бога на земле; идеал, предсказанный еше пророками о том, что наступит время, когда все люди будут научены Богом, перекуют мечи на орала, копья на серпы, лев будет лежать с ягненком, когда все существа будут соединены любовью.

Весь смысл человеческой жизни заключается в движении по направлению к этому идеалу, и потому стремление к христианскому идеалу во всей его совокупности (и к целомудрию, как к одному из условий этого идеала) не только не исключает возможности жизни, но, напротив, отсутствие этого христианского идеала уничтожило бы движение вперед и, следовательно, возможность самой жизни.

Как есть два способа указания пути путешественнику, так есть два способа нравственного руководства для ищущего правды человека. Один способ состоит в том, что человеку указываются предметы, которые должны встретиться ему, и он направляется по этим предметам.

Другой способ состоит в том, что человеку дается только направление по компасу, который человек несет с собой и на котором он видит всегда одно неизменное направление и потому всякое свое отклонение от него.

Первый способ нравственного руководства есть способ внешних определений. Человеку даются определенные признаки поступков, которые он должен и которых не должен совершать.

«Соблюдай субботу, обрезывайся, не кради, не пей хмельного, не убивай живого, отдавай десятину бедным, омывайся и молись пять раз в день, крестись, причащайся и т.п.» Таковы постановления религиозных учений: браминского, буддийского, магометанского, еврейского и церковного, еше называемого христианским.

Другой способ есть способ указания человеку никогда не достижимого им совершенства, стремление к которому человек сознает в себе. Человеку указывается идеал, по отношению к которому он всегда может видеть степень своего удаления от него.

«Люби Бога твоего всем сердцем и всей душой твоей, и всем разумением твоим, и ближнего как самого себя. Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».

Таково учение Христа.

(См. Л. Толстой «Послесловие к "Крейцеровой сонате"»)

Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности.

Ф.М. Достоевский

Действительность всегда есть воплощение идеала, и, отрицая, изменяя ее, мы делаем это потому, что идеал, воплощенный нами же в ней, уже не удовлетворяет нас. Мы создали в воображении иной, лучший.

М. Горький

Человек, исповедующий лишь внешний закон, есть человек, стоящий в свете фонаря, прикрепленного к столбу. Он стоит в свете этого фонаря, ему светло, и идти ему дальше некуда. Человек, исповедующий Христово учение, подобен человеку, несущему фонарь перед собой на более или менее длинном шесте. Свет всегда впереди его и всегда побуждает идти за собой и вновь открывает впереди новое, влекущее к себе, освещенное пространство.

Фарисей благодарит Бога за то, что он исполняет все. Богатый юноша тоже исполнял все с детства и не понимает, чего может недоставать ему. И они не могут думать иначе — впереди их нет того, к чему бы они могли продолжать стремиться. Десятина отдана, суббота соблюдена, родители почтены, прелюбодеяния, воровства и убийства нет. Чего же еще?

Для исповедующего же христианское учение достижение всякой ступени совершенства вызывает потребность вступления на высшую ступень, с которой открывается еще высшая, и так без конца.

Исповедующий закон Христа всегда в положении мытаря. Он всегда чувствует себя несовершенным, не видя позади себя пути, который он прошел, а видя всегда впереди себя тот путь, по которому ему надо идти и который он еще не прошел.

Как только поверишь в то, что достиг идеала, дальнейшее развитие приостанавливается и начинается движение вспять.

Махатма Ганди

Основная идея всегда должна быть недосягаемо выше, чем возможность ее исполнения.

Ф.М. Достоевский

Ради идеала русский готов отказаться от всего, пожертвовать всем; усомнившись в идеале или его близкой осуществимости, он являет собой образец неслыханного скотоподобия или мифического равнодушия к всему.

Л.П. Карсавин

ВОПРОСЫ

1. Согласно Л.Н. Толстому, человек, формально, внешне исполняющий правила морали или учение Церкви, уподобляется «человеку, стоящему в свете фонаря, прикрепленного к столбу». Человек ищущий, страдающий, стремящийся не только внешне, по форме, а по сути соблюдать мораль или учение Церкви, уподобляется «человеку, несущему фонарь перед собой». Как вы считаете, могут ли эти фонари существенно способствовать ориентации в нравственном поиске правды?

2. Поясните своими словами каждое из четырех высказываний об идеале.

