Жизнь атомов
Иеромонах Дорофей (Баранов) в недавнем прошлом настоятель
одного из сельских храмов Саратовской области. Его наблюдения за жизнью в
деревенской глубинке искренние, честные, наполнены болью и заставляют каждого
задуматься о том, что ждет нашу страну в будущем.
ГРЕХ
Сейчас
принято говорить о том, что наше общество крайне атомизировано:
живут рядом друг с другом люди, как отдельные атомы, и никак не получается у
них соединиться во что-то цельное, в вещество, которое уже можно было бы
назвать народом. Как и чем живут люди, нас окружающие? Бывает так, что есть
рядом человек, ты встречаешь его каждый день, может быть, перекидываешься парой
слов, но он тебе абсолютно не интересен. И когда такой человек исчезает –
заболевает, попадает в безвыходное положение, наконец
умирает, – то чувствуешь некое облегчение: вот была какая-то гипотетическая
ответственность за ближнего, может, даже христианская совесть обличала за
отсутствие деятельной любви, а теперь – все! – нет человека, нет проблемы. Но
почему-то после этого так жжет совесть...
В той же
пригородной деревне жила-была бабушка по прозвищу Монашка. Когда все же было
принято решение о создании прихода и строительстве храма, священник начал
приезжать в деревню регулярно. На молебны и общие собрания (в Доме культуры)
все время приходила Монашка, и поначалу даже ее имя оставалось для многих
неизвестным. Согбенная старушка, плохо одетая, с очень располагающим к
сочувствию выражением лица, она все время пребывала в печально-радостном
состоянии, скорбь в ее жизни была настолько сильна, что потеряла уже свою силу,
только застыла в глубине не по-старчески живых глаз. В какой-то момент Анна
(так она просила себя называть) стала приходить заметно реже, и прихожане
попросили священника сходить к ней домой: узнать... Монашка жила, без
преувеличения, в настоящей землянке (очень ветхая мазанка была под самую крышу
засыпана землей и мусором), и с первых ступеней порога, ведущего вниз в
подземелье, возникало ощущение, что не выйдешь оттуда без сильнейшего душевного
потрясения. Человек, Анна-монашка, умирал совершенно один, в тяжких физических страданиях,
в невыносимых, даже в течение получаса, условиях, и удивительнее всего было то,
что в этой смерти не было отчаяния и ужаса, но была пронзительная обида на
людей, на равнодушие, на несправедливость такого положения вещей.
УЖАС
Любой грех,
если человек коснеет в нем, закрепляясь и размножаясь, как штаммы смертельных
бактерий, приводит зараженный организм в ужасное, отталкивающее нечеловеческое
состояние. От трупа нормальный человек инстинктивно отворачивается с
отвращением. Но когда смердит целое общество, ты с ужасом взираешь на это и
никуда не можешь убежать, потому что сам находишься внутри.
Спустя год
после смерти Монашки случилась в деревне еще одна необычная смерть. Паренек рос
в пьющей семье. Мать постоянно устраивала дома попойки, хата находилась в
ужасающем состоянии; никакого будущего у вчерашнего школьника, кроме как
присоединиться к пропивающей жизнь старшей компании. Мальчик, чтобы хоть что-то
изменить в своей жизни, решается на отчаянный поступок: он имитирует
самоубийство, делает это неоднократно и разными способами. Однако привлечь
внимание к себе таким образом ему не удается. Более
того, новые попытки обсуждаются окружающими с бесстрастностью натуралиста,
наблюдающего за борьбой за существование в мире насекомых. Наконец очередная попытка
случайно, трагически становится последней. Каким-то образом мальчишка
умудряется повеситься на ручке двери. Соседи и вдруг откуда-то взявшиеся
родственники облачаются в черное; в абсолютно пустой комнате стоит гроб с юным удавленником, а рядом на скамье лежит все так же пьяная
мать...
ФАРС
За один из
прошедших годов в совершенно типичной, затронутой нами, пригородной деревеньке
умерло не своей смертью шесть или семь вполне работоспособных мужчин в возрасте
около 40. Причины смертей в основном связаны с принципиальным пьянством. Но не
менее дико проходят в деревне похороны после подобных случаев. Товарищи
усопшего являются среди родственников и соседей, и, видимо, лучшие из них
снаряжаются в похоронную команду, задача которой – заранее выкопать на
просторном сельском кладбище могилу и дожидаться рядом с ней прибытия
похоронного поезда.
Конечно,
приглашается священник; начинается прямо у могилы (храм еще не был достроен)
чин отпевания, и в этот же момент вдруг начинается несвоевременный дождь.
Батюшка старается поскорее закончить, потому что народ заметно волнуется и
как-то унывает от промозглого холодного ливня. Но последнюю точку в этом
скорбном ритуале поставил все-таки не священнический возглас: «Во блаженном успении...», а неожиданно появившаяся «на
сцене» похоронная команда. До того вусмерть пьяных
мужичков никто не замечал, и они мирно посапывали за столиком и под ним у
соседней могилы. Вдруг один из компаньонов резко поднялся, направился к могиле,
видимо, решив, что пришло время, и после неудачной попытки схватиться за лопату
головой вниз нырнул в довольно глубокую могильную яму. Раздался истошный вопль,
его товарищи бросились (кто-то на четвереньках) выручать друга, и один из них
отправился туда же. Среди всеобщего переполоха, суеты и неуместно дикой в эту
минуту возни совершающий службу иерей поднял глаза в небо, чтобы деликатно
отстраниться от происходящего, по лицу его катились то ли капли утихающего
дождя, то ли слезы, и неожиданно для себя он запел во множественном числе: «..
.вечный покой подаждь, Господи, рабам Твоим...»
«ХЛЕБА!..»
Храм
опустился в деревню, как инопланетный корабль – совершенно непохожий ни на что
земное в радиусе десяти километров. Он принес с собой новую форму жизни, и
очень вовремя, поскольку старая форма исчерпала себя полностью (смотри выше).
Споры этой новой жизни потихоньку разносятся по округе и поселяются в самых
податливых и простых душах – в стариках и детях. И если первые все же готовятся
к тому, чтобы умереть, дети готовятся жить. В России всегда была проблема со
сменой поколений, казалось, что те, кто придет на смену, должны быть совсем
другими людьми: деятельнее, умнее, честнее, лучше...
Не на
практике часто получалось наоборот: «Богатыри – не вы!» Но, наверное, сейчас все
зашло уже слишком далеко: или же новое будет лучше,
или уже не будет ничего. Смутная надежда хоть на что-то неожиданно ворвалась в
пока еще не заполненный народом сельский храм.
Подготовил В.
НИКОЛАЕВ.
Б№41(660)2012
ФОТО – eparhia-saratov.ru
