С Е Н Т Я Б Р Ь

 

В старину у сентября, как и у других месяцев, тоже было много названий: вресень, хмурень, ревун, рюень, т. е. время осеннего рева оленей, и т. д.

И поговорками и приметами он не беднее других. Говорили:

В сентябре всякое семя из колоса плывет.

В сентябре одна ягода – и та горькая рябина.

С сентября и лист на дереве не держится.

В сентябре огонь и в поле и в избе.

Холоден сентябрь, да сыт.

В сентябре у поселян полны закром и карман.

Сентябрь – пора бабьего лета. По нему и предсказывали будущую погоду. А приметы утверждали: Бабье"лето ненастно – осень сухая Бабье лето красно – осень дурная В сентябре совпадало множество работ в поле и на огороде, забот по хозяйству: пахота зяби, молотьба, расстилка льна, копка картофеля и корнеплодов, засолка овощей, приборка в хлевах на зиму и прочих дел. И весь месяц, чтобы удобнее было примечать текущее время, делили на «именные» недели. Первая неделя называлась Семеновской – по первому дню сентября – дню памяти св. Симеона Столпника, вторая – Михайловской, третья – Никитской, четвертая – Дмитриевской. В новом календаре все эти дни смещены на 13 дней вперед, так что неделя, названная в честь св. Дмитрия Ростовского, переместилась в следующий месяц – октябрь.

Следует в этом случае заметить, что народ, нарекая на свой лад календарные дни и недели, руководствовался подчас необъяснимыми прихотями, игнорируя логику. Если Симеон Столпник в церковном месяцеслове 1 сентября был самым приметным святым среди других, почитаемых в этот день, как и Архангел Михаил, память которого отмечалась 6 сентября (все по ст. ст.), то великомученик Никита – 15 сентября – по значению не шел в сравнение с отмечаемым накануне Воздвижением – одним из великих «двунадесятых» праздников. Но третью неделю назвали все-таки не Воздвиженской, а Никитской. Так и четвертая неделя получила название Дмитриевской, в честь святого, память которого отмечается вовсе не в течение «законной» четвертой недели месяца, а в середине третьей недели, 21 сентября (4 октября), хотя четвертая неделя начинается более высокочтимым днем – памяти «преставления преподобного Сергия Радонежского». А следующий за ним день 26 сентября в церквах служат торжественные молебны, посвященные памяти апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Однако легко и просто и неизвестно почему утвердилось название «Дмитриевская неделя» в конце сентября, хотя спустя месяц торжественно отмечается другая, вполне «законная» Дмитриевская неделя» с досточтимой и широко известной Дмитриевской родительской субботой.

Такие «алогизмы» – еще одно подтверждение тому, что народ на Руси следовал христианским церковным канонам, приспосабливая их по возможности к своим житейским обычаям и надобностям, утверждая в православной вере прежде всего близкие его духовному миру порядки.

Известный русский этнограф прошлого века А. Ермолов в своем капитальном исследовании календарных речений привел любопытную, подслушанную им в поволжских селах, поговорку: «У мужика в сентябре только те и праздники, что новые новины». Стало быть, в сентябре в народе на первое место ставились праздники, связанные с уборкой урожая, славившие землю-матушку за принесенные ею новые дары, отмечавшие новый достаток в доме.

Между тем в сентябре приходились два из «двунадесятых» христианских праздников – Рождество Богородицы и Воздвижение. Конечно, в эти дни дважды, утром и в обед, служились торжественные молебны в церкви и праздновались оба праздника достойно, но не выделяясь из ряда других – с веселыми игрищами и затейливыми обрядами.

Например, в день Ивана постного затевали, как и следует празднику, артельную рубку капусты, в день Николы летнего угощались-хвалились свежесваренным пивом, на Петра – Павла Рябинника всем селом ходили в лес собирать рябину, а в день святого Луки – Луков день – устраивались «луковые ярмарки».

И так весь сентябрь чередой шли праздники во славу нового урожая, собранного в поле, на огороде и левадах, на пасеке и в ближайшем лесу. Праздники не в нашем теперешнем содержании – с утра застолье до мертвецкого состояния к вечеру, – а в обычных, как и во всякий день (за исключением, конечно, воскресений и «двунадесятых» праздников), трудах и заботах. Но обогащенных добрым, возвышенным душевным настроением и затейливой, надолго запоминавшейся обрядностью, давно, к сожалению, отвергнутой нами и отошедшей, но сохранившейся в нетленной народной памяти.