6. К СВЕТУ И ЦЕЛОСТНОСТИ ПОДЛИННОЙ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ (по А. ШМЕМАНУ)1

1 Александр Шмеман — священник и богослов. С 1962 г. — декан Владимирской семинарии в Нью-Йорке. Почетный доктор ряда университетов. Скончался в 1983 г.

В предыдущем разделе Л.Н. Толстой вспоминает притчу о мытаре и фарисее. А знаете ли вы эту притчу? Вот что о ней в своих «Воскресных беседах» пишет А. Шмеман.

Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия — это те короткие рассказы-притчи, которыми пользуется Христос в своем учении, в своем общении с народом. Поразительно же в этих притчах, что, сказанные почти две тысячи лет тому назад, в совершенно отличных от наших условиях, в другой цивилизации, на абсолютно другом языке, они остаются актуальными и сегодня, бьют в ту же цель. А это значит — в наше сердце.

Ведь уже устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно, вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвы. А эти, такие простые на первый взгляд, бесхитростные рассказы живут полной жизнью. Мы слушаем их — и как будто что-то происходит с нами, как будто кто-то заглянул в самую глубину нашей жизни и сказал что-то — только к нам, ко мне относящееся.

В притче о мытаре и фарисее рассказывается о двух людях. Мытарь — это славянское слово для обозначения сборщика налогов, профессии, окруженной в древнем мире всеобщим презрением. Фарисей — это представитель верхушки тогдашнего общества. На современном русском языке можно сказать, что притча о мытаре и фарисее — это символический рассказ о важном представителе господствующего слоя, лицемере, с одной стороны, и о мелком, малопочтенном чиновнике — с другой. Христос говорит:

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или этот мытарь. Пощусь лва раза в неделю, даю десятую часть всего, что приобретаю». Мытарь же, стоя вдали, не смел лаже поднять глаза на небо; но, уларяя себя в грудь, говорил: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!»

«Говорю вам, — заканчивает Христос эту притчу, — что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот; ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лука, 18:10—17).

Всего несколько строчек в Евангелии, а сказано в них нечто вечное, такое, что действительно относится ко всем временам и ситуациям.

Но возьмем только наше время, возьмем самих себя. Посмотрим, что лежит в основе нашей государственной, общественной да, наконец, и частной жизни. Если будем самокритичны, то увидим то же самое безостановочное самопревозношение, самоутверждение, или, употребляя более древнее слово, гордыню. Вслушайтесь в пульс нашей эпохи. Неужели мы не поразимся этой чудовищной саморекламе, хвастовству, бесстыдству самовосхваления, которые так вошли в нашу жизнь, что мы уже почти не замечаем их?

Всякая критика, пересмотр, переоценка, всякое проявление смирения — не стали ли они уже не только недостатком, пороком, а, хуже того, — общественным и даже государственным преступлением? Оказывается, любить Родину — это все время бесстыдно восхвалять ее, унижая чужие родины. Оказывается, быть лояльным — это провозглашать все время безгрешность власти. Оказывается, быть человеком — это унижать, топтать других людей, это возвышать себя путем их унижения.

Проанализируйте свою жизнь, жизнь своего общества, сами основы его устройства, и вы должны будете признать, что это именно так. Тот мир, в котором мы живем, так пронизан оглушительным и грубым бахвальством, что уже сам этого больше не замечает, оно уже стало его природой. Да, так и сказал один из самых больших и тонких поэтов нашего времени — Б. Пастернак: «...все тонет в фарисействе».

Самое страшное, конечно, в том, что фарисейство признается добродетелью. Нас так долго, так упорно глушили славой, достижениями, взлетами и полетами, нас так долго держали в атмосфере этого призрачного псевдовеличия, что все это в действительности нам стало казаться хорошим и благим, что в душе целых поколений возник образ мира, в котором только сила, только гордость, только бесстыдное самовосхваление оказывается нормой.

Пора ужаснуться этому, вспомнить слова Евангелия: «Всякий, возвышающий себя, унижен будет». Еше недавно тех немногих, кто даже шепотом говорил об этом, влекли в суды или заключали в психиатрические лечебницы, высылали из страны. Да и сейчас порой можно услышать: «Смотрите на этих изменников и предателей! Они против величия и силы своей родины! И благодарите, что вы не такие, как эти несчастные отщепенцы».

