Ф Е В Р А Л Ь

«Вьюги да метели под февраль полетели», – гласит народная поговорка. Недаром в крестьянском календаре февраль назван лютым. Так и говорили: «Январю-батюшке морозы, февралю – метелицы. Февраль – месяц лютый, пытает: «Как обутый?» А в поле – заносы. «Февраль – метель да ветер, кривые дороги». Февраль в народе называли снеженем, а еще славяне считали его свадебником. И все же второй месяц года показывает приближение весны, поэтому февраль называют еще и «бокогреем». «Февраль и медведю в берлоге бок греет». Не зря же молвилось: «В феврале от воробья стена мокра».

У древних римлян месяц фебруариус введен, по преданию, Наумой Помпилием, или Тарквинием Гордым. Прежний ромулов календарь делил год на десять месяцев, семь из них имели по 31 дню, а три по 29 дней. А весь год насчитывал 304 дня. В нем не было ни февраля, ни января. Реформа Тарквиния ввела дополнительно два месяца. При этом февралю оставили 28 дней, и он оказался единственным в году месяцем, имевшим четное число дней, все остальные остались нечетными, так как, по верованиям римлян, нечетное число считалось счастливым. С 158 года до н. э. начало Нового года стали отсчитывать 1 января.

Юлий Цезарь ввел более точный календарь. Год удлинился до 365 дней. И еще один день стали прибавлять раз в четыре года. Этот «лишний» день и доныне получает февраль. В народном христианском календаре дополнительный февральский день тоже нашел отражение. С ним связана любопытная история святого Касьяна.

 

 

 

6 февраля

 

А К С И Н Ь Я  П О Л У З И М Н И Ц А

 

Аксинья делила зиму пополам. Еще этот день называли «Аксинья-полухлебница» – обычно к этому времени оставалась лишь половина хлебных запасов: февраль также делил пополам время «от старого хлеба до нового». На торгах с этого дня устанавливались твердые цены. Так и говорили: «Коли на Аксинью-полухлебницу цена на хлеб низкая, то и до нового хлеба не поднимется». Но смотрели на погоду: «Коли на Аксинью день теплый, тихий – будет понижение цен на хлеб и сено». Это давняя, многолетняя примета чаще всего оправдывалась, потому что исстари было примечено повторение погоды через 175 – 177 дней – спустя лунное полугодие (считали, разумеется, по старому стилю) к началу второй половины июля. К этому времени заканчивался сенокос, крестьяне спешили сметать подсохшее сено в стога, а на юге уже начиналась выборочная жатва хлебов – нужна была сухая и тихая погода, тогда и сена удавалось запасти достаточно, и первый хлеб снять посуху.

По крестьянским приметам погода повторялась также и через сто дней. И в этом случае следовали указанию Аксиньева дня: «Смотри весну по Аксинье: какая Аксинья, такова и весна. На полузимницу вёдро – весна красная».

Доброжелательная связь крестьянина с днем памяти святой Аксиньи была очевидной. В этот день в каждой сельской церкви больше всего горело свечей перед образом святой Аксиньи. Не было крестьянки, которая не прошептала бы молитвы с ее именем. И вряд ли которая из прихожанок имела при этом в виду каноническую преподобную Ксению, жившую в V веке. Всей России была известна другая Аксинья – Ксения Петербургская, подвиг которой с годами не тускнел, а, напротив, множился легендами.

Ксения Григорьевна, молодая, кроткая и добрая, из совсем незнатного семейства, как тысячи ее тогдашних петербургских сверстниц, была женой немолодого полковника Андрея Федоровича Петрова, который служил певчим при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Она любила своего мужа, и жили они в мире и добром согласии. Как должно супругам, освященным христианским браком. Кто может знать, как любят жены своих мужей, принеся клятву на верность им перед божьим алтарем? Разве не подвигом была супружеская верность и преданность. И не только духовная, но почти физическая слитность Пульхерии Ивановны с обожаемым ею мужем Афанасием Ивановичем в известной гоголевской повести? Прожили они тихо и просто, не вызывая ни у кого восхищения редкостной гармонией душ, и умерли вслед один за другим, потому что уже не могли жить друг без друга. Так же, вероятно, прожила бы замужнюю жизнь и Ксения Григорьевна, даруй ей судьба долгий век супружества. Но ей выпала иная доля.

Едва Ксении исполнилось 26 лет, как внезапно умер муж. Разрушилось счастье, которое не успело даже и раскрыться ей в полной мере. Ушел человек, который был светочем, опорой, надеждой, смыслом ее, Ксениного, существования. Легче было бы умереть и ей, но она оставлена была жить. А самой ей собственная жизнь была уже не нужна.

Ксения Григорьевна снесла в церковь доставшиеся ей деньги, раздала бедным все свое состояние, а дом оставила одной из своих жилиц Параскеве Антоновой с наказом превратить его в бесплатное прибежище для бедных и бесприютных.

Не желая расстаться с образом любимого, обожаемого и навсегда утраченного человека, Ксения надела мужнин мундир и пошла по миру, называясь именем умершего мужа – Андреем Федоровичем. Основным местом ее обитания стал приход церкви святого апостола Матфея на Петербургской стороне, где одна из улиц называлась ее именем «Андрей Петров». Родственники отреклись от нее, сочтя несчастную вдову повредившейся умом.

Ксения питалась подаяниями и скудными вознаграждениями за случайное прислуживание или уход за больными, но себе она оставляла крохи, отдавая все нищим и убогим. Многие часы каждый день она, уединяясь, отдавала молитвам.