Но поймем, что этот бой, этот спор, ведомый сегодня ничтожным меньшинством, это бой и спор о самих духовных источниках жизни. Ибо фарисейская гордыня — это не только слова. Она, эта гордыня, рано или поздно оборачивается ненавистью к тем, кто не согласен признать моего величия, моего совершенства. Она оборачивается преследованием и террором. Она ведет к смерти!

Притча Христа ножом врезается в самую страшную опухоль современного мира, в опухоль фарисейской гордыни. И пока эта опухоль будет расти, в мире будут царить ненависть, страх и кровь.

Только вернувшись к этой забытой, презираемой, отбрасываемой силе — смирению — можно очистить мир. Смирение — это признание другого, это уважение к другому и умение мужественно признать себя несовершенным, раскаяться и тем самым встать на путь исправления.

От хвастовства, лжи и тьмы фарисейства — к свету и целостности подлинной человечности: к правде, к смирению и к любви!

ВОПРОСЫ

1. Перескажите притчу о мытаре и фарисее. Согласны ли вы с поэтом, сказавшим о нашем веке, что «...все тонет в фарисействе»?

2. Почему все же мытарь был оправдан более, чем фарисей?

7. ПОКАЯНИЕ. САМОВОСПИТАНИЕ

Вот еще одна притча, записанная в Евангелии от Луки (15:12-32). «У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: «Отче! дай мне следующую мне часть имения». И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.

Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему.

Придя же в себя, сказал: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже не достоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих». Встал и пошел к отцу своему.

И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже не достоин называться сыном твоим». А отец сказал рабам своим: «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся». И начали веселиться.

Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: «Что это такое?» Он сказал ему: «Брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым».

Он рассердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: «Вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка». Он же сказал ему: «Сын мой! ты всегда со мною, и все мое — твое; а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

Притча эта читается в церкви, когда верующие начинают готовить себя к Великому посту, то есть ко времени покаяния. И может быть, Евангелие нигде лучше не раскрывает нам, в чем сущность покаяния. Блудный сын ушел в дальнюю сторону, во «страну далече». И вот эта «дальняя сторона», эта чужбина и являет нам глубокую сущность нашей жизни, нашего состояния. Только поняв это, мы можем начать возврат к подлинной жизни.

Тот, кто хотя бы раз в жизни не почувствовал этого, кто никогда не осознал себя духовно на чужбине, отделенным, изгнанным, тот не поймет, в чем сущность христианства. И тот, кто до конца «дома» в этом мире, кто не испытал тоски по иной реальности, не уразумеет, что такое покаяние и раскаяние. Ибо оно не в формальном перечислении своих недостатков, ошибок и даже преступлений. Нет, раскаяние и покаяние рождается из опыта отчуждения от Бога, от радости общения с Ним.

Сравнительно легко признаться в своих ошибках и недостатках. Но насколько же труднее вдруг узнать, что я разрушил, предал, утерял свою духовную красоту, что я так далеко от моего настоящего дома, от моей настоящей жизни; что нечто бесценное, чистое и прекрасное разрушено, разбито в самой ткани моей жизни.

Однако именно это и есть раскаяние, и поэтому оно обязательно включает в себя глубокое желание возвратиться, вернуться, снова найти утерянный дом.

«Встану и пойду!» — сказал блудный сын. Как просто и как трудно! Но обратим внимание, что к такому выводу он пришел сам. Как сказали бы специалисты по этике, он самовоспитался. При этом добавили бы, что суть самовоспитания состоит в том, что индивид целенаправленно развивает свои духовные способности и совершенствует образ жизни, ориентируясь на собственные представления о нравственно совершенной личности.

Достичь того, чтобы сам человек сдержал в себе злодея, чтобы главное поле битвы добра и зла прежде всего было в самом человеке, — именно так начинается самовоспитание, переходя в единую культуру души, разума и воли.

Если животное не отличает себя от своей жизнедеятельности, действует сообразно со своей естественной природой, то человек делает саму свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания.

Самовоспитание представляет собой стремление к совершенству, к Высшему Идеалу, к развитию своего нравственного потенциала.

Самовоспитание — это свободный выбор своего собственного жизненного пути, свободное развитие своего духовного потенциала. Мы вплотную подошли к важной категории этики — нравственной свободе, или просто свободе. Кстати, тема свободы уже затрагивалась нами в 8 разделе 5 главы.

Однако сначала обратимся к повести английского писателя Чарльза Диккенса — прекрасному примеру самовоспитания, образцу тяжелой, но результативной работы над собой с самых юных лет.

ВОПРОСЫ

1. Перескажите притчу о блудном сыне. Приходилось ли вам испытывать покаяние и раскаяние?

2. Что такое самовоспитание? Способно ли животное заниматься самовоспитанием?

3. Как связано понятие самовоспитания с понятием свободы?

8. Ч. ДИККЕНС. ПРОСТИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ

1 Повесть Ч. Диккенса «Семьдесят раз семь» печатается в сокращении.

Маленькая Бетси сидела у окошка и учила урок. Солнышко весело светило на нее. Она чувствовала себя счастливой, и ей очень хотелось сделать что-либо угодное Богу, Который сотворил все так прекрасно на свете.

Ей вспомнились недавно прочитанные слова из Евангелия о том, что, если брат твой согрешит перед тобою семь раз в один день и семь раз в один день обратится к тебе: «Я раскаиваюсь», — ты должен простить ему. Ее серые глаза стали серьезными и задумчивыми, и она решительно сжала губки.

Спустя некоторое время Бетси сошла в столовую, где нашла только своего брата Фредди. Он был на два года старше ее, но по уму и здравому смыслу вовсе не так ее опережал, как вы, может быть, воображаете. Фредди находился в самом дурном расположении духа.

— Экая жалость! В такой день в школе сидеть!

С этими словами он бросил книгу, которая была у него в руках, в другой коней комнаты, где она упала на пол с разорванным переплетом и развалившимися листами.

— Фредди! — закричала Бетси. — Не моя ли это «Арифметика»? Ведь ты знаешь, как я ее берегла!

— И вправду твоя, — ответил он с искренним огорчением. — Я думал, что это моя. Уверяю тебя, что я не нарочно, Бетси. Прости меня!

— Хорошо, — сказала Бетси, медленно подбирая листы и припоминая слова Писания о прошении обид. — Да, я прощаю.

И потом прибавила вполголоса: «Раз!»

После завтрака дети отправились в школу. Вдруг Фредди закричал:

— Бетси, какая громадная собака! Глаза — как угли, и язык висит, — наверно, бешеная!

Бедная Бетси страшно испугалась и побежала. В ужасе она, конечно, не заметила, что у нее под ногами, и, попав ногой в колдобину, упала. На ее башмаке появилась глубокая царапина, которую, конечно, уже нельзя будет поправить!

— О, Фредди, как тебе не стыдно! Это вовсе не бешеная собака, а просто Катон, который и мухи не обидит.

— Ах, Бетси, почем же я знал, что ты упадешь? Мне только хотелось, чтобы ты пробежалась немножко. Я очень жалею, что ты ушиблась, и раскаиваюсь в своей глупости. Не можешь ли ты меня простить?

— Постараюсь, — ответила Бетси, делая над собой большое усилие, чтобы проглотить обиду, и тихонько сказала с глубоким вздохом: «Два!»

В школе Фредди продолжал вести себя крайне беспокойно. Во-первых, он взял у сестры карандаш и потерял его; затем, как раз в ту минуту, когда она встала, чтобы присоединиться к своим подругам, шалун протянул ноги, как только мог, и Бетси споткнулась о них и упала при обшем смехе, весьма этим сконфуженная. Брат, конечно, принялся уверять, что он «нечаянно» и что, дескать, ему «ее очень жаль». Чем же он виноват, что у него такие длинные ноги? Он так старался упрятать их под скамейку! Что же ему делать, если они там не помешаются? Он так глубоко огорчен этим случаем.

Терпеливая маленькая Бетси должна была простить еше раз.

В течение всего утра она претерпела от Фредди еше две-три обиды, о которых было бы слишком долго рассказывать.

Когда окончились уроки и дети собрались идти домой, Бетси с огорчением увидела, что погода изменилась и дождь полил, как из ведра. Однако Фредди занял у кого-то зонтик, раскрыл его, и взяв за руку сестренку, храбро пошел вперед.

— Осторожнее! — закричала Бетси. — Ты так раскачиваешь зонтик, что с него каплет прямо мне на кофточку.

— Надеюсь, не умрешь от нескольких дождевых капель, — возразил Фредди.

Дома бедная девочка с горечью увидела, что зонтик полинял и хорошенькая розовая кофточка была совершенно испорчена грязными полосами.

— В самом деле, это уж слишком! — признался Фредди. — Честное слово, Бетси, я не нарочно! Если бы ты знала, как мне тебя жаль, наверное, простила бы меня.