Прослыв блаженной и юродивой, она покорно сносила обиды и притеснения. Терпела насмешки злословов и уличных мальчишек. Ее гнали прочь швейцары и привратники богатых домов, от нее высокомерно отворачивались чиновники. Но она с именем умершего мужа на устах молилась и за несчастных, и за обидчиков.

Давно сносился мужнин мундир, и она облачилась в рубище: зимой и летом она ходила в ветхой зеленой юбке и красной кофте и в рваных башмаках. Доброжелательная и отзывчивая, она все более привлекала к себе милосердие простых людей. Нередко ей протягивали щедрое подаяние, но ни от кого она не принимала больше копейки, и все, что оказывалось сверх того, на что она могла существовать, Ксения отдавала нищим.

Нынешним поколениям, нашим родителям и детям, не понятен подвиг Ксении Петербургской. Высоким гражданским движением души объясняем мы себе добровольную ссылку декабристок, последовавших в Сибирь за своими мужьями. А ведь в те времена любая темная крестьянка понимала тайную духовную силу, подвигнувшую молодую овдовевшую женщину Ксению Григорьевну Петрову. Православная вера рассматривала (и ныне – так же) любовь в браке, скрепленном церковным венчанием, судом Божьим, как добровольное и желанное отвержение одного из супругов ради блага, счастья другого. Крест супружеской любви (в которой начало отнюдь не эротическое) всегда означал самоотречение. А венец, который принимали в те времена молодые супруги из рук священника, всегда нес в себе (не признаваемый ныне) знак мученичества или самоотверженной готовности к нему.

Ксения Григорьевна, став Ксенией Петербургской, не могла жить по-прежнему. К святому мученичеству ее звал супружеский венец – клятва перед Богом. Этому же высшему, непостижимому умом долгу следовали и княгиня Наталья Долгорукая и Мария Волконская, и более простого звания русские женщины, православные христианки... Так же вдохновенно отреклась от себя и приняла крест мученичества и Ксения Петрова.

Ее узнала вся столица. Светское общество относилось к ней со снисходительной терпимостью, как всегда относились на Руси к блаженным. Только в гуще простонародья она пользовалась уважением и святой почтительностью. Ее доброта и самоотверженное служение другим наделили ее славной доброносицы и пророчицы. Петербургские извозчики предлагали ей наперебой свои услуги, считали: подвезти немного Ксению – значит привезти себе счастье. Купцы зазывали ее в свои лавки и предлагали что-нибудь купить, хоть на копейку – ее почин приносил удачу. И никто, из полагавшихся на нее, ни разу не обманулся в своих надеждах.

Однажды она пришла, к Параскеве Антоновой, которой оставила свой дом, и сказала с укором: «Вот, ты тут сидишь, да чулки штопаешь, и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Удивленная Параскева, знавшая, что Ксения никогда ничего зря не говорила, побежала на кладбище. А там увидела возбужденную толпу народа. Оказалось, какой-то извозчик нечаянно сбил женщину на сносях, и она, умирая на мостовой, разродилась мальчиком. Параскева взяла новорожденного к себе. И он остался у нее навсегда, так как ничего о его родителях узнать не удалось. Параскева Антонова с благословения блаженной Ксении дала приемному сыну превосходное воспитание и образование, и он достиг высокого положения.

За три дня до смерти императрицы Елизаветы Петровны Ксения предсказала ее кончину. Она ходила по дворам на Петербургской стороне и всех призывала печь блины. «Скоро вся Россия будет печь блины», – печально говорила она. А известно, что блины всегда пеклись лишь на поминки.

Запомнилось ее пророчество об императоре Павле. Она предсказывала, что Павел I примет корону в первый день Пасхи и говорила, что новый император всех заставит плакать от радости, а после еще будет много слез в России.

Более сорока лет продолжался беспримерный подвиг блаженной Ксении. Она удивляла своих современников выносливостью, кротким нравом и беспредельной добротой. Умерла Ксения незаметно, на 72-м году жизни. И похоронили ее на Смоленском кладбище еще до наводнения 1777 года. После того разрушительного наводнения затерялись могилы многих знаменитых людей России, погребенных на этом погосте: поэтов Тредиаковского и Бенедиктова, драматурга Княжнина, художника Левицкого. А могила Ксении блаженной сохранилась.

Необычно складывалась и посмертная судьба Ксении Петербургской. И хотя русская православная церковь не признавала святости ее христианского подвига, уже в середине XIX века стали появляться иконы с ее изображением, и считалось большой честью иметь в крестьянском доме образ блаженной Ксении.

Русская православная церковь требовательно испытывает устойчивость и величие подвига, совершенного во имя и во славу Христовой веры, ее знамени. Часто это испытание длится веками. И Ксению Петербургскую канонизировали совсем недавно, в 1988 году, одновременно с великими патриотами и героями земли Русской – Дмитрием Донским, Андреем Рублевым и Максимом Греком. Ее жизнь, не увенчанная ни ратными подви­гами, ни бессмертными творениями, получила столь же высокое признание. На ее могиле воздвигли примечательный памятник – прекрасную часовню с мраморным иконостасом и множеством икон. А на могильном камне высекли надпись, как она хотела: «Кто меня знает, да помянет мою душу для спасения своей души». Ее часовня всегда привлекала множество народа. Не поредел поток почитающих ее и в наши дни.