— Я тебя прошаю, — сказала Бетси с усилием. Потом она принялась что-то высчитывать по пальцам и произнесла наконец со вздохом: «Семь!»

— Что ты целый день считаешь? — спросил ее брат с любопытством.

Она ничего не ответила и весело побежала обедать, повторяя про себя: «Семь раз!» Ах, как это было трудно, и как радостно, что больше прошать не нужно. А то просто не выдержать больше!

После обеда детям нужно было готовить уроки к завтрашнему дню.

— Ох-ох-ох! — зевнул Фредди. — Прежде чем примусь за это трудное правило, которое мне так надоело, заведем-ка один раз музыкальный яшичек, который тебе подарил дядя. Пусть он нам сыграет!

Глазки Бетси заблестели. Девочка поддалась искушению и выбежала из комнаты. Вскоре она возвратилась со своим сокровищем и с величайшей осторожностью стала заводить его позолоченным ключиком. Но лукавый Фредди незаметно для нее вставил шепочку в хрупкий механизм, и чудесный яшик остался безмолвным, когда девочка приготовилась слушать.

— Что это значит? — побледнев, вскричала она.

— Не бойся! — возразил Фредди важно. — Я необыкновенно искусный волшебник, и если только ты позволишь мне дотронуться до твоего яшика, то тут же зазвучит музыка.

Бетси дрожашими руками протянула ему яшик. Мальчик смело сунул туда пальцы, но, должно быть, слишком поторопился. Хрупкие пружины лопнули, из яшичка послышался треск, и все смолкло. Фредди, точно в воду опушенный, взирал на дело своих рук.

— Милая Бетси, — сказал он наконец с искренним огорчением, — ведь он совсем испорчен. Простишь ли ты меня когда-нибудь?

— Нет! — закричала Бетси, топнув ногой. — Я не хочу, да, впрочем, и не нужно больше прошать: это в восьмой раз. Бедный мой милый яшичек! Ты это нарочно сделал, злой мальчишка! Сейчас же побегу в твою комнату и изорву твоего бумажного змея, испорчу все, что попадется на глаза!

Терзаемый угрызениями совести, Фредди даже не решился остановить сестру. Она вся в слезах, с пылаюшими шеками промчалась через сени и неожиданно наткнулась на дядю.

— Это что такое? — воскликнул он...

Но прежде чем он успел выразить свое недоумение, Бетси уже рассказывала ему о своей обиде. Когда она закончила, дядя спросил ее:

— Итак, Бетси, ты думаешь, что теперь имеешь полное право злиться?

— Да! — с жаром сказала девочка. — Да, я имею на это полное право! Я простила его ровно семь раз. Это уже восьмой.

— Так ты, значит, не знаешь, что в другой раз Господь сказал апостолу Петру, что надо прошать брату семь раз и еше семьдесят раз семь?

— Семь да еше семьдесят раз семь! Но ты, наверное, не знаешь, дядя, как это трудно, все прошать и прошать? — взмолилась со слезами Бетси.

— Ну, нет, мне кажется, что немножко знаю, — сказал дядя с улыбкой и подумал про себя: «Ученики Христовы поняли, что это очень трудно, потому что как только услышали эту заповедь, то воскликнули в один голос: «Господи! Умножь в нас веру!»

— Да, моя маленькая Бетси, — прибавил он вслух, — это ужасно трудно, но мы все должны стараться не считать, сколько раз мы прошаем, так как очевидно, что семьдесят раз семь — это и значит: всегда прошать.

— Нет, нет, этого я никак не могу! — рыдая, сказала девочка и упрямо отвернулась от удрученного Фредди, который возник на пороге.

— Я тебе подарю мою новую книгу с путешествиями, Бетси! Буду копить деньги, пока не куплю тебе новый яшик с музыкой! — воскликнул он со слезами. Но она не слушала его.

— Ну, хорошо, — сказал дядя, — пусть будет по-твоему. Только советую тебе не читать больше «Отче наш».

— Это отчего? — спросила Бетси с удивлением.

— Да ты только подумай, каково тебе будет сказать Богу: «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим», то есть прости меня, Господи, как я прошаю Фредди.

Бетси покраснела как рак. С минуту она раздумывала, потом закричала, что не может обойтись без «Отче наш», устремилась к раскаявшемуся грешнику и бросилась в его объятия, разразившись горючими слезами.

С тех пор шалун Фредди стал относиться гораздо нежнее и внимательнее к своей маленькой сестренке. И если вы спросите его: «Сколько раз Бетси прошает тебя теперь? По-прежнему семь раз?», то вы увидите, как его славные, честные глаза затуманятся слезами, и он ответит вам:

— Бетси так добра, что не считает больше, и я не смею считать. Я и без счета уверен, что она прошает меня все семьдесят раз семь.

ВОПРОСЫ

1. Как Ч. Диккенс характеризует здравый смысл старшего брата Бетси? Вспомните, не встречались ли вам ребята с подобными «характеристиками»? Рассмотрение примеров начните с самих себя.

2. Какие слова из Евангелия Бетси взяла за основу самовоспитания?

3. Верите ли вы в искренность уверений Фредди типа «нечаянно», «очень жалко»? Почему?

4. Перескажите, что сказал Бетси ее дядя. Какова была реакция девочки на дядины слова?

5. Найдите строки английского писателя, из которых вытекает, что Фредди действительно покаялся. Как он после этого изменился?

6. Объясните смысл слов «...простить семьдесят раз семь».

9. СВОБОДА

Животные делают то, что им предназначено, и не задумываются над тем, что делают. Если волк видит зайца и голоден, то он сделает все, чтобы его съесть, и вовсе не думает, хорошо это или плохо. Волк не выбирает, как ему поступать.

А вот человек может выбрать. Например, вы сидите в автобусе, а пожилая женщина стоит. Вы можете уступить ей место и совершить добро, а можете и не уступить. Вы свободны совершить выбор.

Бывают в жизни и труднейшие ситуации. Например, на войне может случиться так, что вы спасете свою жизнь, предав другого человека. Но в этом же случае вы свободны выбрать мучения и смерть для себя, чтобы спасти другого. Воистину страшной может быть наша свобода!

Согласно Библии, был свободен и первый человек — Адам. Он мог жить в вечной радости с Богом, а мог от Него уйти и жить сам по себе, по своему выбору. И Адам выбирает жизнь по своей воле (типичный поступок для нашего XX века, не правда ли?). Спрашивается, а почему Бог сотворил человека свободным? Ведь Он мог сотворить человека таким, чтобы тот делал только добро, не правда ли?

Здесь мы затронули очень серьезную тему. Видимо, также как раб в принципе не способен на творческий, производительный труд, так и человек без свободы выбора — не человек, а что-то вроде робота.

Примеры, подтверждающие первостепенность свободы выбора человека, вы можете обнаружить и в своем классе. Посмотрите вокруг, и вы увидите, что к истинным знаниям стремится лишь тот, кто уже свободно выбрал свой жизненный путь. И наоборот, тот, кто ходит в школу по принуждению родителей, кто не имел возможности свободно определиться, выглядит очень жалко, «убивает» время и, как говорится, сам не живет и другим не дает.

В качестве примеров, иллюстрирующих важнейшие понятия нравственности, мы часто выбираем сказки. Конечно, дурачок в сказке видит лишь увлекательный сюжет, а умный учится! В одной из них рассказывается про волшебные спички и мальчика с голубыми глазами. У этого мальчика были волшебные спички, и, когда он ломал одну из них, исполнялось любое его желание. Мальчик был злой и жадный — он нажелал себе целую кучу всяких богатств. Он захотел, чтобы у него был друг, и нашел другого мальчика. Но тот никак не хотел с ним дружить. Тогда мальчик с голубыми глазами сказал:

— Я мог бы сломать спичку, и ты выполнял бы каждое мое желание, но я хочу, чтобы ты сам захотел стать моим другом.

А священник в такой ситуации, наверное, добавил бы:

— И если уж даже противный злой мальчишка хотел, чтобы его дружбы захотели свободно, а не по принуждению, то тем более Бог ждет от нас свободного желания быть в Его любви.

 

Не то делает нас свободным, что мы ничего не признаем над собою, но именно то, что мы умеем уважать стоящее над нами. Потому что такое уважение возвышает нас самих.

И.В. Гёте

 

Свободен тот, кто может не лгать.

А. Камю

 

Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой.

Ф.М. Достоевский

Федор Михайлович Достоевский жил в XIX веке, однако его суждения о свободе, равенстве и братстве в наше время, то есть в начале XXI века, не менее актуальны, чем сто лет тому назад. Вот некоторые из них: